Золотая всадница

– Глупости ты говоришь, – промолвила Амалия, страдальчески морщась.

– Глупости? – Муся повернулась и посмотрела на нее исподлобья. – Что – глупости? У тебя прекрасный муж, замечательные дети, все, что ты хочешь… И великий князь! – добавила она обиженно, как будто подруга отняла у нее лучшую куклу.

– С великим князем уже давно все кончено, – сухо напомнила Амалия.

– Это неважно! Тебе стоило только поманить его пальцем, и он прибежал бы обратно. А я… – Она всхлипнула. – У меня никогда ничего не складывалось так, как я хотела! Знаешь, как я завидовала твоей смелости, перед которой все отступали? Не тому, что ты красивее меня, что ты умнее… Мне никогда не хватало именно смелости. Я никогда не могла бороться за себя – и проигрывала! Я свою жизнь проиграла, понимаешь ты это? Верещагин… это я сейчас понимаю, что он хам и свинья, что его всегда интересовали только деньги и карьера, но тогда-то я этого не видела! Может, я бы сумела его исправить, если бы только… А ведь время не возвращается! Жизнь проходит! Моя жизнь проходит! У меня волосы седеть начали в двадцать один год… Я сидела перед зеркалом, и смотрю – седой волос! Первый седой волос! Как это было ужасно, ты даже не представляешь… Я же совсем молодая была! Я иногда чувствую себя старой, как… как египетские пирамиды. Вот в таком настроении я и познакомилась с Андреем, – добавила она, вытирая слезы.

Вся злость Амалии разом куда-то улетучилась. Она подумала, сколько же таких хороших, в сущности, людей, у которых жизнь не задалась, которые не могут себя найти, и мечутся, и мучаются. Как она раньше не поняла, что творится у Муси в душе, ведь это же было так просто… Но подруга всегда умела держать лицо – княжна Орлова, чего вы хотите…

– Ужинать будешь? – спросила Амалия.

– Что? – поразилась Муся.

– Будешь ужинать? Я тогда распоряжусь, чтобы готовили на двоих.

У Муси голова шла кругом. «Все-таки я была права, что порывалась объясниться… Она всегда была честной со мной. Честнее всех, кого я знаю. И то, что мне пришлось ее обмануть, лежало камнем на сердце. Конечно, она меня не простит… не сразу, но может быть… Как же все это сложно, как мучительно!»

– Я не знаю… – пробормотала она. – Если я тебе не помешаю…

– Нет, – коротко сказала Амалия и, вызвав служанку, попросила приготовить им ужин на двоих.

Глава 21 Сватовство

– Значит, старая подруга? – задумчиво спросил Кислинг.

Его осведомитель кивнул.

– Все это неспроста, – вздохнул резидент, – наверняка она доставила какие-то бумаги или новые инструкции. К тому же эта якобы подруга приехала в страну через стратегически важный Дубровник… Все сходится.

Он потер переносицу, досадливо морщась. Как бы еще узнать, что именно доставила эта особа…

– Ступайте… Если узнаете что-нибудь еще, дайте мне знать.

– А вознаграждение?

Кислинг поморщился так, словно у него заболел зуб, но сел за стол и написал записку казначею посольства, чтобы подателю сего выдали за труды обычную сумму.

– Я принес вам важные сведения, господин Кислинг, – обиделся осведомитель, – а вы все обычными суммами меня кормите… У меня, знаете ли, семья, дети…

Кислинг терпеть не мог, когда его шантажировали, да еще детьми, которых он с ранних лет не переносил. Поэтому, улыбнувшись своими узкими губами, он ответил:

– Не знаю и знать не хочу. А если дети вам так мешают, утопите их в Люблянице, и дело с концом.

Осведомитель посмотрел на лицо Кислинга, понял, что больше обычной суммы ему не видать, вздохнул и откланялся. Но, выйдя за ворота, он решил, что так этого не оставит, и уже через полчаса входил в кабинет Тодора Войкевича, проныры, который выполнял обязанности кузена в части управления шпионами, когда сам полковник куда-то отлучался.

