Золото красных

Седой набрал номер:

– Марь Пална, узнаете? Ваш покорный... Вот припомнил, вы обещали сообщить важное, хоть и не срочное. В пятницу свидетелем по делу Реброва?.. Интересно... и я подъеду, как раз пообщаемся...

Седой успокоился. Найдут этот чертов ящик, не иголка же...

Две "Волги" серии МЕЧ рванули от хранилища в Шереметьево. Домчали быстро... Въехали на поле. Десятки самолетов, прожектора, огни... то же, что и вчера. Местный гэбист слушал Мозгляка в окружении оперов и вертел головой, будто надеясь обнаружить - вот так, слету - пропавший ящик.

– Командир экипажа надежен?
– строил умопомрачительные версии Мозгляк.

– Исключено. На борту наш человек, - доложил местный гэбист.

– Может сговор? И ваш человек тоже!
– не унимался Мозгляк.
– Будут дружно уверять, что ящиков девятнадцать... а двадцатый сгрузили по дороге?

– Где?
– Местный гэбист, едва сдержал улыбку.
– Беспосадочный полет... в картофельное поле бросать среди ночи? И как? не бомбардировщик... все же...

– Команду работяг сюда!
– перешел на визг Мозгляк, без конца промокая лицо бумажными салфетками из пачки, что таскал с собой.

Согнали работяг, выстроили, Мозгляк безмолвно обходил шеренгу, внимательно вглядываясь в сумеречные лица.

– Что ищете?
– не утерпел работяга в буклированной кепке.

Мозгляк грубо хватанул работягу за грудки, вырвал из строя:

– Так... первые ласточки... я разве говорил, что ищу?.. А что искать?.. Может подскажешь?..
– Мозгляк кивнул операм, кряжистые ребята в миг оттащили говоруна в сторону.

– Итак, - Мозгляк понял, что безмолвие потеряло смысл, - вчера грузили золото... золото!.. пропал ящик... засадим всю бригаду, может и под вышку подведем... госпреступление... кража золото-валютных ценностей в особо крупных размерах.

Работяги в строю загалдели, один повыше, покрепче вышел вперед:

– Чего стращать, начальник? Мы только сейчас и узнали, что золото. За день перекидываем по десятку тонн на рыло. Раз-зи все упомнишь?

– Коль!
– обратился парламентер.
– А помнишь вчерась Бориска скомандовал колесо подпереть?.. мы, значит, и подперли.

– Точно помню, - поддержал сморчок с длинными волосами и фиксой в верхних зубах.

Местный гэбист похоже сохранял остатки спокойствия:

– Где стоял самолет?

– Да вон!
– Протянул грязную руку парламентер.
– Тама! Да теперь его тама нет.

– Издеваешься!
– Прошипел Мозгляк. Работяги, теснимые полукольцом оперов, приближались к месту вчерашней стоянки самолета. У забора залегла тьма.

– Пусто.
– Без выражения заметил местный гэбист и не успел замолкнуть, как Мозгляк припечатал.
– Вы тоже ответите по всей строгости...

Луч прожектора упал с высоты, высветил забор, скользнул ниже, выхватил ящик на земле под забором.

– Да вот же он, ядрена холера!
– Крикнул парламентер, и все увидели зеленый дощатый ящик. Мозгляк бросился первым, попытался приподнять и не смог, осмотрел пломбы - все целы, велел операм оцепить ящик, сообразил, что ошибся, скомандовал оттащить в багажник "Волги" - зад машины сразу просел под грузом.

Работягам Мозгляк приказал:

– Об инциденте никому, ни слова, подписки не беру, но... все равно что взял!
– И рванул к телефону, дозвонился, заорал в трубку:

– Пал Устиныч! Нашли! Расскажу - не поверите!
– Трубка уже дружелюбно выплюнула.
– Мудачье!

Работяги переговаривались, забыв об "устной подписке": всю ночь пролежал... ящик с золотом... если б знать... всю ночь...

Допрос в кабинете подполковника Грубинского шел своим чередом. Охранник ввел Реброва, подследственный сел. Подполковник привычно предложил чаю, Ребров привычно отказался, и все же... Грубинский заварил в двух стаканах с подстаканниками, разложил сахар ложкой, несколько раз роняя белые кубики в сахарницу, отрезал по ломтику лимона, пустив желтые кругляки в плавание по чайному морю и... придвинул напиток Реброву:

– Отведайте!

Ребров в нерешительности смотрел на чай.

Подполковник рассмеялся:

– Может боитесь?.. думаете, еще подсыпят чего, чтоб развязать язык... не опасайтесь!.. зря...
– и пояснил вполне дружелюбно, - если нам надо развязать язык, знаете сколько способов?
– и смеясь, стал загибать пальцы.

Ребров для порядка и успокоения пересчитал квадраты решетки на окне по вертикали, по горизонтали и... перемножил: сошлось со вчерашним результатом. Сделал глоток, отталкивая языком ломтик лимона. Подполковник заметил, посоветовал:

– Съешьте его!
– Подцепил свой ломтик и сжевал, - и все проблемы...

Пили чай минуту-другую, капель выбивала дробь по ту сторону окна, в водосточной трубе загрохотало - сорвался с самого верху подтаявший лед.

– Так вот, - начал Грубинский, - значит, узнать, кто отец в обмен на документы не хотите?
– Ребров промолчал, даже порадовался спасительной возможности предаться чаепитию.
– Нет... так нет.
– Грубинский подошел к окну, вытянул шею, будто высматривал кого снаружи, обернулся, прижался задом к подоконнику над источающей жар батареей, скрестил руки на груди. Погрею поясницу... вчера неловко повернулся, и как скрутило! Едва разогнулся утром. У вас прострелы случались?

– Нет.
– Ребров гонял ложкой чаинки по акватории стакана.

– С вами беседовать одно удовольствие, - рассмеялся подполковник, ничего лишнего... только да, нет... будто всю жизнь под следствием... сейчас думаете... неплохо сказано... а что? каждый из нас всю жизнь под мелкоскопом у государства... скажете, нет?

– Странно... как вы, с вашими взглядами сюда попали?

– Сам часто недоумеваю - как?
– Грубинский оторвался от окна, взгромоздился на стул, вздохнул.
– Милый вы мой... это ж упряжь... и скачут одновременно тысячи... попробуй, вырвись из постромок, попытайся уйти в сторону... затопчут... даже не по злобе...

Снова заварил чай, снова принялся размешивать сахар, неожиданно, будто вспомнил что важное:

– Плохо дело...
– Вынул из стопки несколько листков.
– Вскрылись новые обстоятельства...
– Сунул листки под нос Реброву.
– Ваша подпись?

– Моя...
– Ребров увидел свой росчерк на бумагах, которые никогда не подписывал.

– Плохо дело...
– Грубинский воевал с горячим чаем; дул на воду, выуживал чаинки, целое действо разворачивалось на глазах Реброва. Главное, что плохо... вроде вы борец... человек с репутацией... незапятнанной... а вот из бумажек этих следует, что вы как все, хуже всех, даже каяться не желаете... Смотрели "Покаяние"? Класс!
– Подполковник цокнул языком.
– Но искусство искусством, а жизнь берет свое. Бумажки против вас... что делать будем?