Золотой скорпион

– Ага. Уж не вживить ли и мне что-нибудь искусственное? К примеру, мозги.

Вечером за ужином мнения разделились неожиданно для Маши. Консервативный и здравомыслящий Тимур горячо поддержал бабушкино решение, а авантюрист Кузя встал на сторону матери.

– Все в человеке должно быть естественным, – заявил он. – Это же божье создание, гармоничное и прекрасное. Разве можно так варварски нарушать не нами выверенный баланс?

– Но ты же понимаешь, что технический прогресс остановить невозможно, – возразил ему Тимур.

– Технический! Вот и пусть он касается только техники. Пусть повышается комфорт и качество жизни, но зачем же так лезть внутрь человеческого тела? Так скоро и душу захотят модифицировать.

– Ты ж будущий врач, Кузя, – напомнил Павел Иловенский. – Ты же знаешь, что важно не только качество жизни, но и количество прожитых лет. Люди хотят жить дольше и быть при этом здоровыми. Вот Ильдар Каримов со своими учеными и ищет способы продлить человеческую жизнь. Ведь человеку, который будет жить двести-триста лет, нужно будет обновлять или даже заменять внутренние органы, нужно будет изменять их свойства, чтобы осваивать другие планеты и приспосабливаться к непривычной среде.

– Другие планеты? Да уж, – вздохнул парень, – если по Земле будут ходить трехсотлетние биороботы, мне точно надо переселяться на Луну.

– Да о нас с тобой речь не идет, – утешил его Тимур. – Это все будет очень нескоро. Сейчас наука делает только первые шаги. До трехсот лет будут жить, может быть, наши правнуки.

– Тогда чего вы мне голову морочите! Почему я сейчас должен думать о том, что будет черт-те когда?

– Но ведь, если об этом не думать и работы не вести, этого вообще никогда не будет.

Маша задумчиво размешивала в чашке с чаем сахар.

– Если бы на таких экспериментах можно было заработать только лет через триста, Ильдар ни за что бы за них не взялся, – сказала она. – И вообще – о каких первых шагах вы говорите? Моя мама смотрит телевизор прямо в собственных глазах и переключает каналы усилием мысли. Если это только первые шаги, то я тоже срочно переселяюсь на Луну. А еще лучше – в какую-нибудь самую глухую и заброшенную деревню, где нет ни газа, ни водопровода, ни электричества. Паш, как ты думаешь, есть еще в России такие деревни?

– Вряд ли, – улыбнулся Иловенский. – Но для тебя я ее обязательно построю.

Глава 37

Лето ввалилось в июль, но, несмотря на жару, Виктора Николаевича Садовского бил крупный озноб. Быть может, стоило послушаться Машу Рокотову и поехать на похороны Давыдова? Теперь уж совсем поздно. Можно не оправдываться, что жена Бориса настояла на погребении не в Ярославле, а на деревенском кладбище под Мышкиным, где похоронены и его и ее родители. Там его и отпевали в местной церкви, там и поминки были в какой-то столовой при совхозе.

Садовский достал из стенного шкафа початую бутылку, налил прямо в чайную чашку. Выпил. Выдохнул. Полегчало. Руки и колени перестали трястись. Внутри что-то еще прыгало и дергалось, наверное, сердце, но снаружи все уже было терпимо.

Вчера Бориса зарыли. Все. Как раз тот случай, когда жаль, что к гробу багажник не приделаешь. Борису, пожалуй, точно было жаль. Он всю жизнь по крупицам собирал добро… Да что там, тырил все, что плохо лежит, а то, что лежало хорошо, сначала умело перекладывал. Талант у него был воровать и не попадаться. Или, может, его, Садовского, задача была – его ловить?

Если бы похороны были здесь, в городе, и не в воскресенье, Садовский непременно организовал бы настоящую панихиду: оформили бы актовый зал, подготовили речи, траурный караул, цветы, автобусы, поминки. Ректор плохо представлял, кто бы это все подготовил, ведь раньше во всех скорбных и торжественных случаях суетился как раз Давыдов. А теперь он умер. Умер?

