Золото севера

Соколов спал, якут-племянник полежал-полежал и тоже задремал под утро. Устюжанин в дом больше не заходил. А утром его увидели у стены избушки мертвого. Он лежал лицом вниз, на груди лежал. Соколов его перевернул, убедился, что он мертв, закрыл ему глаза, сложил руки и срочно выехал на поселок. Рану и нож он не видел. Рана – под рубашкой, нож – под телом. А он Устюжанина так подробно не осматривал, рубашку не снимал. В поселок быстрей торопился.

Приехавшие следователь и судмедэксперт заново всех опросили, поговорили с якутами, сделали «вскрытие» прямо в медпункте поселка. И пришли к выводу, что в лесу произошел несчастный случай. Устюжанин видимо зачем-то размахивал ножом, споткнулся, упал на этот нож и заколол себя этим падением. Умер сразу.

Арестованного Соколова – выпустили.

Странно было видеть Георгию пожилого уже человека, прошедшего лагеря, дикий голод сороковых годов, когда лагеря месяцами не снабжались продуктами и жили тем, чем тайга их накормит, пережившего лагерный беспредел пятидесятых, когда в лагеря пришли вчерашние воины, повидавшие Европу и не принимающие все беззакония «на вытяжку», странно было увидеть такого человека плачущим. Андрей сидел на краюшке стула в кабинете Георгия и откровенно, нисколько не стесняясь – плакал.

– Перестань, Андрей. Возьми себя в руки. Ну, всё, всё, свободен, никто не подозревает тебя, успокойся.

– Георгий Александрович, я же знаю, одно твое слово и меня бы расстреляли. Скажи, ради бога скажи, как, чем я могу тебя отблагодарить!

– Живи, Андрей, живи и работай. Это будет самое лучшее, что ты сделаешь всем нам в благодарность.

– Да, конечно, но это не то. Много повидал я на Севере начальников, но чтобы вот так, стеной за работягу, такого, Александрыч, я еще не видел. И никогда не верил, что такие начальники могут быть. Ты, Александрыч, перевернул во мне все. Всё лагерное начальство простил я сегодня, когда узнал, что меня освобождают. И что освобождают, благодаря тебе, твоим показаниям, твоим характеристикам! Как отблагодарить тебя, скажи! Хочешь, я приволоку тебе из тайги медведя?

– Вот что, Соколов, кончай эти сопли. За работу берись. Андрей, я хочу назначить тебя бригадиром лесных заготовок. Ты же лесной инженер! Давай, берись, надо заменить Женю, «царство ему небесное». Давай, продолжи его дело. Вот, это и будет твоя нам благодарность.

– Георгий Александрович, клянусь тебе, всеми живыми и мертвыми предками и потомками своими клянусь, никогда ты не пожалеешь об этом своем решении.

Похоронили Устюжанина на высоком холме, над Бульбухтойречкой, над Бульбухтой-поселком, в строительство которого он вложил так много своих сил. И своего умения.

Это была первая могила на новом Бульбухтинском кладбище. Бульбухта подтвердила еще раз главное «пророчество» тайги – все беды от пьянки.

30

Знал ведь Георгий, что «пьяный» эксперимент еще аукнется ему, да не только ему лично, всему участку, не может пройти такое бедствие, а он так и называл проведённый водочный эксперимент – бедствие! – без последствий. Знал и ждал постоянно какой-то беды. Не знал только – где, что его подстерегает. Но ждал. И вот, верно говорят, что мысль материальна! Дождался таки!

С самого зарождения Бульбухты жила на участке хорошая, дружная семья Новодворских. Игорь Новодворский работал на драге электриком. Был он электриком опытным, грамотным, в его смену Подобреев за электрооборудование был абсолютно спокойным – что бы ни случилось Игорь найдёт, исправит. Игорь остался на Бульбухте после монтажа драги, работал на строительстве и свое оборудование знал с первой завёрнутой гайки. Участвовал и в пуско-наладочных работах, а потому всю дражную электрику знал, как говорится, «на зубок».

Еще до окончания строительства драги к Игорю приехали жена с дочерью, выбрали они в старом старательском посёлке более-менее подходящий домик, жена Надя выскребла и вычистила домик, сделала его «жилым», Игорь отремонтировал печку, так что жарко в их домике было в самые лютые северные морозы. Жили они достойно и дружно, радуясь той жизни сами, радуя друзей и соседей.

Одна беда, как тот «дамоклов меч» висела постоянно над ними – Игорь был склонен к запоям. Срывался неоднократно еще на строительстве, но когда упорядочилось на Бульбухте со спиртным, когда ввели они на участке этот свой «полусухой» закон, легче стало и Игорю, и Наде. Легче стало удерживать Игорю свой неуправляемый нрав – взять негде, а если и получали они субботнюю порцию, справлялись с затаившимся пороком легко.

Но вот этот эксперимент. Он всё и испортил. Исстрадавшаяся душа получила, наконец, свободный к алкоголю доступ! Дня два-три держался еще Игорь, сутками не уходил с драги, загружал себя, отвлекал от преступного желания работой, но не утерпел. Как-то возвращался с драги, завлекли его старые дружки в общежитие – и он «поплыл».

Надя прибежала к Георгию рано утром.

– Помогай, Георгий, у Игоря кажется началось. Старая, притихшая болезнь – «белая горячка». Несёт несусветное, сам не понимает, о чем говорит, пойдем, он ведь только тебя послушает, никого более. Ружьё у него в руках, всех перестрелять грозится, пойдем, только тебе отдаст он ружьё это.

Пришли к их избушке. Игорь на чердаке, с ружьём, кричит что-то, Наде грозится какой-то расправой.

– Что, привела? Кого привела? Старого любовника, или нашла нового? Что ты ходишь там голая, кому показываешь свои «прелести»! Оденься хоть, как тебе не стыдно!

Надя спряталась на кухне, закрыла дверь, даже подпёрла чем-то.

– Георгий, усмири его, я боюсь!

– Ладно, ладно, успокойся. Дочка то где?

– Дочку я отправила к маме, а Тайгинск. Ждала ведь я этого, ждала и боялась. Не так за себя, как за дочку.

– Ладно, где у вас лестница? Давай подставим. Полезу к нему на чердак. Ты позвони на конный двор, вызови сюда Михейкина. Пусть возьмёт с собой пару своих парней. Отправлять ведь Игоря надо. Куда? В больницу отправлять надо, в Бодайбо! Главное сейчас ружьё у него забрать. «Делов» бы не наделал. Если не заберём ружье – пристрелить ведь придётся!

– Да ты что, начальник! Как пристрелить? Ты в своем уме. Или у тебя тоже горячка начинается! Давай уж лучше я сама полезу к нему. А то ведь у вас хватит ума, еще прибьёте мужика.

– Успокойся, Надя, это я так, для острастки. – Показал пальцем наверх. – Никого мы убивать не будем, успокойся.

Георгий поднялся к чердаку. Игорь стоит в напряженной позе, ружьё наизготовку, глаза шальные, но при уме, не бешеные.

– Игорь, давай поговорим. Это я пришёл с Надей, никого там нет больше, ты лишнего не выдумывай. Не забивай голову чем не попадя! Поговорить надо. Может, слезешь, пойдем в дом!

– Не трогай, Александрыч, не лезь сюда, я ведь выстрелю!

– Да меня-то за что? Я тебе помочь пришел, не драться с тобой, помочь хочу. Давай, слезай на землю. Или, если хочешь, давай поговорим здесь, на чердаке. Сядем вон на ту «укосину» и поговорим. Дружно, мирно. Нам-то с тобой чего делить?