Золотой тюльпан

— Откуда ты знаешь, что Вермер возьмет Франческу в ученики?

Виллем слегка улыбнулся.

— Я уже все узнал. Франческа будет его единственной ученицей. Ты только подумай, какую огромную пользу она получит от этого.

— Да, пожалуй, ты прав.

— Теперь вот что, мне нужно взять с собой несколько ее рисунков и хотя бы одну работу маслом, чтобы показать комитету Гильдии. Мне также нужен договор, который ты заключил с нею как со своей ученицей.

— Но его нет.

Несколько минут Виллем молча смотрел на Хендрика.

— Но этого не может быть. Ты хочешь сказать, что не заключил договора с дочерьми?

Хендрик беззаботно ответил:

— Да я никогда об этом не думал. Они пришли в мастерскую, когда были еще крошками.

От злости Виллем заскрежетал зубами.

— Ты понимаешь, что это значит? Франческе придется начинать с нуля и учиться все шесть лет.

— Я этого не могу себе позволить.

Виллем вцепился в подлокотники кресла.

— Тогда шевели мозгами! Неужели у тебя нет никаких бумаг, подтверждающих, что девочка занимается живописью с раннего детства? Какого-нибудь письма или другого документа? А бумаги Анны? Может быть, у нее что-то сохранилось? Мне просто необходимо представить какое-либо доказательство.

Хендрик задумался.

— Разве только посмотреть письма Янетье. Она ведь отвечала на послания Анны, в которых та рассказывала об успехах наших дочерей. Анна хранила все письма Янетье, а сейчас их собирает Франческа.

— Так иди и посмотри все эти бумаги! Сделай это немедленно! Дай мне все, что найдешь. Франческа ни о чем не должна знать. Нельзя дать ей надежду, а затем безжалостно ее отнять. В любом случае я продам «Богиню весны» не раньше Нового года, а потом я снова поеду в Делфт и буду ходатайствовать перед членами Гильдии. Сейчас я тебя покидаю, иди и немедленно займись поисками документов.

Когда Виллем ушел, Хендрик поднялся в спальню, где каждая мелочь напоминала ему об умершей жене. Он взял лакированную шкатулку, в котором Анна хранила свои бумаги, он пересмотрел их еще сразу после смерти Анны и обнаружил документ, составленный ее покойным отцом, по которому дом переходил в полную собственность Анны. Это спасло семью Хендрика, когда многочисленные кредиторы требовали уплаты долгов и продажи дома. Анна все завещала мужу, что явно не обрадовало бы ее отца, который надеялся, что дом перейдет ее внукам. Прочтя завещание жены, Хендрик решил никогда не делать крупных ставок при игре в карты и кости, чем он грешил до того, когда был уверен, что при любых обстоятельствах у его семьи будет крыша над головой. Тесть Хендрика не был богат, однако Морис Вельдхейс положил на имя каждой из дочерей небольшую сумму, с которой Анна и Янетье могли в течение всей жизни получать проценты, и которая переходила по наследству их детям. Тяжело вздохнув, Хендрик подумал о том, как часто деньги Анны шли на уплату многочисленных счетов и долгов, которые Хендрик делал, не считаясь ни с кем.

Просматривая бумаги в первый раз, он был ослеплен горем. Сейчас он мог спокойно рассмотреть все, что оставила ему жена. Здесь были перевязанные ленточкой письма, которые Хендрик писал Анне, еще будучи женихом. Здесь были письма от Мориса Вельдхейса и его супруги, когда Анну и Янетье отослали к тетушке во время эпидемии чумы в Амстердаме. Анна хранила первые рисунки дочерей, их стихи и поздравления ко дню рождения. Хендрик нашел толстую пачку писем от Янетье. Он с ужасом подумал, что придется перечитать их все, и эта мысль навела на него тоску. Он достал из шкатулки пачку писем и увидел какие-то бумаги, свернутые в трубочку и перевязанные лентой. Он снял ленту, развернул три листа бумаги, на каждом из которых четким почерком Анны был написан текст договора о принятии на учебу его дочерей. В конце каждого договора стояла подпись Хендрика и девочек. Сама Анна поставила подпись в качестве свидетеля и написала дату.