Нет. Не умер. В том-то и дело. Его убили! Его смерть не первая и, может статься, не последняя из задуманных и осуществленных только для того, чтобы Садовский не дошел до финиша на выборах. Ректор знал, что все эти трагические события – только из-за него, но вины за собой не чувствовал, с чего бы вдруг? Его мучило другое чувство, стократ сильнее, чем вина, – страх. Страх, что одной из жертв станет он сам. Ведь убийцы подобрались к нему уже очень близко. Слишком близко.

Мог ли Виктор Николаевич Садовский назвать Давыдова своим другом? Нет, конечно. Положа руку на сердце, он бы мог смело сказать: друзей у него не было вовсе. Собственно, даже это сказать Садовскому было некому. Только ей, только Рокотовой, она поймет, она простит. Почему? Потому что она ему никто, и он ей – тоже. Они совсем чужие друг другу люди. Тот факт, что он просто-напросто влюблен в свою давнюю знакомую, Виктор Николаевич старался изгнать из своего сознания, убедить себя, что любовь эта, нет, скорее влюбленность, ровным счетом ничего не значит.

Он был влюблен в Машу Рокотову еще с тех самых времен, когда она была студенткой, а он преподавал в вузе, где она училась. Даже тогда было в ней что-то необыкновенное, мощное, затягивающее. Садовский уже давно считал себя зрелым и прожженным ловеласом, но Рокотова со второй парты смотрела так, будто читала все его чувства, крупными буквами написанные на его лбу. Казалось, неизмеримо больше знала она жизни и о любви. Или не казалось?

Садовский почувствовал себя глубоко оскорбленным, когда Маша вышла замуж за студента Каримова, который был всего на два года ее старше. До этого ее замужества все еще было возможно, Виктор Николаевич мечтал, что наступит удобный момент, и он с Рокотовой объяснится. И она непременно с восторгом примет его ухаживания. А как же иначе? И вдруг стало ясно: удобный момент упущен, и другого не представится.

Один лишь раз он поцеловал Машу. По-дружески в щеку, в день экзамена. Она была уже беременна и вот-вот должна была родить. Какие уж тут романтические отношения? И все же этого поцелуя хватило Садовскому на всю жизнь. Все остальное он додумал сам: их несостоявшийся роман, ее не доставшуюся ему нежность, неслучившееся расставание.

Порой, встречаясь с нею, Садовский не мог скрыть улыбки, вспоминая их страстное свидание в только что прошедшие выходные. Свидание, которого не было. Он все надеялся, что удобный момент объясниться с Машей наступит еще раз. Шли годы, Рокотова становилась день ото дня, год от года все желаннее, но нужный момент никак не приходил. Садовский не мог разбивать ее брак с Каримовым, потом не мог ее брать с маленьким ребенком, а потом вдруг и с двумя. Не мог не жениться, ведь его собственная скумбрия мороженая забеременела. Не мог бросить своих маленьких дочерей. Когда вдруг случилось чудо, и Рокотова оказалась на временной работе в его вузе, он все-таки опять не смог решиться. Не станет ли это соблазнением подчиненной? Что скажут люди?..

И вот, наконец, нужный момент вот-вот наступит. Маша не случайно пришла ему на помощь с этими выборами. Значит, он ей не безразличен. Осталось совсем не много. Чуть-чуть потерпеть. До тех пор, пока выборы не состоялись, он не имеет права говорить Маше о своей любви. Она, конечно, ответит взаимностью, Садовский не сомневался, но это будет похоже на жалость. Куда лучше штурмовать женское сердце будучи победителем. А он им непременно станет. Маша Рокотова сама сделает его победителем!

Телефонный звонок с дешевым стеклянным дребезгом разрушил все его хрустальные фантазии.