Золотой дождь

Но я ему не очень сочувствую. Он всегда может вышвырнуть меня вон.

– Однако я управляю делами с ведома мистера Лейка, – говорит он, немного поддаваясь. – А у него довольно строгие правила насчет персонала. Я не уполномочен принимать на должность помощника человека, который не соответствует нашим спецификациям.

– Разумеется, – соглашаюсь я печально. Опять мне дали по физиономии. У меня в этом уже большой опыт. Хотя я знаю, что юристы при всей своей занятости в глубине души часто испытывают невольную симпатию к только что окончившим учебу новичкам, которые не могут найти работу.

– Но, может быть, он согласится, и тогда это место за вами, – говорит Барри Экс, чтобы подсластить пилюлю.

– Но у меня есть еще кое-что, – добавляю я, собравшись с духом. – У меня есть очень выгодное дело.

Но мои слова обостряют его подозрительность.

– Какого рода дело? – спрашивает он.

– Нарушение доверия клиентов со стороны страховой компании.

– Клиент вы?

– Вот и нет. Я адвокат. Я в некотором роде просто наткнулся на него.

– А сколько оно стоит?

Я подаю ему двухстраничное заключение по делу Блейков, сильно акцентированное и драматизированное. Я работал над этим заключением довольно долго, стараясь сделать его проникновеннее каждый раз, когда очередной юрист, к которому я приходил наниматься, знакомился с ним и отказывал мне.

Барри Экс внимательно читает дело, гораздо сосредоточеннее, чем кто-либо до него. А затем перечитывает, в то время как я с восторгом обозреваю старинные кирпичные стены и мечтаю тоже обзавестись таким кабинетом.

– Неплохо, – говорит он, закончив. Глаза у него блестят, и мне кажется, что он взволнован больше, чем хочет показать. – Дайте подумать. Вы хотите получить работу и участие в этом деле?

– Вот и нет. Только работу, дело будет ваше. Я хотел бы только чем-то помогать, мне необходимо сохранить отношения с клиентом. Но гонорар ваш.

– Часть гонорара. Мистер Лейк получит большую долю, – сообщает он усмехаясь.

Это их дело. Мне действительно все равно, как они поделят барыши. Я хочу получить только работу. Мысль о работе на Джонатана Лейка в такой роскошной обстановке вызывает у меня головокружение.

Мисс Берди я решаю придержать для себя. Как клиентка она не так привлекательна, потому что ничего не тратит на адвокатов. Она, очевидно, доживет до ста двадцати лет, так что нет смысла использовать ее как козырную карту. Я уверен, здесь найдутся в высшей степени искусные юристы, которые знают множество способов, как заставить ее раскошелиться, но фирме Лейка подобные дела не импонируют. Эти парни любят судиться. Им неинтересно писать черновики и удостоверять наличие наследства и прав на него.

Я снова поднимаюсь. Я уже достаточно много времени отнял у Барри.

– Послушайте, – говорю я самым искренним тоном, – я знаю, что вы занятой человек. Я обращаюсь к вам на совершенно твердых основаниях. Вы можете навести справки обо мне в юридическом колледже. Позвоните, если хотите, Маделейн Скиннер.

– Безумной Маделейн? Она все еще там?

– Да, и сейчас она мой самый лучший друг. Она может поклясться, что со мной все в порядке.

– Разумеется. Я свяжусь с вами опять, как только будет возможно.

– Да, конечно, свяжетесь.

Я дважды заблудился, пытаясь найти выход. Никто за мной не следит, так что я не тороплюсь и восторгаюсь пространными кабинетами, рассеянными по всему зданию. В какой-то момент я останавливаюсь около библиотеки и смотрю на трехъярусные стеллажи и узкие проходы между ними. Нет ни одного помещения, даже отдаленно похожего на остальные. Здесь несколько конференц-залов. Секретарши, клерки и служители не спеша передвигаются по сногсшибательно блестящим полам.

Я стал бы здесь работать за гораздо меньшую сумму, чем двадцать одна тысяча долларов в год.

Я тихонько паркуюсь позади длинного «кадиллака» и беззвучно вылезаю из машины. Я не в настроении разговаривать. Неслышно огибаю дом и лицезрею высокую груду белых пластиковых мешков. Их десятки. Здесь, наверное, миллиарды перепревших сосновых иголок. Каждый мешок весит по сотне фунтов. И теперь я припоминаю, что мисс Берди несколько дней назад говорила насчет мульчирования иголками всех цветочных клумб, но я не обратил тогда на ее слова внимания.

Я бросаюсь в свою квартиренку по ступенькам и уже заношу ногу на верхнюю, когда слышу, как она зовет:

– Руди, Руди, дорогой, у меня есть кофе, – она стоит у груды мешков, возвышаясь как монумент, и широко улыбается, так что видны все ее серо-желтые зубы. Она просто счастлива, что я уже дома. Почти стемнело, а она любит попить кофейку на закате солнца.

– Да, конечно, – отвечаю я, вешая пиджак на поручень и срывая с шеи галстук.

– Как дела, дорогой? – нараспев спрашивает она, глядя снизу вверх.

Она уже неделю как начала твердить мне «дорогой». «Сделайте это, дорогой, сделайте то».

– Очень хорошо. Устал только. Спина беспокоит, – я уже несколько дней делаю намеки насчет больной спины, а она до сих пор не клюнула.

Я сажусь на свой обычный стул, пока она растирает ужасную смесь растворимого кофе с кипятком. Уже конец дня, длинные тени ложатся на заднюю лужайку. Я считаю мешки с иголками. Восемь в длину, четыре в ширину и восемь в высоту. Всего двести пятьдесят шесть мешков. По сто фунтов каждый. То есть всего 25 600 фунтов иголок. Которые надо разбросать. Мне одному.

Мы потягиваем кофе, я очень маленькими глотками, а она желает знать все, чем я сегодня занимался. Я вру, что разговаривал с несколькими о некоторых судебных делах, а затем готовился к экзаменам на адвоката. И то же самое мне предстоит завтра. Занят, очень занят, понимаете, всякой этой юридической тягомотиной. Из этого следует, что мне совершенно некогда перетаскивать тонну иголок с места на место.

Мы сидим чуть ли не лицом к белым мешкам, но не хотим на них смотреть. И я избегаю ее взгляда.