Хендрик не имел понятия, когда эти документы были оформлены. Ведь Анна никогда с ним не говорила о том, чтобы заключить договор между ним и дочерьми, официально сделав их таким образом его ученицами. И все же она думала о будущем своих детей и сделала для них все, что могла.

Хендрик прижался губами к подписи Анны, а затем закрыл глаза рукой и предался воспоминаниям. Потом он взял договор Франчески, а два других положил в шкатулку.

Хендрик вложил договор с Франческой в конверт, запечатал его, а затем отправил его с Гретой в дом Виллема. Не успела Грета выйти из дома, как Хендрика стали мучить угрызения совести. Как он мог послать в обучение старшую дочь и оставить без внимания двух других?

Может быть, написать Алетту в образе Ариадны, дочери критского царя Миноса? Но Хендрик тут же отбросил эту мысль. Алетта была такой скромной и замкнутой, она никогда не согласиться снять чепец и открыть свои прекрасные волосы, которые, несмотря на очень светлый цвет, поражали богатством оттенков. Алетта снимала чепец только пред сном. Иногда Хендрик видел ее вечером или рано утром с распущенными волосами, но при посторонних девушка всегда носила чепец. Она так и не смогла забыть того страшного вечера, когда у прохода возле соседского дома на нее напал злодей, которого прельстили необычайно красивые волосы девочки. Чепец стал для Алетты своего рода защитой.

Анна всегда говорила Хендрику, что со временем девочка успокоится и поймет, что вынуждена была перенести тяжкое испытание по прихоти злой судьбы, перестанет бояться и сторониться людей.

Так как Алетта никогда не согласиться позировать без чепца, нечего было и думать об историческом полотне с ее изображением. В последние дни она редко появлялась в мастерской и занималась своими делами, в то время как Франческа всегда была рядом и с радостью выслушивала все наставления Хендрика. С учебой Алетты можно подождать. Она на год младше Франчески, и спешить некуда. Когда-нибудь потом, когда появятся деньги, можно будет подумать и об Алетте.

Приняв такое решение, Хендрик облегченно вздохнул и направился в мастерскую. Когда он вошел, то едва не задохнулся от вони, исходившей от лохмотьев бродяги. Хендрик увидел, что тот не терял времени даром и съел апельсин, который Франческа использовала для своего натюрморта, разбросав кожуру по полу. Хендрик подошел к окну, открыл его и с удовольствием вдохнул свежий воздух.

— Здесь сквозняк, меня может продуть, — проворчал бродяга.

— Я думаю, ты к этому привык, — безжалостно ответил Хендрик, но все же чуть прикрыл окно. — Займи свое место.

Хендрик взял палитру и кисти, оперся рукой на муштабель[4]. У Хендрика бывали такие приступы боли в суставах пальцев, что обойтись без муштабеля он просто не мог.

Каждый день, кроме воскресенья, Алетта уходила из дома, чтобы делать наброски к своим картинам. Она часто показывала свои работы Франческе, но писать предпочитала не в мастерской, а в боковой комнатке, смежной со спальней Алетты и Сибиллы. Раньше там была маленькая гостиная, где девушки могли читать или принимать своих подруг. Алетта забрала все необходимое из мастерской, а Сибилла и Грета помогли ей перенести мольберт. Переезд Алетты никого не удивил, ведь все знали, что она предпочитает одиночество. Во время работы в мастерской девушку раздражало присутствие отца, совсем другое дело, когда они писали натюрморты вдвоем с Франческой.

— Почему ты никому не показываешь свои картины, кроме Сибиллы? — спросила однажды сестру Франческа. — Ты прекрасно чувствуешь перспективу, и мне очень хотелось бы взглянуть на твои работы.

— Они гораздо хуже твоих, и отец раскритикует в пух и прах. Когда я напишу картину, которая понравится мне самой, я обязательно покажу ее и тебе.

— Обещаешь?

— Да, конечно.

Франческа немного успокоилась за сестру. Ей были хорошо знакомы сомнения, охватывающие художника в процессе творчества. Некоторые предпочитали не делиться своими трудностями с другими, а преодолевать их самостоятельно.