Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

Поначалу поморщился, выслушав доклад о прибытии беглецов из Галича (русских он считал дураками, несмотря на то, что и сам был наполовину русским). После некоторых раздумий разрешил последним войти.

Яков, поздоровавшись, был изрядно удивлён видом короля: длинные немытые пепельные волосы, широко расставленные глаза, жабий рот и бесчисленное количество бородавок. И скорее Бела не говорил, а квакал. По сравнению с ним отпрыск Осмомысла, далеко не красавец, выглядел былинным богатырём.

Венгр говорил по-русски неважно, а Владимир по-венгерски ещё хуже, так что им помогали толмачи. В целом же беседа выглядела так.

–  Значит, волыняне захватили вашу столицу?

– вяло переспрашивал самодержец.
– Ох, нехорошо… Да Роман Мстиславич подлец известный, хоть и родич мне… Помощь оказать? На каких условиях?

–  Коли сяду на трон, обязуюсь тебе выплачивать целый год по две тысячи гривен серебром.

–  Это справедливо. Надобно обдумать. Отчего ты не ешь и не пьёшь, голубчик?

–  Благодарствую. Что-то нет охоты.

–  Так нехорошо. Обижаешь хозяина.

–  Я не пью уже больше четырёх лет. Не приемлет тело.

–  Ерунда. Понемножку можно. Как не выпить за успех нашего похода?

–  Да, не выпить за успех не могу.

–  Вот и превосходно. Пусть удача сопутствует нам!.. Надо ли говорить, что, сорвавшись, Яков целую неделю беспробудно пьянствовал, и никто - ни Пахомий, ни Поликсения, ни дети - привести его в чувство не смогли. Он безумствовал, как его родной дед, князь Владимирко Володарьич. А когда проспался, почерневший, осунувшийся, с головной болью и тошнотой, оказалось, что с семьёй и боярином отвезён в замок Эстергом и сидит под охраной в башне.

–  Как же так?
– недоумевал Осмомыслов отпрыск.

–  Ах, вот так, Володимер свет Ярославич!
– сокрушался брат Феодора Вонифатьича.
– Обманул нас Белка, продувная бестия, как мальчишек, обвёл вокруг пальца!

–  Не пойму. В чём же обманул?

–  Запер нас вот в этом узилище, зорко стережёт. Сам же с войском кинулся Галич воевать.

–  Ну, так хорошо. Выкинет оттуда Романа.

–  Выкинуть-то выкинет, да посадит сына своего, Андраша, чтобы сделать провинцией Унгрии.

–  Быть того не может.

–  Вот те крест, батюшка, мой свет. Не сойти мне с этого места!

У бедняги аж волосы стали шевелиться на голове. В страхе он воскликнул:

–  Господи, святый Боже!
– зарыдал, завыл от отчаяния. Вдруг замолк, поднял на боярина посерьезневшие глаза: - Где темница сия находится, говоришь?

–  В Эстергоме, что вблизи Дуная, чуть на север от Буды да Пешта.

–  До Неметчины, значит, рукой подать?

–  Уж недалеко.

–  Надобно сбежать. Ехать к королю Фридриху. В ножки кинуться, умолить помочь.

–  Час от часу не легче! Из огня да в полымя! Фридрих-то не лучше этого Белы. Тоже рот раззявит на наш каравай. Да и как сбежишь-то? Я глядел: башня прочная, караулы кругом.

–  Что-нибудь придумаем.

4

Бела в это время со своей знаменитой конницей совершил стремительный бросок через горный Верецкий перевал и пронёсся по Галицкой земле как опустошающий смерч. А поскольку в военном хозяйстве княжества наблюдался полный разброд (воеводы и дружинники Осмомысла частью разбежались, частью были перебиты Романом Мстиславичем), а пришедшие с севера волыняне тоже не готовились к обороне, никакого сопротивления нападающим оказать никто не пытался. Главный город пал в считанные дни. По подземному ходу князь Роман убежал из кремля и с остатками рати ускакал к себе во Владимир-Волынский. Да не тут-то было! Младший брат его, Всеволод Мстиславич, заменявший старшего на престоле, вдруг не захотел уступить нагретого места и ворот не открыл; даже пригрозил изготовленной к бою дружиной. Старший брат уехал несолоно хлебавши и подался искать прибежища в Овруче, отложив идею слияния Галича и Волыни на далёкое будущее.

А король мадьяр выполнил задуманное: посадил на Днестре своего сына Андраша. Молодой человек (а ему в то время исполнилось девятнадцать) по отъезде венценосного папочки стал вести себя хуже, Чем некрещёный: отнимал у местных жителей скот и добро, умыкал и насиловал женщин, православные церкви превращал в конюшни. Даже отцу Кириллу двинул в челюсть: иерарх пришёл к нему с жалобой на венгерских дружинников, испоганивших погост, поломавших кресты и плескавших нечистоты на могильные камни, а наместник Белы даже слушать не стал - прямо кулаком в зубы. Крикнул: «Прочь пошёл, русский боров! Мы Галицию обратим в католичество, Папе подчиним, а тебя подвесим к берёзе за причинное место!» И епископ убрался, вытирая кровь с бороды.

В Болшеве у Янки собрались бояре: Иннокентий Избигнич с Афанасием Кснятиничем. Возмущались произволом захватчиков, обсуждали возникшее положение. Дочь Берладника высказалась прямо:

–  Что судить да рядить бесцельно? Брата надо звать, Чаргобая. Он законный преемник галицкого стола. Должен унгров прогнать и принять бразды. Кто к нему поедет?

–  Я отправлюсь, - поддержал её Афанасий.
– Мы с ним были прежде знакомы и относимся друг к другу неплохо. А Избыгничу надо заняться воинскими сборами в Болшеве. Обчими ударами сбросим супостатов.

–  Половцев неплохо привлечь, - заявил Иннокентий.
– За приличные гривны выступят за нас.

–  Исполать вам, боляре, - подытожила женщина.
– Православие, попранное в Галиции, вопиет. Лишь на вас надежда.

На прощанье Кснятинич пробормотал:

–  Видя все бесчинства нехристей-унгров, вспоминаешь о времени Осмомысла как о рае земном. Благодать, покой и достаток!

И другой вельможа, усмехаясь, поддакнул:

–  Не ценили, не дорожили. Вечно мы добро ищем от добра! А теперь вот расхлёбываем, как малые дети…

–  Прошлого назад не вернуть, - жёстко оборвала их кряхтение Янка.
– Надо о грядущем подумать. С Богом, господари. Благо родной земли зависит от вас.

Возвратившись в свои покои, встретила Зою. Дочь была оживлена больше, чем обычно, и глаза прятала от матери. Заподозрив недоброе, та схватила её голову в ладони и насильно заглянула в зрачки:

–  Говори! Что проведала?

–  Ничего, матушка, мой свет… Видно, показалось тебе.

–  Не обманывай! Я тебя знаю хорошо. Что-то про Олежку?

Дочь Андроника всё никак не решалась сказать, но потом ответила:

–  Да. Убит. Мой Усолка выполнил зарок. Охнув, Янка села. Прошептала с горечью:

–  Господи, зачем? Я же вас просила… Зоя дёрнула плечиком:

–  Ой, подумаешь, велика особа! Только всем мешал. Я теперь за Усола выйду.

–  Рассуждаешь, как последняя тварь. Хочешь обвенчаться с убивцей собственного мужа!

Молодая дама поморщилась:

–  Не тебе, матушка, судить. Нешто ты не отдала сброду на растерзание моего родителя? Мы с тобой обе хороши.