Золото Неаполя: Рассказы
Шрифт:
Уже три часа дня, порывистый морской ветер временами доносит до нас короткий и легкий лепет мандолины бродячих музыкантов из заведения «Тетушка Тереза» (музыкальная пыльца носится в поисках оплодотворения мечты).
В этот час все живое устраивается возле входа в свой нижний этаж.
Винный погребок дона Паскуале Фурно (вывеска гласит: «Остерия — Домашняя кухня, улица Граньяно, 160 — улица Везувио, 120») имеет пять наружных ступенек, свой малый амфитеатр, все места заняты. Дон Дженнаро Пальюло, словно рассеченный пополам, одна половина туловища на солнце, а другая в тени, плетет верши. Он ничего не видит и не слышит, а только связывает ивовые ветви быстрыми и ловкими пальцами, будто морская Парка. Чуть-чуть поодаль расположился со своим раскрытым чемоданом продавец трикотажа, счастливчик, он выкуривает кучу сигарет. А сколько мётел в москательной лавке дона Этторе
Донна Джулия (с иронией):
— Ну? Не отвечаете? Я права или ошибаюсь?
Дон Вито Какаче уже успел прийти в себя.
— Откровенно говоря, донна Джулия, я что-то не припоминаю спеси, ухарства и силы в вашем покойном муже.
Донна Джулия (спокойно):
— При чем здесь он… бедняга Винченцо? Всем известно, что в семье мужчиной была я.
Нет, это не женщина, а дьявол! Мы смеемся, а дон Вито восклицает:
— Донна Джулия, могу вам сообщить еще более скандальную историю. Двадцать два фокуса этой римской женщины бледнеют перед соглашением, которое заключили между собой два друга-француза, люди пожилые, за шестьдесят лет. Вот тут свежие новости прямо из Парижа. Отсутствуют только имена. Назовем их, к примеру, Пьетро и Паоло. Они сообща содержали сорокасемилетнюю женщину, назовем ее, к примеру, Иоле. Они договорились, чтобы в четные дни Иоле осчастливливала Пьетро, а в нечетные благодетельствовала Паоло.
Донна Джулия Капеццуто:
— Господи помилуй… какой ужас!
Дон Фульвио Кардилло (с плохо скрытой завистью):
— Везет же людям, дон Вито. Да что они, железные, эти французы? В шестьдесят с лишним лет буквально через день этот дон Пьетро и этот дон Паоло, как вы говорите…
Ночной сторож отвечает:
— Действительно так. Нам бы такое здоровье, дон Фульвио. Это правда. Пьетро, которому достались четные дни, начал вдруг подсчитывать: «Тридцать дней в ноябре, апреле, июне и сентябре, а один месяц двадцать восемь дней… все же остальные имеют по тридцати одному дню. Таким образом, друг Паоло обкрадывает меня каждый месяц на целых двадцать четыре часа, отнимая мою Иоле!»
Дон Леопольдо Индзерра усмехается.
— А он не посчитал еще февраль високосного года!
Дон Фульвио Кардилло:
— Не мешайте. Так что же сделал дон Пьетро?
Ночной сторож польщен всеобщим вниманием.
— Он закричал: «Сволочь! Я не догадывался, а ты и помалкивал! С этим противозаконием надо покончить! Впредь я требую абсолютного равенства, иначе я за себя не отвечаю». Произошла крупная ссора, дон Фульвио, в ход пошли ножи и бутылки: таким образом Пьетро и Паоло оба очутились в больнице.
Дон Леопольдо Индзерра подмигивает.
— А донна Иоле находится в простое?
Донна Джулия Капеццуто (с горечью):
— Вот что значит мужчина: одной ногой в могиле, а другой во грехе.
Армандуччо Галеота оторвал взгляд от своих новых костылей.
— Дон Вито, а что такое «на месте преступления», вы мне так и не сказали.
Дон Какаче потягивается:
— В другой раз, малыш! Только не весной. Ах, какой сладкий и теплый воздух. Я пойду сосну чуток, а вы?
Мы прощаемся. По улице Пиццофальконе, тихо поднимаясь вверх по склону, ползет небольшая тележка. Она мокрая и розовая, как десны. На ней в огромные капустные листья завернуты тонкие кусочки самой дешевой трески. Скажите, люди добрые, разве это, черт побери, не символ нашей улицы Паллонетто?
