Золотая лихорадка

– Братцы, да братцы! – кричал Сукнов, вмешиваясь в свалку, – покоритесь! Себе же хуже делаете! – умолял он мужиков.

Но и солдаты и мужики ожесточились, и его никто не хотел слушать.

– Не жалей! – кричал ему унтер. – Это хищники, бродяги!

– Тут, ребята, братья встретились! Не бейте их! – говорили солдаты.

Высокий, мертвенно-бледный и вялый на вид старатель, с безумным взором блеклых бесцветных глаз вдруг ударил Сукнова палкой. Андрей увернулся, удар пришелся по ложе ружья.

– Ах ты, бродяга! – Сукнов ловко ударил мужика прикладом и сбил его с ног.

Раздался рев. Сшибая мужиков, солдат и полицейских, в толпе на две-три головы выше шапок поднялся перепуганный громадный и мохнатый кузнецовский медведь и развесил лапы над головами. Пасть его была оскалена, с длинного тонкого языка текла злая слюна.

– Эх, вот это зверь! – воскликнул кто-то.

– Братцы! Спасайся…

– Мужики озверели!

Раздался выстрел, но зверь схватил чье-то ружье и надвое переломил его. Толпа пришла в ужас.

– Не злоби его! Не стреляй!

– Всех погубит!

– Он ручной, служивые, не тронет!

Все кинулись врассыпную. Среди расступившегося народа весь в слезах бежал Васька.

– Миша… Миша… – кричал он. – Не любит, когда дерутся. А так он спокойный…

Но медведь его не слушал.

– В речку бегите, он воды не любит, – крикнул Васька двум полицейским.

Те спрыгнули с берега, и следом за ними забултыхались мужики. Один из полицейских понесся по быстрому течению.

– Тону-у! – орал он.

Медведь подбежал к споткнувшемуся уряднику.

– Братцы! Братцы, спасите! – заорал Попов, обращаясь к мужикам. В драке его подмяли, и кто-то из солдат, перепрыгнув через пень, нечаянно попал ему на ногу и, как видно, сильно ударил кованым сапогом.

Мишка задумчиво швырял урядника, как бы выбирая, где лучше ухватить его. Подскочил Илья и дал пинка зверю. Он хотел помочь уряднику подняться. Илья теперь с вымытым лицом, в нижней рубахе.

– Ладно, лежачего не бьем, вставай…

– Братцы, не могу… не трожьте! Помираю… – хрипел Попов.

– Давай руку, – сказал Илья, – ничего, отойдешь! Вставай!

Подошло начальство. Мужики расступились, снимали шапки и кланялись.

– Покоряемся! Прости, отец!

– Что значит покоряемся? И не думаем…

– Батюшка, господин ваше высокоблагородие, мы уйдем… – говорили многие старатели, уже пугаясь сейчас того, что сами наделали.

– Золото сдавать! – объявил Оломов. – Подходите семьями, будем проверять. Сразу усаживайтесь в лодки и отваливайте. – Он обратился к урядникам: – Тех из них, кто дрался, если запомнили, отделяйте… Отправим в город.

– Ружья к бою! – снова скомандовал поручик.

– Уйдем, батюшка! – Многие из них падали на колени.

– Стреляй! – насмешливо кричали Оломову из толпы старателей.

– Тебе, толстомясый черт, еще отольется, – крикнул Андрей Городилов. – Встретимся в тайге.

– Когда будут уходить, задерживайте тех, кто сопротивлялся, – повторил Оломов полицейским, – кого опознаете из этих крикунов – арестовать!

– Да вот уж погнали десяток! – ответил Ибалка.

Мимо провели Налима со связанными руками.

– Надо бы их всех в тюрьмы! – сказал пожилой полицейский.

– Пусть уходят, – серьезно заговорил Телятев, возвратившись в палатку, – лишь бы золото сдали. После такой потасовки кому охота отстаивать прииск… Они знают, что за сопротивление подлежат наказанию. – Телятев помолчал и с потаенной гордостью добавил: – В сознании вины теперь охотно и как можно скорей уйдут с прииска и все золото отдадут.

Где-то поблизости ласково баюкала женщина хныкавшего младенца.

«Провокация никогда не вредит! – подумал Телятев. – Я сразу всю округу, весь стан превратил в виноватых! Мужички совестливы, когда рыльце в пушку. В округе, где все виноваты, очень выгодно. Каждый захочет замолить, замять свое преступление, это ли не удача! Виновный мужичок совестлив и податлив!»

Еще утром никто не хотел уходить с прииска, а теперь, напротив, все спешили убраться поскорей от греха, чтобы не пришлось отвечать…

Полицейские обыскивали каждого, и писарь всех записывал. Многих отводили в сторону. Прошедшие обыск садились в первые попавшиеся им на берегу лодки и отъезжали.

Илью окружили солдаты.

– Поедем с нами! – говорил ему Сукнов. – У нас халка на озере и пароход на буксире. Ты протащишься на лодке три дня, а тут как выйдем и к обеду будем на Утесе.

– А возьмут?

– Я скажу поручику. Он говорит, что видел, как ты стоял и уговаривал не драться.

– Да, я домой собрался… А что Настя?

– Дома… Так поедешь?

– Я пожалуй. Когда надо?

– Да завтра, наверно, уйдем, когда всех перепишут.

– Иди-ка сюда! – позвал Илью пожилой полицейский.

Он стал что-то говорить.

Илья поехал с Василием на Кузнецовскую сторону.

– А староверы ушли сразу, как полиция появилась. И шкуры, и кресты, и золото на себе унесли, – рассказывал Василий, – я только утром след по траве видел – роса обита. А лодки изрубили и сожгли. Тайгой, тропами ушли.

– Древний-от род-от – староверы-то! – говорила Ксеня. – Раскольники они! Все по-своему думают. Века в лесах спасаются, знают, как тайгой ходить. И политические-то сразу пропали. Они, верно, переменились и с мужиками вышли, лапти надели – свое-то дело сделали…

* * *

Пропуск уходивших с прииска стал замедляться. Начальству хотелось взять больше золота, поэтому обыскивали тщательней, вычесывали золото из волос, вытаскивали самородки из-под щек, из носа, распарывали швы, резали подкладки. Большинство приискателей были люди неопытные, робкие, впервые пришедшие на прииски, они всему покорялись, ожидая своей очереди на обыск и не решаясь отойти от берега, чтобы скрыться в тайге. Они боялись тайги, спиртоносов, охотников на горбачей больше, чем полиции и голода.

В таборе кто-то умер, говорили, что начались болезни.

– Ну, кажется, порядок на Амуре восстановлен! – похаживая по траве, говорил Телятев.

Все полицейские набрали себе золота. Ибалка отнял себе несколько самородков.

– А ты, Жеребцов, освобожден и теперь уходи отсюда! – говорил Телятев. – А то мы тебя должны будем судить как хищника. Я тебя предупреждаю. Если через час след твой не простынет – пеняй на себя!

– Кто будет претендовать, пытаться заявки делать на прииск – арестовывайте и отправляйте в город, – сказал Оломов.