Золотая шпага

– Но для этой роли у вас столько штабных исполнителей, – заметил пораженный Александр, – а я боевой офицер…

– Не скромничайте, – ответил недавно назначенный главнокомандующий русских войск, в котором Засядько с радостью узнал Барклая де Толли, – о вас идет по армии слава не только как о боевом офицере…

Засядько насторожился. Неожиданности ему были ни к чему. Он старался быть в армии только военным, разумеется, хорошим военным. А все, что не относится к военному искусству, могло лишь повредить его репутации.

Барклай, очевидно, понял сомнения полководца.

– О вас говорят, – сказал он успокоительно, – как о превосходном артиллерийском инженере, а также как о превосходном организаторе. Ваш полк всегда отличается повышенной боеспособностью, он лучше других снабжен амуницией, боеприпасами и провиантом. Все это я отношу исключительно в счет ваших заслуг. Но дело не только в этом. Военный парламентер должен обладать еще целым рядом исключительных качеств. Он должен быть умен, тактичен, сообразителен, тверд, отважен и одновременно осмотрителен… Да что там перечислять, далеко не каждый может отправиться во вражескую крепость на переговоры. Я долго перебирал офицеров, но ни на ком не остановился. Спросил генералов – они единодушно назвали вас, хотя кое-кто вас здесь и недолюбливает. Признаться, меня удивило их мнение. Я знал вас лишь как отчаянного храбреца, а вы, оказывается, еще и дипломат?

– Я за собой такого не замечал, – признался Засядько.

Барклай с интересом смотрел в открытое лицо полковника.

– Я верю своим генералам. Беретесь?

– Разве я могу отказаться?

– Это не приказ. Дело сугубо добровольное.

– Сочту за честь! – ответил Засядько.

– Тогда с Богом! Подробные инструкции вам ни к чему. Добейтесь сдачи крепости на любых условиях. На любых! Мы не можем двигаться дальше, оставляя у себя в тылу сильный гарнизон.

Барклай обнял Засядько за плечи и так проводил до ­дверей.

Александр слез с коня и взял из рук сопровождавшего поручика белый флаг. Поручик почтительно перехватил повод.

– Отправляйтесь назад, – приказал Засядько.

Он был при всех орденах и регалиях. Правая рука лежала на эфесе золотой шпаги. Глубоко вздохнув, Александр пошел вперед. Громада крепостных стен надвигалась все ближе, уже слышна была перекличка часовых. Возле ворот его встретил офицер в чине полковника. «Равного выслали», – отметил Засядько одобрительно.

Ему завязали глаза. Тяжелые ворота заскрипели и отворились, его повели в крепость. Полчаса петляли по многочисленным переходам, явно с целью запутать русского офицера.

Засядько усмехался. Несмотря на повязку, закрывавшую глаза, он запомнил весь путь, повороты, подъемы и спуски.При желании мог бы набросать подробный маршрут.

Его привели в большую комнату, где уже собрались высшие офицеры. За столом восседал сухощавый человек в генеральском мундире. Лицо его было покрыто большими коричневыми пятнами. Такие следы остаются после сильного и длительного обморожения. «Побывал в России», – отметил про себя Александр.

– Полковник Засядько, – отрекомендовался он. – Послан парламентером от имени русского командования к коменданту крепости.

– Я комендант, – ответил, вставая, человек с корич­невыми пятнами на лице, – генерал Мавильон. Что вам угодно?

—Имею честь предложить от имени союзного командования сдачу крепости, – ответил Засядько.

– Почему бы вам не взять ее штурмом или осадой? – спросил Мавильон иронически.

– Двадцатого марта мы взяли Люненбург, – ответил Засядько, – двадцать второго – Лейпциг…

– Торн – не Лейпциг, – прервал его Мавильон. – Лейпциг – город, а Торн – крепость. Надеюсь, вы уже заметили разницу?

По рядам офицеров пробежал одобрительный ропот.

– Я только вчера прибыл сюда со своим полком, – ответил Засядько. – Что здесь делала армия, не знаю. Но вчера вечером я велел расставить батареи по своей схеме. Если через семь часов не получим ответ, орудия начнут обстрел.

– Нас обстреливают уже несколько месяцев, – ответил Мавильон, нахмурившись. – И за это время ваши войска не продвинулись ни на шаг. Вы очень самоуверенны, полковник. Это лишь нашему императору однажды удалось при помощи иной расстановки орудий принудить Тулон к сдаче! – Он повернулся к офицерам: – Парламентера взять и отвести в каземат. Там он лучше убедится в прочности наших стен.

– Через семь часов орудия начнут обстрел, – предупредил Александр.

Мавильон молча махнул рукой, приказывая выполнять распоряжение. Засядько, пожав плечами, направился к двери. Конвой препроводил его в нижние этажи крепости, оттуда повели через двор к помещению каземата.

Александр шел заложив руки за спину, поднял голову к небу, щурился от яркого солнца. Лето было в разгаре, в синеве верещали мелкие птахи, похожие на жаворонков. День был жаркий, а он был среди противника, и он с удовольствием расстегнул не только мундир, но и рубашку, подставив широкую грудь знойным солнечным лучам.

Внезапно он услышал испуганный возглас. Из боковой двери вышла полная женщина с усталым лицом, рядом с ней, как вопросительный знак, вышагивал высокий костлявый мужчина. За их спинами мелькнуло белое женское платье.

– Саша!.. Господи, вы в плену?

Александр дернулся, остановился. Сзади в спину уперлись два штыка, но он игнорировал их, потрясенно всматривался в некогда прекрасное, ныне поблекшее лицо. Рядом с Кэт стоял барон Грессер, исхудавший и постаревший, с желтым нездоровым лицом, сморщенным как печеная картошка ртом. Глаза его блеснули радостью.

– Вы… в плену?

Из-за спины Кэт вышла самая прелестная девушка… или девочка лет двенадцати-четырнадцати, какую только Александр видел, а к этому времени он уже повидал мир. Сейчас даже губы пересохли, он не ожидал, что Господь Бог в состоянии создать такое совершенство. Очень юная, очаровательно нежная, она встревоженно смотрела на него огромными, сказочно красивыми глазами.

Он не успел открыть рот, как она бросилась к нему, обхватила за шею, горячо поцеловала. Штыки сразу перестали рвать ему мундир. Наверняка даже немцы не могли бы препятствовать такой девушке. А что говорить о французских кирасирах?

– Александр… – сказала она, обнимая его обеими руками за шею, – Александр Васильевич?

– Александр Дмитриевич, – поправил он. – Я знаю вас, прекрасное существо?

Она смотрела на него счастливыми и одновременно смущенными глазами. И только сейчас он заметил у нее на прелестной лебединой шее изумительный медальон, который сразу узнал. Рубины только подчеркивали цвет ее губ, а бриллианты блестели, как ее прекрасные глаза.

– Меня зовут Оля. Вы дважды… нет, трижды спасали меня! Дважды из рук разбойников, затем – от турок.