Как на слоне когда-то Ганнибал,Глядел он горделиво, разудало,Несокрушимость камня выражал.И примостились, как и подобало,У каменных несокрушимых ногТот, и другой, и третий прихлебала.Кто честолюбец, тот не одинок,«Ты видишь: родина его — Гаэта.Как извещает лавровый венок, — Сказала донна, — за тщеславье этоЦирцея удостоила вельмиСего аббата, якобы поэта — В
зверинце возвышаться над зверьми.А по такому горе-корифею,Какое тут собранье, сам пойми.Но надобно спешить. Не то Цирцею,С тобою загулявшись тут вдвоем,Я обмануть сегодня не сумею.Идем же далее. Ступай в проемИ в новый переход за мною выйди.В одну-другую клеть еще зайдем.Надеюсь, на меня ты не в обиде».Мадонна резким сдвинула ударомЗадвижку, распахнула дверь, и мыПорог переступили. И недаром.Тут кто-то был. Послышались из тьмыЗагадочные в закуте зловонном,Но явственные звуки и шумы.Не знаю, бросился навстречу кто нам.Освободила донна от пеленСветильник, прикрываемый хитоном.О небеса! Как был я изумлен.Увидел я в пределах как бы залаЗверей не пять, не десять, но мильон.«Ты удивился, — спутница сказала. — Увидевши не группу, но орду.Действительно, животных здесь немало.Четвероногих, и других найду —Тут обитает и змея, и птица.Вон, погляди, порхает какаду».И разглядел я — живность суетитсяУ наших ног. Кого тут только нет!Поверьте описанью очевидца!Я, каюсь, — не ученый-зверовед,Но рассказать хочу о многих разомЖивотных с особливостью примет.Вот, помнится, в углу, за дикобразом,Лежала кошка, не ловя мышей,Наказанная за ленивый разум.А вот дракон, стоглав и кривошей,Летал, кружил, то далеко, то близко,Не мог угомониться, хоть убей.Спала поодаль хитренькая лиска,И туг же лаял бестолковый песНа юный месяц, как на василиска.А рядом самого себя до слезКусавший лев, рыча от боли глухо,Вину за глупые советы нес.А вот картина — общая поруха:Животные за прошлые грехиСидели кто без глаза, кто без уха.Теперь все стали смирны и тихи.Всех больше было, помнится, баранов,И кроликов, и прочей чепухи.И вдруг увидел я, подальше глянув,Что меж непривлекательных тетерь,Окраской
изумительно каштанов,И вдруг увидел я, подальше глянув,Что меж непривлекательных тетерь,Окраской изумительно каштанов,Красив и соразмерен, как ни мерь,С приятностью, прошу прощенья, морды,Сидит невиданный, изящный зверь.Глаза его, презрительны и горды,Блистали, но без злобы и угроз,Оглядывая сборища и орды.У зверя ...................................................................................................................Я увидал ...................................................................................................Себя услужливостью наказав,Всю залу обходил, как раб триклиний,И перед каждым шею гнул жираф.Но чванился узорчатостью линийИ словно говорил: «На всех плюю!» — Павлин, распахивая хвост павлиний.И чудо-юдо, помнится, своюДиковинную спину изогнуло,Дав место ворону и воробью.Зверь или не зверь стоял в углу сутуло.Он показался мне, безрог, кургуз,Ублюдком каракатицы и мула.А вон — ишак. Он не терпел обуз.Не подходи, мол, я тебе не кляча!Он от безделья пухнул, как арбуз.А тут, и там, назойливо маяча,Вынюхивала вдоль и поперекИщейка, за пронырливость незряча.И под ногами был так мал хорек,Что бегая от края и до края,От тумаков себя не уберег.Во все углы влетая и влезая,То лаяла, то делала апортХозяина искавшая борзая…Многообразие голов и мордС годами подзабыв,поди попробуйТеперь в подробностях писать рапорт!Все ж вспоминаю: буйвол крутолобыйНабычивался, душу леденя,И на меня таращился со злобой.А вот сама боялась, как огня,Очами увлажненными блистаяОлениха, отпрянув от меня.И вперемешку копошилась стая,Но в одиночестве сидел беляк,Напоминавший спесью горностая.Мартышка же, кривляка из кривляк,Сидела, точно вовсе без извилин.Всех передразнивая так и сяк.Веселая синица, мрачный филин,И зверь вон тот, и пташечка вон та…Но нет, я перечислить всех бессилен.Вдали он слон, вблизи же — мелкота.И часто по ошибке за КатонаЯ принимал облезлого кота!