Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

Наконец, сообщили: «Едут! едут!» Юрьевна вышла на крыльцо - вся в парче и золотном бархате, горностае и чернобурке, опиралась на золочёный посох, и на каждом пальце горели перстни, а на некоторых - даже по два. За спиной стояли разодетые дети: равнодушная младшая, озабоченный старший и взволнованно-счастливая средняя.

Растворились ворота. Въехали головные гриди, а за ними - Ярослав в тёмно-синей шапке, отороченной мехом, тёмно-синем плаще, тёмно-синих сафьяновых сапогах. Было ясно: прибыл по какому-то важному случаю, а не то не стал бы чересчур наряжаться. Сердце Ольги сжалось: не мириться ли в самом деле прибыл?

Муж с женой не виделись около пяти лет. Он почти что не изменился за эти годы: только волосы начал стричь короче да лишился двух боковых зубов (видимо, больных, удалённых лекарем); а смотрел по-прежнему на всех близоруко, иногда поднося к глазу отшлифованный изумруд.

Стременной подал князю руку и помог сойти с лошади. Дети и княгиня поклонились в пояс. Осмомысл взошёл по ковру, устилавшему ступени крыльца, коротко и холодно поклонился Юрьевне, отчего она побелела, потрепал по щеке Якова и поцеловал Фросю. Обратился к ней:

–  Как живёшь, родная?

–  Слава Богу, тятенька.

–  Повзрослела как! Прямо-таки невеста на выданье.

–  Так твоими молитвами, батюшка, мой свет.

–  Мы о сём ещё потолкуем.

Два родителя сели в гриднице - зале для пиров, выпили вина. Ольга начала первой:

–  Как ты там один, без меня и без детушек? Ярослав насупился:

–  По детишкам скучаю… Но Олег Настасьич помогает развеяться…

–  А по мне, значит, не скучаешь?

Он взглянул на свою бывшую жену с укоризной:

–  Ой, не начинай, право слово. Это дело решённое - окончательно и бесповоротно. Зла тебе не желаю, развестись через патриарха не имею поводов и причин - стало быть, жениться на другой не могу. Но и разлюбить ея силы нет.

–  Понимаю, что ж, - загрустила Долгорукая.
– Бог тебе судья.

–  Именно что Бог. Слышал о твоих встречах с Вонифатьичем. Люди донесли. Смею говорить: ты-то, матушка, тоже не без греха.

–  Я? Да полно! Это всё наветы…

–  Тихо, тихо, не кипятись. Вонифатьич сидит в узилище, а тебя простил. Вспоминать боле не желаю. За другим приехал.
– Он глотнул вина.
– Замирение у меня вышло с унграми после смерти короля Гейзы. Дружба превеликая и союз. Предложил его сыну, молодому королю Стёпке Третьему (по-унгорски - Иштвану) выдать за него нашу Евфросинью. Он ответил согласием. Надо собирать Фросю под венец.

–  Свят, свят, свят!
– испугалась княгиня.
– Ты в своём уме? Да она - цыплёнок совсем, от горшка два вершка, в куколки играет. И ея - в унгорские королевы? Смех один!

–  Никакого смеха, - твёрдо заявил Осмомысл; да, такого жёсткого тона Ольга от мужа раньше не слышала; это был не прежний нерешительный юноша, с кем она любила кувыркаться в одрине, но суровый и решительный князь.
– Через две недели помолвка. Будет жить во дворце короля, изучать язык и церковные каноны по латинскому образцу. А по следующей весне справят свадьбу. Я скрепил уговор собственной печаткой.

Неожиданно у неё потекли слёзы, и она стала причитать:

–  Господи, помилуй! Господи, помилуй! Ярославище распроклятый, полоумный, злой… Что ж ты с нами делаешь, нечестивец подлый? Мало тебе моего унижения, горя и позора - видано ли где: при живой жене жить открыто с полюбовницей-ведьмой? Так ещё и дочку вздумал у меня отобрать, увезти к мерзким латинянам, чуть ли не из люльки просватать? Как сие назвать? Можно ли смириться?

Галицкий владыка резко отодвинул от себя золочёный кубок с недопитым вином. Тот запнулся о складку скатерти и, упав, покатился; красное пятно стало растекаться, как море.

–  Ах!
– воскликнула Ольга и вскочила из-за стола, чтобы капли не испачкали её платья.
– Вот ведь неуклюжий!..

Осмомысл тоже встал, стукнул сжатыми в кулак пальцами по столешнице:

–  Хватит голосить! Звон в ушах от визга твоего. Надоела! Я с тобой не советуюсь, между прочим, а всего лишь ставлю в известность о своём решении. Коль не подчинишься - будешь мною наказана.

Та упёрла руки в боки, сузила глаза:

–  Как же это? Выпорешь?

–  Вышлю вслед за матерью твоей в Царь-град.

И слова прозвучали до того убедительно, что жена поняла: непременно вышлет. И скрепя сердце покорилась:

–  Воля твоя, батюшка, мой свет. Подчиняюсь тебе смиренно.

Про себя ж подумала: «Погоди ужо, Ярославка гадкий! Ты за всё заплатишь. Я в долгу не останусь».

Слуги заменили грязную скатерть и по зову князя пригласили Фросю. Девочка вошла - щупленькая и немного ещё нескладная, как подросток, но с приятным миловидным лицом и живым выражением серых добрых глаз. Поклонилась в пояс.

–  Подойди сюда, доченька любимая, Доброгневушка, - подозвал отец и прижал к себе; Евфросинья, не привыкшая к родительской ласке, засмущалась и покраснела.
– Ты ж Моя голубушка, кисонька, зайчонок! Как же удивительно: я ведь красотой не блистаю, Ольга Юрьевна тож, а такое чудо получилось совместное!

Дочка прошептала:

–  Тятенька, родимый, мне неловко слушать сии слова. Я их недостойна.

Он поцеловал её в щёку:

–  Да не просто красавица, но ещё и скромница. Лепо, лепо! Хочешь ли о чём попросить меня?

–  Да, хочу, но боюсь разгневать.

–  Полно, я отец твой - что ж меня бояться? Говори без страха.

–  Можно ли дерзнуть длань твою покрыть поцелуями? Мать презрительно фыркнула и пробормотала: «Вот ведь дура, Господи, прости!» - а счастливый Осмомысл рассмеялся:

–  Нет, нельзя! Я желаю, чтоб поцеловала меня в уста.

–  Я не смею, тятенька!
– Краска поднялась у неё до самых корней волос.

–  Слушай мой приказ. Ну, целуй: чай, не укушу.

И она, дрожа, робко прикоснулась нежными холодными губками к тонким, но горячим губам Ярослава. Он опять её обнял, а потом, отстранив, сказал:

–  Жаль такую прелестницу отдавать незнакомым людям, ну да что поделаешь, интересы Галича требуют от нас жертв. Доченька любезная, ты уже большая и должна понять. Будь достойной именоваться Галицкой княжною, а затем и унгорской великой самодержицей.

–  Как унгорской? Отчего унгорской?
– вытянулось Фросино личико.

Осмомысл объяснил. У неё подогнулись колени, и она едва не упала на пол. Но отец подхватил наследницу, начал успокаивать:

–  Что ж ты так расстроилась, лапушка? Унгрия страна неплохая. Много виноградников и скота. Лошади прекрасные. А унгорской конницы лучше только половецкая, да и то не всякая. И опять же - Иеропия, связи с главными монаршими домами. Вот и нам надо породниться, приобресть на Западе верного союзника.