Тодор принял осведомителя очень ласково, внимательно выслушал его сообщение о визите некой подруги к баронессе Корф, а также ненавязчиво расспросил про выводы, сделанные по этому поводу Томасом Кислингом. Стало быть, подруга совершает с мужем большое путешествие? Свадебное путешествие по Европе? Интересно, очень интересно…

– И они долго беседовали, – донес секретарь Войкевичу, когда последний наконец вернулся.

– И что? – рассеянно спросил Милорад. Он ездил к Амалии, но дома ее не застал и почему-то почувствовал себя не в своей тарелке.

– А дальше эта подруга собирается ехать в Вену, – продолжал секретарь. – Вместе с мужем.

– И что?

– Все это крайне подозрительно, – сказал Тодор.

Милорад расхохотался и потрепал его по голове, словно кузен до сих пор был маленьким ребенком.

– Спасибо, Тодор, я приму к сведению… Но меня куда больше беспокоит старый хрыч.

– Граф Верчелли? – изумился секретарь. – А он-то тут при чем?

– Не знаю, – хмуро ответил Милорад, – но она зачем-то поехала к нему смотреть картины. И что в них может быть такого интересного?

В самом деле, Амалия после встречи с Мусей почувствовала потребность немного отвлечься и решила, не откладывая в долгий ящик, принять приглашение Верчелли и посмотреть, какие картины имеются в собрании старого ворчуна. Сенатор принял ее очень любезно и повел осматривать галерею. По правде говоря, Амалия не ожидала увидеть ничего особенного, но собрание Верчелли ее приятно удивило. Она сразу же узнала руку Караваджо на некоторых картинах, а Боттичелли был хоть и не первоклассный, но женщины на портретах представали такими же неземными и утонченными, как и на известных его шедеврах. Кроме того, Амалия оценила, что картины были размещены очень продуманно, а это встречается далеко не всегда. У Верчелли соседние холсты всегда гармонировали друг с другом, не создавая резких перепадов настроения. К тому же вся коллекция висела на удачной высоте, так что можно было без помех рассмотреть каждую деталь.

– Как вам Леонардо, госпожа баронесса?

– Вы правы, – согласилась Амалия. – Картина той же эпохи и в близкой манере, но это не он.

– Вот видите! – возликовал Верчелли. – А ведь один американец был согласен купить у меня этот портрет, лишь бы я признал, что картина принадлежит кисти Леонардо.

– И часто вам поступают предложения продать ваши картины?

– Не очень, – довольно хмыкнул хозяин, – потому что эти мошенники прекрасно знают, что я им отвечу. Хотя у меня был Гойя, и вот его я как раз продал. Терпеть не могу испанскую мазню, такое впечатление, что вся их школа не знала никакого цвета, кроме черного.

– Некоторые картины Гойи очень хороши, – возразила Амалия, – да и Веласкес не такой мрачный, как вы говорите.

– Если уж выбирать придворного портретиста, то эти французские негодяи, Клуэ и Натье, ничуть не хуже, чем Веласкес, – сварливо ответил Верчелли. – А вообще, самая лучшая живопись, конечно, итальянская.

«Кто бы сомневался!» – подумала Амалия, едва удержавшись от улыбки. И она подошла поближе к картине Боттичелли, чтобы рассмотреть сложную прическу и украшение на руке женщины.

– По-моему, госпожа баронесса, она похожа на вас, – объявил Верчелли, почему-то насупившись.

– Нет, – просто ответила Амалия. – Но я люблю Боттичелли.

Она отметила, что у женщины на руке кольцо с изумрудом, и, видимо, это должно что-то значить. Однако тут до Амалии неожиданно донесся шум опрокинутого столика. Баронесса резко обернулась и увидела, что Верчелли попытался опуститься на одно колено, да опрокинул столик, на который опирался.

– Господин граф, вам плохо? – забеспокоилась Амалия.