Золото красных

И сегодня же ей предстояло оказаться в Лефортово для дачи показаний, как некстати вылупился из змеиного яйца этот комитет. Положение Реброва стократно усугублялось, и сейчас, на больничной койке Мастодонт тоже выслушивал обращение комитета.

Мастодонт, насквозь пробитый инфарктом, всю жизнь играл в "эти игры" и понимал: Ребров в смертельной опасности... и если раньше шансов на спасение было немного, то теперь их не стало вовсе...

В динамике Сергей Корзун оборвал фразу на полуслове... и Марь Пална, будто на яву, увидела, как в неприспособленную для вещания комнатенку вошли люди, в штатском и перекрыли тракт, ведущий к передатчику. Как ей хотелось ворваться на станцию, затопать ногами, заорать хотя бы так: "Эй! Вы знаете с кем я сплю? А, не знаете! Тем хуже! Вас в порошок сотрут... я только позвоню... только..." Однако Марь Пална не была столь наивна, чтобы и в самом деле верить в свои возможности... к тому же, Сановник отъехал в Швейцарию и жаловаться - чего бы она никогда не сделала!

– было попросту не кому.

Марь Пална позвонила по контактному телефону Седому - никто не ответил... и тут она вспомнила, что Седой еще раньше записал дату ее вызова в Лефортово и обещал увидеться не позднее как сегодня!

Марь Пална приняла душ, быстро оделась, выскочила на улицу, на удивление быстро поймала такси... Ехали по кольцу. У Зубовской и ближе к МИДу стояли танки в пятнах защитной окраски. Таких здоровенных махин Марь Пална никогда не видела. Люди и внимания не обращали на танки, будто видели их каждый день и не по одному разу...

Любопытствовали единственно старые и малые, как наиболее оторванные от сиюминутной жизни. Марь Пална попросила притормозить сразу же за двухэтажным рестораном "Глазурь". Обошла пять желтокоричневых бронированных гробов, удивилась какие длинные стволы у башенных орудий. Командир танковой группы, прижался спиной к гусеницам и, как мальчик шевеля губами, вел пальцем по обычной - груды в каждом киоске туристической карте Москвы.

Марь Пална не поверила собственным глазам, приблизилась к майору - у красивых женщин особые привилегии - заглянула в цветное переплетение улиц, увидела голубой извив Москва-реки и... рассмеялась.

– Что это?
– Не унималась Марь Пална.

Майору вряд ли доводилось стоять рядом с женщиной такой красы: в военных городках "звезды" не водятся.

– Что это?
– Секретарским, не допускающим молчания тоном повторила Марь Пална.

– Карта... Москвы.
– Майор думал, что никто из офицерской братвы не поверит, что он запросто общался... может иностранка, просто говорит хорошо?
– с такой, с такой... танкист окончательно сомлел под огненным взором женщины и доверительно сообщил:

– Раздали перед маршем, чтоб, значит в городе ориентироваться...
– и, на всякий пожарный, уточнил, - вы, часом, не иностранка?

– Матерь Божия!
– запричитала, как кладбищенская плакальщица Марь Пална, враз отметая подозрение в инородстве, - и это вы... по этим картам?.. военная операция?..
– И снова расхохоталась.

Понеслась к такси. Майор недоуменно смотрел вслед чуду, растаявшему так быстро.

В машине бросила таксисту:

– Представляешь, шеф? У них карта Москвы... ну как для пионеров... где зоопарк... где выставка... где культурный парк по-над речкою.

Таксист хмуро молчал. Домчали до Лефортово, повидав в дороге еще немало военной техники...

На стуле кулем перемолотых костей размещался Ребров: то ли Грубинский не соврал, подселил громилу в камеру упрямца, то ли давно чесавшиеся руки комитетчиков распустились по случаю воцарения классово близких вождей?

Отметелили Реброва безжалостно: оба глаза заплыли, левое ухо в запекшейся крови, рассечена нижняя губа.

Подполковник встретил Марь Палну по-родственному, как товарища по "цеху":

– Рад... душевно рад! Садитесь. Какие события у нас? А?.. Теперь все переменится...
– Восторг рвался из груди Грубинского, хозяин кабинета воззрился на подследственного.
– Я предупреждал... по-хорошему... не захотел, сукин сын, охамели от свободы... задохнулись.

Марь Пална жалела Реброва и себя, и всех, и не совсем понимала зачем ее вызвали.

– Вы вместе работали?
– Начал подполковник. Марь Пална кивнула. Отвечайте, пожалуйста, да или нет, - предупредительно попросил дознаватель.

– Да.
– Выполнила просьбу свидетельница.

– Что вы можете сказать о Реброве?

– В смысле?..
– Не поняла Марь Пална.

– В смысле контактов с иностранцами... здесь... за рубежом... вы же знаете, председатель комитета не раз обращал внимание, что западные спецслужбы значительно активизировали свою деятельность... есть группы влияния... есть агенты влияния - красноречивый взгляд на избитого, - есть подкуп - скрытый и явный - ...есть и вербовка...

– А...
– Протянула Марь Пална.

– Вот именно!
– Подбодрил дознаватель.
– Не думаю, что в деле Реброва все просто, даже уверен...

В комнату заглянул тщедушный, но сияющий гэбэшник и, не обращая внимания на присутствующих гаркнул:

– В городе наши! Хочешь принять?

– Тащи.
– Разрешил Грубинский и офицерик выскользнул за дверь.

– Кстати, - Подполковник кивнул на телефон, - Ребров, не хотите переговорить с матерью?
– Ребров не шелохнулся, и подполковник сообразил, что избитому тяжело набирать номер, любезно соединил:

– Ястржембскую!
– и протянул трубку сыну.

– Ты?
– Мать не верила своим ушам.
– Что случилось? Все в порядке?

– В порядке...
– Саднящими от боли губами проговорил сын.
– Ты как?

– Неважно... вызвала врача с утра. Уже приходил другой, сказал, что мой заболел, странный тип...

Грубинский бесцеремонно нажал на рычаг:

– Видите, Ребров, мы держим слово... другой врач! Смекаете?
– Шумно вздохнул.
– Церемонишься с вами... возишься... все впустую... плетку подавай - это вы понимаете...

Вошел тщедушный гэбэшник, Грубинский, достал стаканы - причем четыре! На всех. Марь Пална и Ребров отказались, подполковник налил два стакана до половины:

– Наконец-то!
– И подмигнул офицерику. Тщедушный подмигнул в ответ:

– Ну я побегу... дел невпроворот!

– Беги, беги!
– Ласково напутствовал Грубинский. Офицер ушел. Бутылка коньяка так и стояла на столе... в кабинет вошел Седой, кивнул Марь Палне, пожал руку подполковнику:

– Отмечаете?

– Вроде того...
– просветлел Грубинский.