Золотой ребенок Тосканы

— Я подходила к отцу Филиппо, — сказала я, — спрашивала, не говорила ли ему твоя мать чего-то важного. Он отозвался о ней с теплотой, но не вспомнил никаких подробностей.

— Да, я слышал, что его разум угасает. Очень жаль. Такой хороший старик…

— Вопрос, стала бы она прятать пилота вражеской для немцев армии в своем доме, рискуя жизнью сына и бабушки?

— И не забудь, что у нас еще и немец жил. С которым она сбежала. Но, может быть, он появился в доме после того, как твой отец ушел. Как спасся твой отец? Может, прорвался какой-нибудь отряд союзников и забрал его, оставив мою маму.

— Да. Такое вполне возможно.

Мы смотрели друг на друга, силясь каждый по-своему вникнуть в смысл всего известного нам.

— Жаль, что я не могу тебе помочь, — наконец произнес Ренцо. — Честное слово, у меня почти не сохранилось воспоминаний о том времени. Я помню, как болел, и мама заботилась обо мне. Я помню немца в нашем доме — того, с которым она убежала. Я помню, как мы ели то кролика, то каштаны, то что-нибудь еще, что ей удавалось достать. Она уходила со своей корзиной из дома и пыталась найти в лесу хоть что-нибудь съедобное, потому что немцы забирали все, что у нас было. И теперь я уверен, что она и твой отец встретились и между ними вспыхнуло чувство. Но прекрасный мальчик… Понятия не имею, что он имел в виду. И я боюсь, что теперь мы никогда не узнаем. — Он посмотрел на меня, словно переваривая сказанное. — Если ребенок был и его спрятали, то он наверняка умер. Ничего хорошего ты здесь не отыщешь. Тебе надо ехать домой. Лучше покинь это место. У меня предчувствие, что тебе небезопасно здесь оставаться.

Поднявшийся холодный ветер попытался выхватить письмо из моих рук. Над холмами поднимались облака. Внезапно я почувствовала себя неловко, сидя здесь с ним, — мы вдвоем на скамейке, вокруг никого. Мне хотелось спросить его, что он имел в виду под словом «небезопасно». Знал ли он что-то или решил, что полиция, возможно, захочет свалить убийство на меня?

Я встала.

— Мне нужно вернуться. Паола хватится меня и забеспокоится.

— Да. — Ренцо тоже встал. — И я пойду, надо помочь Козимо. Он будет не рад, что я разговариваю с тобой. Он уверен, что от тебя здесь одни неприятности.

— Я не собиралась создавать никаких проблем. Я лишь хотела узнать правду. Но сейчас мне кажется, что ничего у меня не выйдет.

Мы вместе пошли в сторону площади.

— Как ты думаешь, скоро полиция отпустит меня? — спросила я.

Ренцо пожал плечами:

— Да кто их знает? Любому, кроме самого тупого идиота, было бы совершенно очевидно, что тебе незачем убивать Джанни, да и сил столкнуть его в колодец у тебя не хватило бы. К сожалению, некоторые из наших полицейских как раз те самые идиоты. Но не волнуйся. Я сделаю все, что смогу, для тебя, я обещаю. Недопустимо так обращаться с гостями.

Наши шаги эхом отражались от стен по обе стороны узкой улицы. Вдали мы слышали смех, кто-то начал играть на аккордеоне. Хор голосов подхватил песню.

— Кажется, им весело, — пробормотала я.

Он кивнул:

— В наших местах люди не ждут многого от жизни и умеют радоваться мелочам. Не то что в Лондоне, где нужно потратить кучу денег, чтобы хорошо провести время, и никто никогда не веселится. В ресторане, где я работал, было тихо, как в могиле. Люди разговаривали шепотом. Никто не смеялся.

— Это правда, — кивнула я. — Если бы кто-то громко заговорил или засмеялся, все бы уставились на него, как на ненормального.

— И все же ты живешь там.

— Я должна сдать экзамены на барристера.

— Бариста? [47] — переспросил Ренцо. — Ты хочешь работать буфетчицей и варить кофе?

Я рассмеялась:

— Нет. Так называется юрист, состоящий в одной из старинных юридических корпораций.

— Так много глупых совпадений в английском, слова одинаковые, а значения разные, — усмехнулся он. — В Лондоне я постоянно ломал себе голову над тем, что же в действительности имеют в виду люди. Так ты собираешься сдать экзамен, чтобы стать юристом?

47

Игра слов. «Барристер» на английском произносится так же, как на итальянском «бариста» — человек, который в заведении общепита специализируется на варке кофе.

Я кивнула.

— И когда я его сдам… то есть если сдам, то смогу заниматься юридической практикой где захочу. Но я еще не нашла место, где бы я чувствовала себя как дома.

— Даже там, где ты выросла?

Я покачала головой:

— Я никогда по-настоящему не чувствовала этой привязанности. Мой отец, сэр Хьюго Лэнгли, происходил из дворянской семьи. У них был красивый большой дом под названием Лэнгли-Холл и много земли до моего рождения, но отцу пришлось продать все из-за налогов на наследство. Так что мы жили в крошечном домике, а он работал учителем рисования в школе, которая заняла наше поместье.

— Трудно ему, наверное, приходилось, — проговорил Ренцо, — каждый день иметь перед глазами напоминание о том, что потерял.

— Да, думаю, что не легко. Моя мама была менее благородного происхождения, и ей доставляло удовольствие заботиться о нас. Но она умерла, когда мне было одиннадцать, и после этого жизнь стала совсем унылой. Я посещала школу, где остальные девочки были из богатых семей. Учеба их вовсе не интересовала. Они либо дразнили, либо презирали меня. Так что нет, возвращаться туда я совсем не хочу.

— Значит, мы оба выросли без матерей. Это так тяжело… Чего-то ты лишаешься навсегда, — сказал он. — Иногда я просыпался от сна, в котором моя мама целовала меня в щеку, как раньше.

— Твоя мама любила тебя, — сказала я. — Ты правда веришь, что она могла бросить тебя по своей воле без всякого принуждения?

Он остановился, невидящим взором глядя на веселье и поющих людей на площади перед нами.

— Это то, что мне рассказали, — произнес он. — То, во что все поверили. Но сейчас я в этом уже не уверен.

Глава 29 ДЖОАННА Июнь 1973 года

Мы дошли до переулка, в котором стоял дом Софии, и я уставилась на него. Заметив это, Ренцо предложил:

— Послушай, а не стоит ли нам зайти туда и посмотреть, есть ли там укрытие, где можно кого-нибудь надежно спрятать?

— Но разве все жители не празднуют на площади?

Он заговорщически улыбнулся:

— Вот именно! Лучшего момента и не придумаешь.

— Но мы не можем войти без разрешения. И разве дверь не заперта?

— Я в этом сомневаюсь, — сказал он. — Никто в Сан-Сальваторе не запирает свои дома. Любой незнакомец войдет в город именно по этой улице, и его заметят. И никто здесь не будет воровать у соседа. Это против наших правил. Ну же, давай попробуем. Если нас поймают, я скажу, что я показываю девушке из Англии, как я раньше жил. В этом же нет ничего предосудительного.