Золото и мишура

— У нее сейчас подавленное состояние.

— Могу себе представить.

Зита посторонилась, пропуская Скотта. Затем тактично вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Скотт стоял возле самой двери, глядя оттуда, как Эмма буравит его взглядом.

— Мне и в самом деле нечего тебе сказать, — заявила она.

— Значит, буду говорить я. Понимаю, ты сердишься. Да я, впрочем, и не виню тебя. Я сделал ошибку, о которой весьма сожалею.

— Ты — сожалеешь?! Это насчет Арчера?

— И я пытаюсь исправить то, что сам же и сделал. Мистер Эпплтон час тому назад отправился в Нью-Йорк. Он пересечет Панаму по новой железной дороге, которую только что ввели в действие, так что через шесть недель он уже может быть в Нью-Йорке. В таком случае, через восемь недель он будет в Огайо. Одноглазый уже побывал в тюрьме штата Огайо, и с этим ничего не поделаешь. Но Эпплтон встретится с начальником, тюрьмы, переговорит с ним, даст ему много больше того, что уже было дано, если это понадобится для того, чтобы исправить то, что сделал Одноглазый. И, коме того, я положу на счет Арчера в Коламбус-банке десять тысяч долларов с тем, чтобы он мог по выходе из тюрьмы воспользоваться этими деньгами. Он еще достаточно молод, а с такими деньгами он вполне сможет начать новую жизнь. Это самое лучшее, что я смог придумать.

Скотт не мог бы в большей мере удивить — или осчастливить — Эмму.

— Что ж, — сказала она наконец, — готова признать, что все это звучит просто-таки прекрасно.

— А сейчас я покажу подарок и для тебя.

— О, Скотт, я не хочу больше никаких драгоценностей.

— Да, но это — драгоценность особого рода.

Подойдя к двери, он открыл ее и сделал знак рукой. Мадам Чой вошла в спальню держа на руках ребенка, которого она поднесла к Эмме.

— Чинлинг покончила жизнь самоубийством, — сказал Скотт.

— Боже милостивый, когда же?

— Прошлой ночью. Я буду воспитывать Стар и в конечном итоге сделаю ее своей законной дочерью. Если, конечно, ты не против.

Несколько волнуясь, мадам Чой передала ребенка Эмме.

— Надеюсь, — сказал Скотт, — что ты сможешь полюбить мою дочь точно так же, как я смог полюбить твоего сына.

Девочка спала. Однако, когда Эмма взяла ее на руки, проснулась и взглянула на нее.

— Я подержу ее немного, — сказала Эмма, обращаясь к ама.

Взяв девочку поудобнее, она начала раскачиваться, тихонько напевая колыбельную.

— Все будет в порядке? — поинтересовался Скотт, пытаясь не выказать своих чувств.

— Ну разумеется. Она восхитительна!

Скотт выглядел так, как будто у него гора с плеч свалилась.

— Мне очень жаль Чинлинг, — продолжала между тем Эмма, — несмотря на то, что она мне сделала. А ты уверен, что это самоубийство?

— Уверен.

В дверь постучали, и заглянула Зита.

— Капитан, тут мистер Левин. Он говорит, что ему крайне важно видеть вас.

— Сейчас выйду.

Когда Скотт направился к двери, Эмма сказала:

— Подожди! Пригласи Дэвида сюда, я хочу посмотреть на него.

— Зачем? Ведь ты же сама не раз читала то дерьмо, которое он пишет про нас в газете!

— Да, но он пишет все это только потому, что я оскорбила его. Как, впрочем, и ты.

— Он пишет эту гадость потому, что Слейд и Чикаго ему за это платят.

— Но, может, нам удастся перетащить его на нашу сторону? В любом случае, я считаю, что пришло время мне извиниться перед ним и попробовать восстановить с ним добрые отношения. Скотт, пойди и пригласи его сюда. И пусть Зита поможет мне хоть немного привести себя в более презентабельный вид, если, конечно, такое возможно.

Скотт немного поколебался.

— Что ж, может, ты и права.

Он вышел из спальни. Эмма передала девочку мадам Чой, тогда как Зита принесла щетку для волос и зеркало.

— Я такая бледная, — сказала Эмма, глядя на себя в зеркало. — А мне так нужно сейчас хорошо выглядеть ради Скотта. Дэвид был в меня влюблен, поэтому из врага его можно сделать другом. Как вы думаете, может, мне наложить капельку ваших румян?

Зита улыбнулась и пошла за сумочкой.

— Вы вовремя сказали об этом, — заметила она. — Природе всегда можно немного помочь. Кстати, мне кажется, вы смирились со своим мужем…

Эмма провела щеткой по волосам.

— Знаете, наверное, я и впрямь была несправедлива к нему, — только и сказала она.

Когда пять мнут спустя Дэвид вошел в спальню, то одного взгляда на Эмму оказалось вполне достаточно, чтобы любовь вспыхнула в нем с новой силой.

Эмма выглядела настолько свежей и красивой, что подобная перемена весьма удивила Скотта. Лишь несколько присмотревшись, он догадался, что румянец на лице искусственного происхождения.

— Дорогой мой Дэвид, — сказала Эмма, улыбаясь ему, — ты бороду отрастил… Она делает тебя неотразимым.

— Я… — начал было он и запнулся, во все глаза глядя на Эмму. — Поскольку теперь я литератор, то, полагаю, мне следует немного походить на него хотя бы внешне.

— Ты ни разу не пришел навестить меня, Дэвид…

Он нервно сжимал и разжимал руки.

— Собственно… Словом, черт побери, мне казалось, что ты не захочешь меня видеть, Эмма. Я хочу сказать, не захочешь видеть после всего того, что я написал в газете, в «Бюллетене».

— Я всегда надеялась, что мы сможем вновь стать друзьями. Сможешь ты простить меня и Скотта?

Дэвид сам готов был пасть перед ней на колени и просить прощения. Ему хотелось сейчас проделать массу глупостей, но вместо этого, чувствуя слабость в коленках, он подошел к постели и поцеловал протянутую Эммой руку.

— Ты же знаешь, что я никогда не смог бы стать твоим настоящим врагом, — сказал Дэвид. — Забудем случившееся. Вопрос в другом: сможете ли вы с капитаном Кинсолвингом простить меня?

— Конечно! В своей газетке ты волен говорить про нас все, что угодно, и мы поймем. До тех пор будем понимать, пока чувствуем, что мы остаемся друзьями.