Когда-нибудь и у нас будут изобилие и много свободного времени
Приди, июнь, приди, июнь! Вот он и пришел. Теперь все мы переселились на улицу и наши полуподвалы разрослись и превратились в салоны. В июне жители Паллонетто-ди-Санта-Лючия становятся единой семьей. Где чинит матрасные сетки дон Аттилио Згуэлья? На улице. Где выставляет напоказ сковородки, тазы и ночные горшки дон Козимо Пеллеккья? На улице. Где смахивает пыль со швейных машин и граммофонов, велосипедов и картин, вещей, отданных в залог, служащий ломбарда Фульдженци? На улице. Где выстроил в ряд газовые баллоны хозяин лавки Куинтьери? На улице. Июнь вывернул наизнанку всю улицу Паллонетто:
перед нами, как на рентгене, предстали эти старые стены и эти старые люди. Воспользуйтесь случаем и поставьте диагноз. Как вы считаете, имеем ли мы хоть какой-то шанс выиграть в этой шутовской лотерее жизни? Или нам остается только взяться всем за руки, спуститься к замку Кастель-дель-Ово и с пением: «Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай» — утопиться? Посудите сами. Предвыборная шумиха кончилась, в будущем не предвидится никакого заработка; епископы и префекты игнорируют все «жаркие послания» донны Джулии Капеццуто; уличному торговцу дону Фульвио Кардилло не удается сбыть «партию» будильников (напрасно он толчется на площадях Ночера и Амальфи); для перчаточницы, жены вечного безработного дона Леопольдо Индзерры, наступил «мертвый сезон»; семья Галеота вылавливает только водоросли скользких и едких насмешек, всякого рода соленые шутки, в прошлый понедельник они выудили младенца женского пола, который, вероятно, охотно откликался бы на имя Кончетта… Полиция, естественно, ведет расследование. Правда, в июне легче утолить аппетит: появились бобы, салат-латук, кабачки — ешь сколько влезет.Дон Вито Какаче как раз только что поел кабачков, приготовленных по-нашенски. Знаете этот рецепт? Тонкие и круглые кусочки кабачка (они похожи на большие монеты) кладут сперва на солнце, оно через пару часов подсушивает и провяливает их, потом кусочки поджаривают в масле на сковороде, затем крошат чеснок, добавляют листья мяты, заправляют уксусом и тушат. Дева всепрощающая! В кабачках по-нашенски мы вкушаем мятежный дух лугов Секондильяно, впитываем солнечные ультрафиолетовые лучи, которые вобрал в себя каждый кусочек кабачка (сперва с одной стороны, потом с другой), смакуем оливковое масло из Битонто, [69] металлический привкус сковороды, запах мяты, похожий на стихи, остроту чеснока и уксуса, который получился из бешеного перебродившего вина, напоминающего проделки шута. Ой, мамочка моя! Дону Вито остается только свернуть газету и сказать:
69
Битонто — город в провинции Бари.
— Господи Иисусе! Какие красивые речи произносят нынешние ученые!
Дон Леопольдо Индзерра держит между указательным и средним пальцами воображаемую сигарету:
— Что случилось? Сообщите нам.
Ночной сторож приподымает майку на своей волосатой груди, чтобы свежий ветерок обдул его немного.
— Семь мировых мозговых центров, дон Леопольдо, принимали участие в симпозиуме, проходившем в Америке. Тема симпозиума «Научный прогресс в ближайшие сто лет».
Донна Джулия Капеццуто побледнела.
— Минуточку, что за чертовщина этот «симпозиум»?
Дон Вито Какаче:
— Обед, трапеза. Они едят и ведут беседу. Профессор Эзент Дьердь, лауреат Нобелевской премии по медицине, повязал на шею салфетку и заявил: «Количество болезней сведется к нулю, их вовсе не станет».
Дон Фульвио Кардилло:
— Ха, мне это нравится. А сам доктор чем будет жить?
Ночной сторож:
— Это уж его забота, не так ли? Он сказал: «Сейчас человек имеет пищу от солнечной энергии. А завтра получит от атомной».
Донна Джулия (подозрительно и скептически):
— Один вопрос: эту атомную энергию будут выдавать бесплатно?
Дон Вито Какаче (откровенно):
— Вы шутите? Она стоит кучу миллиардов. Она поглощает quibus [70] целых наций. Россия и Америка дойдут до крайней нищеты, соревнуясь в накоплении этой энергии.
Донна Джулия Капеццуто (ехидно):
— Я была права. Любая пища — и солнечная, и атомная — всегда стоит денег.
70
Здесь: бюджет (лат.).
Синьора Бриджида Какаче кивает головой и продолжает мыть посуду. Дон Вито говорит:
— Я с вами согласен. Жертвой прогресса всегда являются бедняки. Но наука скачет галопом вперед прямо по трупам. В этом нет сомнения. Что служит толчком для развития науки? Война. А кто отдает все до последнего гроша войне? Нищие и голодные. Наука вроде бы борется с нищетой, но не с самим явлением, а с отдельными личностями. Они начнут давить нас словами о социальном оздоровлении, искоренении и полном уничтожении Паллонетто, ясно?