Золото
Шрифт:
Он не успел, потерял буквально секунду, но этого мне хватило для удара. Хлесткий удар в правый от вратаря нижний угол Городов все же вытаскивает.
— Хорош вратарь у «Днепра». — Очередная мысль посещает мою голову.
И мы играем дальше, «Днепр» пока особо не атакует, надеется больше на забросы мяча и дальние удары Литовченко. Но мы пока со всем справляемся.
И новый момент, под копирку предыдущего. Вновь Пономарев отдает мне в ноги, вновь я резким движением через левое плечо отрываюсь от Тищенко и тут же бью
— Попал. — Вижу я мяч в воротах гостей за спиной растянувшегося в отчаянном прыжке Городова. —
Табло со мной согласно и уже высвечивает мою фамилию на весь стадион:
* * *
Гол Латин, № 10, «Нефтяник» Баку, 35 мин. Гол
* * *
А тот заходится в восторге криками, гулом барабанов и летит наше речевка:
— Вперед, вперед. Чемпионы, чемпионы—
И я в ответ вскидываю вверх руки и наше фирменное V, и на стадион похоже нашло безумие, но в рамках разума.
А мы играем дальше. Матчи идут плотно, и мы бережем силы. Болельщики все это прекрасно понимают и не протестуют, тем более посмотреть, то есть на что. То Добровольский что-то учудит на фланге, но красиво. То Юнис вдруг взял и полез сразу на трех соперников и главное прошел их, правда подача не увенчалась успехом. Но тоже все красиво и болельщики в восторге.
Днепр по прежнему огрызается, но без особого успеха, мы внимательны.
Так первый тайм и заканчивается. Перерыв.
Особых коррекций игры от Главного, в перерыве не последовало, предупредил по заменам и все.
И мы уже вновь на поле. Начинается второй тайм и тут я припоминаю не маловажное возможное событие:
— Я вроде забил тринадцатый мяч в чемпионате, и хорошо бы поскорее четырнадцатый. — Думаю с небольшим нервом.
А второй тайм начинается. Проходит четверть часа без особых причем моментов. Я вообще заметил, мы в последнее время начали очень экономно расходовать свои шансы, наверно, это признак мастерства?
И вновь проявляет себя Игорь Пономарев, он отдает на этот раз изумительную диагональ на Добровольского, то в касание отправляет мяч в штрафную. И первым к нему успевает Касумов, который изумительно мягко, почти нежно, как девушку любимую, опускает мяч головой к моим ногам, а я бью с лета и Гол.
Городов не успел, мяч просвистел над его руками и улетел под перекладину. Такие удары с пятнадцати метров, да с лета, очень трудно брать.
— Прошел эту отметку — Думаю я и табло показывает, что да, прошел:
* * *
Гол Латин, № 10, «Нефтяник» Баку, 61 мин. Гол
* * *
А мы тем временем играем дальше и буквально через четыре минуты, я возвращаю должок Вели. Трёхходовка в штрафной между мной, Добровольским и Касумовым, заканчивается точным ударом последнего, после моей скидки. И снова Городов бессилен, но и винить его не получается, это ведь почти расстрел, и почти пенальти.
— Но гол. — Понимаю я и 3:0, глядя на уже весело подмигивающее нам табло.
* * *
Гол Касумов, № 11, «Нефтяник» Баку, 65 мин. Гол
* * *
И тут меня, вместе с Игорем Добровольским меняют на Назима Сулейманова и Влада Лемиша.
Я ухожу с поля, а ребята доигрывают матч. Так и доиграли.
— Наша победа. и мы по прежнему первые. — Думаю я.
* * *
глядя на финальный счет, застывший на табло
Пока все идет хорошо.
* * *
И мы уходим со стадиона под овации болельщиков. Мы по прежнему первые и мы лучшие.
И лишь предательская мысль бьет в голове:
— Все слишком хорошо, все слишком гладко. Так не бывает, не ужели Судьба смирилась и оставила свои приколы? И еще сегодня эта дата, а скоро этот праздник. Один раз у меня уже полыхнуло, в другом прошлом, так как что потом то ли сломало все, то ли нет. Поди разберись теперь, слишком широко раскинулся веер вероятностей—
* * *
27 июня 1987 года
Суббота
Мардакяны, Дача
03:00
— Да, вот так вот все оказалось. Не зря меня предчувствия мучили, жгли, рвали нервы. Проклятые даты и проклятые праздники, все время что-то тут случается. И снова все как под копирку. И теперь мне что ждать второй даты, окончательной? Дня влюбленных, когда все полыхнет окончательно? Судьба? Похоже Судьба, ее шутки. — Сижу я на даче, в обнимку с последними верными друзьями, которым можно доверять.
Они не предадут, потому что они не живые, у них нет ни свободы воли, ни свободы выбора. Какая свобода у магнитофона, весело распевающего сейчас Агатовскую «Истерику»?
Или у марочного «Арарата» не менее весело глядящего на меня, своей этикеткой с бутылки на столе?
Или у ствола, пусть самодельного, но вполне боевого, доставшегося мне по наследству от дядьки, знатного слесаря и орденоносца. Делал он такие игрушки для себя и знакомых. И мне подарил хороший револьвер, ручной работы под мелкашечный патрон.
Вполне боевое оружие, со снаряженными патронами, уже заряженными в барабан. Два барабана я уже отстрелял по стенам и бутылкам, но зарядил заново.
— Шесть выстрелов, шесть пуль, шесть смертей, а мне и одной хватит. Мелкашка, мелкашкой, а в упор, да в рот или в висок, наверняка уложит. Но пока я удерживаюсь, уже два раза удержался, разряжая ствол по мишеням. Что-то удерживает, даже и не знаю что? Смысла не вижу в дальнейшей игре в этот бред под названием Жизнь, в которой ни кому нельзя верить. — Снова думаю я, бездумно крутя в руке револьвер