Золотая паутина (др. изд.)

— Ничего, мы его в беде не бросим. Много ему не дадут, а скорее всего — «химию», года два строить что-нибудь будет. А может, и так обойдется. Жми, Олежек, жми, мы сегодня с Мариной «Иоланту» слушаем. Она ждет меня дома, а я все еду…

* * *

На следующий день Гонтарь отправился к Анатолию Рябченко. Он хорошо знал, где находится его часть, военный городок в таком городе, как Придонск, не спрячешь, да военные особенно и не прятались — на массивных их железных воротах алела большая красная звезда.

Гонтарь подъехал к КПП в половине шестого. Несколько минут постоял, понаблюдал через решетчатые ворота за жизнью городка, потом не спеша покатил вдоль высокого кирпичного забора. Кирпичная кладка, однако, скоро кончилась; с южной стороны тянулась жиденькая проволока на столбах, за нею — какие-то невысокие, с узкими, как амбразуры, зарешеченными окнами, сараи. «Склады, наверное», — подумал Гонтарь. И не ошибся. Склады смотрели подслеповатыми окнами-амбразурами на тихую, деревенскую почти, улочку с одноэтажными невзрачными домами. Здесь в свое время и была деревня; теперь же город раздался вширь, поглотил эту Песчановку или березовку, превратив ее в окраинную улицу со стандартным названием Вторая Лесная. Наверное, была где-то поблизости и Первая Лесная, и сам лес начинался сразу же за высоковольтной линией, за ажурными мачтами.

— Хорошее место, удобное, — отметил Гонтарь, возвращаясь к КПП.

Рябченко должен был вот-вот появиться.

Он в самом деле появился на автобусной остановке ровно в шесть, и Гонтарь посигналил ему, позвал в машину:

— Толя! Садись, подвезу.

Рябченко сел в «мерседес», оглядывая машину завистливым и восхищенным взглядом, спросил у Гонтаря:

— А вы как тут оказались, Михаил Борисович?

— Да подвозил человека одного, смотрю — ты стоишь. Решил прокатить тебя на своем лимузине.

— Да, машина что надо, — вздохнул Рябченко и погладил ладонью спинку сиденья. — У нас такие делать не умеют.

— Да конечно! Куда там России против запада! Наклепали «Жигулей», да и те итальянские.

«Мерседес» мягко и нетороплив, как бы прислушиваясь к себе, вез седоков но вечерним улицам города. На ветровое стекло машины сыпался мелкий вялый дождик, «дворники» лениво елозили туда-сюда.

— Как настроение, Толик? Как здоровье? — ласково расспрашивал Гоитарь. — Я понимаю, что ты, наверное, обижаешься на моих парней, но это напрасно. Тебе надо было сразу понять, что имеешь дело с профессионалами.

— Да, профессионалами по мордобою, — хмыкнул Анатолий.

— Ну зачем гак грубо?! Сказал бы сразу, никто бы тебя пальцем не тронул. Ну ладно, это теперь в прошлом, забудем. Как говорится, кто старое помянет… Знакомство ваше и для вас с Валей, и для нас полезное. Ты ведь теперь забот не знаешь со сбытом «сигарет», не так ли?

— Тан.

— Ну вот. — Гонтарь аккуратно объехал открытый люк, матюкнулся сквозь зубы в адрес водопроводчиков: ехал бы быстрее — разбил бы переднюю подвеску как пить дать! — Толя, ты должен помочь мне в одном деле.

— В каком еще деле? — неохотно отозвался Рябченко.

— Понимаешь, — Гонтарь учитывал его настороженность и нерасположенность к разговору, шел к цели не напрямую, а зигзагами. — Говоря высоким стилем, каждая революция должна уметь защищаться.

— Не понял.

— Да что тут не понять! Тебе же хорошо известно, что у нас революция на дворе, что власть постепенно переходит в руки других людей, которые рано или поздно вынуждены будут защищаться. Такова история многих революций, такова реальность нашей жизни. Ты же прекрасно знаешь о событиях в Закавказье…

— Знаю. По телевизору видел.

— Вот. И убедился, что с восставшим народом считаются. А почему? Потому, что они защищают свою революцию не голыми руками.

— Я не собираюсь против кого-либо восставать, Рябченко изменился в лице, с заметным страхом глянул на Гонтаря.

— А ты уже восстал, Толя. Ты уже бросил вызов нынешнему режиму, хочешь ты этого или не хочешь, И лично я могу это лишь приветствовать. Я с вами, то есть с тобой и Валентиной Васильевной, работаю потому, что имею дело с умными людьми. Вы хорошо, толково наладили свой фирму, и я захотел вам помочь, уберечь от ошибок и лишних забот. Ты думаешь, что вами не заинтересовались бы в милиции, а то и в госбезопасности? Кусок вы для них лакомый.

Рябченко судорожно сглотнул слюну.

— Чего вы от меня добиваетесь, Михаил Борисович? — резко спросил он. — Зачем ждали?

— Толик, дорогой, не нужно говорить со мной в таком тоне. — Гонтарь остановился у красного светофора, ждал. Приспустил окно — пассажир его занервничал, закурил, в салоне «мерседеса» запахло неприятным, дешевым табаком. — Вы с женой — люди разумные, метать икру сейчас совершенно нет никаких оснований. Надо просто послушаться совета более опытных, что ли, людей.

Загорелся зеленый, Гонтарь так же не спеша покатил дальше.

— Так вот, о революции. Я бы мог тебе сказать прямо: Толик, нам нужно оружие — автоматы, пистолеты, патроны к ним. — Гонтарь быстро и испытующе глянул на Рябченко, у которого сам собой открылся рот. — И ты бы мне тут же ответил: и думать об этом забудьте, Михаил Борисович, я на это не пойду.

— Я вам это скажу в любом случае! — запальчиво воскликнул Рябченко, швыряя недокуренную сигарету в окно. — Меня предупреждали, присягу опять же принимал!

— Ну, «предупреждали», «ну присягу принимал»… Какие громкие и пустые слова, Толя!

«Мерседес» согласно покачивался на выбоинах дороги, Гонтарь давно уже свернул с магистральной улицы, ехал по какой-то грязной, в деревянных заборах улице, за которыми возвышались башенные краны и другая строительная техника.

— Что ты, на весь Союз, что ли, кричал свою присягу? — иронично продолжал «урок политграмоты» Гонтарь.

— Нет, конечно. Начальство меня слышало, вот оно В спросит с меня, в случае чего. А к властям у меня претензий нет. Мы с Валентиной живем неплохо и на строй советский не жалуемся.

— Ты даже не осознаешь, что давно воюешь с этим строем, Толя. — Гонтарь похлопал Рябченко по колену, — Причем активно. Ну скажи: если бы у тебя всего было в достатке, если бы ты все имел, все, что хочешь, к примеру такую вот машину, как у меня, разве стал бы ты или твоя жена рисковать? Валентина Васильевна, милейшая женщина, подвергает себя такой опасности. Те же коммунисты, ее товарищи по партии, стоит им только узнать… А, что там говорить!

— Вы о чем это, Михаил Борисович?