Золотой запас

Но еще существует нечто третье:

Литература Вчерашнего дня!

КУПАНЬЕ В СЛАВЕ

Я видел: Пушкина тащили к борту,

Озорничая, даже не враги,

Ловчились сбросить с парохода к черту,

Крича, что им нужнее сапоги,

Мол, о любви нам сладостно не лги.

Пора сменить стихи такого сорта,

Как лирика, на колбу и реторту,—

Нужны взамен Пегаса битюги.

Столкнули!

Выл я при такой расправе.

Так жертвоприношения обряд,

Уже бескровного, они творят

И этим, видимо, себя бодрят:

Я видел, как глаза у них горят!

Зовется все это — купанье в славе.

О, МАЯКОВСКИЙ!

О, Маяковский,

Хорошо, что ты наиграл «Левый марш.

Шарж

На благоустроенную планету!

ЦИЛИНДР ЕСЕНИНА

Цилиндр Есенина

Напоминал ему,

Есенину, о пушкинской эпохе,

Тот, в революционной суматохе,

Цилиндр, не нужный больше никому,—

Наркоминделу разве одному! —

Тот щегольской цилиндр в чертополохе

Страны, чьи ископаемые сохи

Сменялись техникой...

И пото му

Цилиндр Есенина напомнил мне

Цилиндры паровозные, чьи дышла

Одышливы. и о младом коне.

Наперегонки скачущем. Что вышло

Из этого — о том по временам

Цилиндр Есенина

Напоминает нам.

ДУХ РАЗИНА

О Разине

Кто знал всех больше?

Чтоб дух мятежника воскрес.

На Разина смотрел всех дольше

Василий Каменский с небес.

Василий Каменский, который

Танго с коровами плясал

И на спортивные моторы

Все сбережения бросал.

Василий Каменский всех лучше

О Разине пел оттого.

Что через грозовые тучи

Смотрел на Волгу с «Блерно»,

С аэроплана своего!

ШОСТАКОВИЧ

При немеркнущей луне

В мире сумрака лесного

Ночь показывала мне Шостаковича больного.

Вспоминавшего свои юные произведенья.

И венчали соловьи эти лунные виденья.

В бранном небе при огне катаклизма мирового

Ночь показывала мне

Шостаковича живого!

ОДИНОКАЯ ПТИЦА

Одинокая нтица

Садится на деревце

И как будто гордится

Своим одиночеством,

Будто именем-отчеством.

Ах ты милая фогель.

У нас был когда-то хирург доктор Фогель!

А она:

«Я не врач, я — грач-птица».

А быть может, не врач ты, не Грач ты, а Гоголь,

Порешивший в своем пьедестале, как в мраморе вод,

отразиться, мой ангел?

А быть может, не черный ты ангел, а белый ты

Врангель.

Который белогвардействовал! А может быть, ты Врангель

не тот, что злодействовал,

А другой — Фердинанд, мореплаватель, тот. что над

миром

полярных сияний белей лебедей вставал

И российской державы немеркнущей славе содействовал.

Или это не ты в волчьей шубе, как лев. на студеном

ветру был?

А пичуга:

«О, нет, я не Врангель, я Врубель, я Врубель,

я Врубель» — поет с высоты.

В КОКТКБКЛК У ВОЛОШИНЫХ

В Коктебеле

У Волошиных

Было много всякой всячины

И гостей, норой непрошеных...

Было много всякой всячины всевозможных величин:

Гвоздики и пестики, листики и крестики —

Камушки цветные и прозрачные

р сих пор прибой выбрасывает из пучин.

Шел к вулкану я однажды вечером,

Вдруг Волошин, чем-то озадаченный:

Вы не видели Овидия?

Нет! Но видел я Овадия

Савича! — ответил я.

А! Значит, обманулись они давеча.

Спутали Овадия с Овидием

Милые мои друзья!

И ушел Волошин в свет луны...

...Волны были солоны, ветер дул издалека.

Это было уже после смерти и воскрешения Волошина.

Тень Кара да га - профиль Волошина, на море вулканом

отброшенный,

Помню, поднял я с песка.

А пока

Меня больше всего занимают метеорологические

наблюденья,

Климатологические записи Волошина за много лет.

ото очень пенно потому, что любая заметка хроники

Превращается в художественное произведение,

ли ее написал поэт.

• • •

В чертоге

Мощно-немощных

Бессильных силачей

Покоится во мгле ночных

Покоев суть вещей.

И есть там, разумеется.

Алтарь, почти престол,

И кабинет имеется.

И письменный в нем стол.

И на столе лежит оно.

Осиное перо,

И даже — неожиданно —

Отточено остро.

Не удостоверение

Оно во мгле строчит,

Что в силу постарения

Душа уже молчит,

Но утверждает зрение,

В зенит возведено.

Что в силу обострения

Всё пристальней оно!

ЯВЛЕНЬЕ ЮБИЛЯРА

Закат

Сиренев

До того,

Что прямо лиловеет,

Как будто даже от него

Тургеневщиной веет.

Но уверяет

Темнота,

Столь бледная в июне,

Что молодежь уже не та,

Какая

Накануне.

Конечно,

Накануне,

Дым,

Отцы и дети,

Рудин —

Нее это людям молодым

Скучнее школьных буден.

Но

Старый франт

Среди нерях,

Не прах на катафалке,

Тургенев сам встает в дверях

Тургеневской читалки.

И к трогательно молодым,

Чей сон не непробуден,

Он мчится —

Накануне,

Дым,

Отцы и дети,

Рудин/

ПУТЬ ГОЛУБОНЕБОВА

Вспоминаем неожиданно.

Непредвиденно, негаданно

То, что было и не видано.

Да и впредь не предугадано.

То есть то, чего и не было.

Но однажды не про это ли