Золотая девочка

Наконец электричка затормозила у Заречной. Люська прерывисто вздохнула. Давно ли она была здесь с Артемом? Неужели опять надо начинать тренинг: «Я не знаю Артема Каретникова и не хочу его знать»?

Люська с Игорем шли по замерзшим дорожкам, чуть присыпанным снежной крупкой. Караваева, не задумываясь, на автопилоте, сворачивала в нужном направлении, перепрыгивала канавки, юркала в дырки в заборах. Игорь, не отставая, следовал за ней. Когда впереди показался зеленый домик дачи, Люська замедлила шаги. И зачем она сюда приехала? Неужели сейчас окончательно разрушится то, во что она позволила себе поверить? Она вспомнила, как в момент примирения, плача, уткнулась в плечо Артема, а он гладил ее по волосам и даже дотронулся губами до виска. Неужели все было игрой? Нет, не может быть! Люська решительно шагнула на дорожку к дому.

Она открыла ключом дверь, но перешагнуть порог у нее почему-то не хватило сил. Игорь покачал головой, соорудил на лице улыбку типа «не боись, прорвемся» и первым прошел в дом. Из трех дверей, выходящих в сени, одна была приоткрыта, и он втащил в комнату Люську.

– Сядь и успокойся, – он легонько подтолкнул ее к стулу. – Я смотрю, ты совсем никакая. Успеем еще посмотреть твоих глиняных теток или… то, что от них осталось.

Люська вздрогнула. Ей очень хотелось заплакать, она с трудом сдерживалась, и Игорь это заметил:

– Такое впечатление, что ты сейчас рухнешь в обморок. Где тут у вас вода? Я сейчас…

Он не успел договорить, потому что за стеной послышался грохот, будто рассыпалась груда кирпичей. Люськино лицо от страха вытянулось так, что она действительно стала похожа на Николь Кидман. Она медленно поднялась со стула и почти беззвучно прошептала:

– Это игрушки… балерины… Там кто-то есть.

Игорь, похоже, тоже испугался. Люська вышла из оцепенения быстрее и бросилась к дверям. Игорь, очнувшись, загородил ей дорогу:

– Стой! Они могут быть вооружены!

– Ты с ума сошел? С оружием за дедовыми игрушками? И кто это «они»?

– Н-не знаю… Может быть, их целая банда?

Люська презрительно покрутила пальцем у виска. Игорь не смутился и продолжил:

– Ну. может, и не банда… а один только твой… бойфренд. Хочешь его увидеть?

– Хочу! – выкрикнула Люська, отпихнула Игоря и, пробежав через сени, толкнула дверь в мастерскую. Она не поддалась. В двери не было замка, значит, ее чем-то подперли изнутри.

Люська стала размышлять, чем ее можно было прижать с той стороны. Выходило, что ничем, разве что просунуть в дверную ручку ножку стула. Люська еще раз потрясла дверь, и в это время раздался звон разбитого стекла.

– Уходит через окно! – крикнула она Игорю. – Бежим! Если это Артем, мы вдвоем справимся!

Караваева кинулась к дверям на улицу, но запнулась за что-то ногой и упала лицом вниз. Она прикусила губу, разбила коленку и насажала в ладони заноз, проехав ими по некрашеному полу сеней. Игорь поднял ее, усадил на пол и, крикнув: «Я поймаю его!» – выскочил на улицу.

Люська, привалившись к стене, вытирала слезы, мешая их с кровью из губы. С улицы ничего слышно не было. Наконец в проеме дверей показался Игорь.

– Ушел, – безнадежно махнул он рукой. – Видно, не первый раз здесь. Знает, куда бежать, где прятаться. Гляди, что я нашел!

Он протянул Люське вязаную черную шапочку с красной буквой «А» в сером квадратике. Точно такая же была у Артема. Люська приказала себе больше не плакать. Этот негодяй не стоит ее слез. Она тупо смотрела на красную «А», пока голос Игоря не вывел ее из оцепенения:

– Я сейчас с улицы влезу в окно мастерской и открою тебе дверь.

Через некоторое время дверь распахнулась, и Люська, хромая, вошла в дедушкину мастерскую. При виде того, что там творилось, она все-таки расплакалась навзрыд. Здесь плакать уже было можно: слезы были не по Артему, а по деду и его глиняным фигуркам.

Одна полка, где раньше стояли балерины, была пуста, а пол – усыпан разноцветными обломками. Люська, морщась от боли в разбитой коленке, присела и подняла с полу головку в блестящей коронке – все, что осталось от феи Драже. Остальные фигурки были изувечены до неузнаваемости. Люська поднялась с пола и пошла вдоль стеллажей, ласково касаясь пальцами балерин, оставшихся невредимыми. Вспомнились теплые летние вечера, когда она сидела в старом плетеном кресле в углу мастерской и наблюдала, как дед раскрашивает гуашью своих красавиц. Люська тоже пробовала, но у нее ничего не получалось. Дед смывал влажной губкой намалеванные внучкой лица и рисовал новые: с матрешечным румянцем и яркими губками бантиком.

Две полки над рабочим столом тоже оказались пустыми.

– Игорь, гляди! – воскликнула Люська. – И свистулек нет, и коников, и птичек! Тут еще барышни стояли с младенцами и кошками наподобие тех, что в Дымкове делают.

Игорь сочувственно покачал головой.

– Ну все! – подытожила Люська. – Кажется, теперь уже можно потребовать от милиции решительных действий. Налицо натуральный разбой и грабеж.

– Брось, – засмеялся Игорь. – Кто этим станет заниматься? Птички какие-то, бабы глиняные…

– По-моему, ты противоречишь сам себе. Раз украли, значит, кому-то это нужно.

– Ты все-таки думаешь, что игрушки ценные?

– Я раньше была уверена, что нет, а теперь – сомневаюсь.

Люська пошла к дверям.

– Ты куда? – растерянно спросил Игорь.

– Домой. Надо отцу сказать, что стекло разбито, а то с дачи последнее добро растащат.

– Давай хоть чем-нибудь его заложим. И потом, убраться бы надо.

– Верно. Я что-то совсем плохо соображаю. Вон! – Люська показала за печку. – За ней дед асбестовый лист проложил, чтобы стена не нагревалась.

– Не сильна защита, конечно, но хоть что-то, – согласился Игорь, вытащил лист, и они с Люськой заложили им разбитое окно.

В электричке опять ехали молча. Люська крепко прижимала к себе одну из уцелевших балерин. Это была Одиллия в черном одеянии и со сросшимися на переносице широкими бровями, которую мама звала Феодорой. Игорь долго искоса поглядывал на Люську, потом решился спросить:

– Ты сейчас куда?

– Я же сказала – домой.

– Как ты думаешь, что сделает твой отец?

– Стекло вставит, конечно. С Каретниковым, наверное, поговорит, – Люська поморщилась. – Или с его родителями…

– Возмещения ущерба потребует?

– Какой тут ущерб? Для отца балерины ничего не стоят. Мне обидно, что дедушкину радость не уберегли.

– Люсь! Может, не стоит расстраивать родителей?

– В каком смысле?

– В прямом! А стекло мы с Костиком вставим. Он знаешь, какой рукастый! Все умеет.

– А деньги? Стекло ведь дорогое.

– Найдем!

– Где?