Золотой дождь

Те же собаки рычат на меня с соседской лужайки, когда я паркуюсь на подъездной дорожке. Дот стоит на обшарпанном пороге. Сигарета, догоревшая до фильтра, зажата в уголке рта почти у самых губ, и голубоватый туман лениво плывет над ее головой в сторону лужайки. Она уже давненько ждет и курит.

Я насильно улыбаюсь широкой, лицемерной улыбкой и рассыпаюсь в приветствиях. Морщины, собравшиеся у рта Дот, едва заметно разглаживаются. Я иду за ней по запущенному, душному дому, мимо дырявого дивана под коллекцией старых фотографий когда-то счастливого блейковского семейства, по вытертому, когда-то ворсистому ковру, по которому разбросаны маленькие половички, чтобы скрыть прорехи, прямо в кухню, где никого нет.

– Кофе? – спрашивает она, показывая на мое место за кухонным столом.

– Нет, спасибо. Просто немного воды.

Она наполняет пластиковый стакан водой из-под крана, без кубиков льда, и ставит передо мной. Мы оба медленно устремляем взгляд в окно.

– Я не смогла заставить его прийти, – говорит она, очевидно, нисколько не обеспокоенная; догадываюсь, что иногда Бадди желает выйти, а иногда нет.

– А почему? – спрашиваю я, как будто его поведение поддается логическому осмыслению.

Она только пожимает плечами:

– Но Донни Рей вам тоже нужен, да?

– Да.

Она выскальзывает из кухни, оставляя меня наедине с теплой водой и с видом на Бадди. Но его трудно разглядеть, потому что ветровое стекло не мылось уже несколько десятилетий и орда грязных кошек избрала своим пристанищем и местом для прогулок капот машины. На Бадди какая-то шапочка, очевидно, с наушниками. Он медленно подносит бутылку ко рту. Мне из кухни кажется, что она покоится в бумажном коричневом пакете. Бадди спешно делает глоток.

Я слышу, как Дот что-то тихо говорит сыну. Раздается шарканье, вот они в кухне. Я поднимаюсь, чтобы познакомиться с Донни Реем Блейком.

Да, он определенно скоро умрет, чем бы ни болел. Он ужасающе истощен, щеки ввалились, кожа белая как мел. Он и до болезни, видимо, был худощав и тонок в кости, а теперь согнулся в поясе и кажется не выше матери. Волосы и брови у него угольно-черные и составляют резкий, словно графический, контраст с нездоровой бледностью кожи. Но он улыбается и протягивает костлявую, похожую на палку руку, которую я пожимаю так крепко, как только осмеливаюсь.

Дот крепко обнимает его за талию и ласково усаживает на стул. На нем мешковатые джинсы и простая белая тенниска, которая складками висит на худом теле.

– Приятно познакомиться, – говорю я, стараясь не смотреть в его запавшие глаза.

– Мама хорошо отзывается о вас, – откликается он. Голос у него слабый и хриплый, но говорит он ясно. Вот уж не думал, что Дот может обо мне хорошо отзываться. Донни охватывает подбородок ладонями, словно ему трудно держать голову. – Она сказала, что вы подаете в суд на этих ублюдков из «Дара жизни» и вроде заставите их заплатить, – в словах слышится скорее отчаяние, чем гнев.

– Это верно, – соглашаюсь я. Открыв папку, я достаю копию запроса, который Барри Экс отправил почтой в «Дар жизни», и вручаю ее Дот, которая стоит позади Донни Рея. – Мы завели дело, – объясняю я, как самый заправский и шустрый адвокат. – Мы не рассчитываем, что они удовлетворят нашу просьбу о выплате денег, поэтому буквально через несколько дней подадим в суд. И возможно, будем требовать по крайней мере миллион.

Дот смотрит на письмо, потом кладет его на стол. Я ожидал целого потока вопросов насчет того, почему же я раньше сам не возбудил дело. И боюсь, что из-за этого начнется неприятное ворчание. Но она бережно растирает плечи Донни Рею и скорбно смотрит в окно. Она не станет ругаться, она сдерживается, чтобы не расстраивать его.

Донни Рей тоже устремляет взгляд в окно.

– А папа придет?

– Сказал, что не желает, – отвечает она.

Я вынимаю из папки контракт и протягиваю его Дот.

– Но это должно быть подписано до начала судебного разбирательства. Это контракт между вами, клиентами, и моей юридической фирмой на легальное представительство ваших интересов в суде.

Она осторожно берет бумаги. В контракте только две страницы.

– А что здесь написано?

– Да все, что нужно, обычным, полагающимся в таких случаях языком. Вы нанимаете нас своими адвокатами, мы беремся провернуть дело, принимаем на себя издержки и получаем третью часть от всех сумм по возмещению ущерба.

– Тогда зачем понадобилось целых две страницы такого мелкого шрифта? – спрашивает она, вытаскивая сигарету из пачки, лежащей на столе.

– Не зажигай! – резко бросает через плечо Донни. Он смотрит на меня и продолжает: – Неудивительно, что я уже при смерти.

Она, ничуть не реагируя на его слова, втыкает сигарету между губами, продолжая разглядывать контракт, но не закуривает.

– И мы должны подписаться все трое?

– Точно.

– Да, но он сказал, что не придет.

– Тогда отнеси ему в машину, – сердито бросает Донни Рей. – Возьми ручку, пойди к нему и заставь его подписать эту проклятую бумагу.

– Я и не догадалась, – отзывается она.

– Мы и прежде ведь так делали, – Донни Рей опускает голову и скребет макушку. Он уже завелся.

– Да, наверное, я смогу его заставить, – говорит она, все еще колеблясь.

– Тогда иди скорей, черт возьми! – взрывается он, и Дот рыщет в ящике буфета, пока не находит ручку. Донни Рей поднимает руки и снова опускает на них голову. Запястья у него тонкие, как палка у метлы.

– Через минуту вернусь, – говорит Дот, словно девочка на побегушках, так она беспокоится о своем сыне. Она медленно идет по выложенному кирпичом внутреннему дворику к сорнякам. Пара кошек, лежащих на капоте, видя ее приближение, ныряет под машину.

Конец ознакомительного фрагмента.