Золотые эполеты, пули из свинца

Трясущиеся от страха унтера в носках и армейских трусах выглядели жалко и нелепо.

– А теперь, не обижайтесь, самое время вам проспаться, – сказал Голицын. – Часика два-три я гарантирую.

Тщательно регулируя силу, чтобы не пришибить ненароком до смерти, Голицын нанес удар сложенными щепотью пальцами чуть ниже левого уха телеграфиста. Щербинин повторил тот же «клюв орла», вырубив писаря. Каждый поддержал своего, падающего кулем, «клиента», аккуратно положил его на землю.

– Не трясись, дуреха! – ласково сказал Голицын, обращаясь к сбледнувшей с лица Маргошке. – Я ж обещал их до смерти не убивать. Посмотри их карманы, все, что найдешь, – твое. Нет, граф, никакое это не мародерство, а вполне законные трофеи доблестной Марго! К тому же мародеры, как следует из звучания слова, обирают мертвых, а эта парочка, не исключено, нас с вами переживет. Потому что отправим мы их малой скоростью на запад, подальше от фронта. Я уже присмотрел: вон, видите, паровоз у того товарняка пары разводит? Там приоткрытый вагон с прессованным фуражным сеном имеется. Охраны никакой. Вот туда мы их, голубчиков, и поместим. Чтобы они, проснувшись, жандармов на очаровательную Марго не навели и прочий кипеж не подняли…

22

Голицын и Щербинин, переодевшись в австрийские унтер-офицерские мундиры, шагали между ветвящихся путей железнодорожной станции Збараж. Форма оказалась почти впору, а сапоги решили не менять: вряд ли кто к сапогам присматриваться станет. Обсуждался следующий этап авантюрного плана, придуманного поручиком Голицыным: как бы половчее добраться до штабного вагона? Захватив там полковника Хейзингера, они получают сильный козырь на руки.

– Да, ваша уловка с проституткой сработала, признаю, – недовольным тоном произнес Щербинин. – Теперь мы, по крайней мере, не привлекаем к себе всеобщего недоброжелательного внимания, точно свинья в синагоге. Но дальше-то что?

– Захватывать вашего берлинского знакомца, – пожал плечами Голицын. – Без него вся операция «ночной горшок» сорвется, ведь так? А мы сможем поторговаться с австрийцами и в обмен на жизнь этого негодяя получим возможность вернуться к своим. Тогда его планы будут уже детально известны нам, я об этом позабочусь…

Сергей улыбнулся очень нехорошей улыбкой.

– Охотно помогу вам разговорить герра полковника, – столь же недобро ухмыльнулся Щербинин. – В случае чего не постесняюсь использовать против этой твари одно старое народное средство… Вы правы: если мы узнаем детали его дьявольского замысла, он станет не опаснее змеи с вырванными ядовитыми зубами. Да и зараза в цистерне – а я почти на сто процентов уверен, что это культура возбудителя брюшного тифа, – к тому времени потеряет силу. Но если австрийцы не согласятся на торговлю?

– Сначала пристрелим Хейзингера, как бешеную собаку. Эту приятную работенку я предоставлю вам: у вас, граф, давно руки чешутся свернуть шею мерзавцу. Потом будем драться вдвоем хоть против целой австрийской армии. Умрем героями, хоть лучше бы этого избежать, верно?

– Снова согласен, но как, черт возьми, мы проберемся к бронепоезду и проникнем в штабной вагон? Вон, смотрите: видите, сколько патрулей? И чем ближе к бронепоезду, тем больше. И документы проверяют не только у штатских, но и у своих нижних чинов.

– Не только, – спокойно поправил Голицын. – Присмотритесь, у офицеров тоже. Выборочно. Ничего, что-нибудь измыслим по ходу дела. У вас, кстати, никаких оригинальных придумок нет? В принципе-то задача ясна, осталось продумать технические детали…

Хоть перспективы были не слишком обнадеживающими, а положение оставалось сложным, Щербинин не выдержал и рассмеялся.

– Вы, князь, напомнили мне известную притчу о мышах, которые решали, как бы им обезопасить себя от кота. Самая умная мышь предложила привесить коту на хвост колокольчик, тогда он незаметно не подкрадется: звон выдаст. А на вопрос, как это реально осуществить и кто пойдет колокольчик подвешивать, гордо ответила, что это, мол, технические проблемы!

Голицын рассмеялся в ответ, чувство юмора Сергею никогда не изменяло.

Они медленно приближались к пути, на котором стоял бронепоезд. Покамест им везло: патрули навстречу не попадались.

– Все хотел спросить вас, граф, – сказал Голицын, – вы знакомы с такой милой столичной барышней – Натальей Вяземской?

Лицо Щербинина сразу как-то закаменело, резко обозначились скулы, потемнели глаза, а шрамы от ожогов сделались виднее от прилившей к ним крови. Вопрос Голицына почему-то был явно неприятен графу. Но Голицын то ли не заметил этого, то ли не захотел заметить.

– Да как сказать… – протянул он. – Знаком, пожалуй. Но это все дела давно минувших дней. Почему вас это заинтересовало, князь? Надо понимать, что вы с ней знакомы?

Местоимение «вы» Щербинин выделил голосом. Голос между тем ощутимо дрогнул…

– Не то чтобы знаком, так… Встретились при забавных обстоятельствах.

И Сергей рассказал Щербинину о своем пари с Гумилевым и об отповеди, которую прочитала им Вяземская.

– С характером барышня, – закончил он, пристально глядя в лицо Щербинина. – И редкостно хороша собой.

– Да, – кивнул Щербинин, – с характером, это точно. Всегда такой была. Наталья Вяземская, чтобы вы знали, это невеста моего сводного брата Владимира. Бывшая.

– О! – преувеличенно удивился Сергей. – А почему же бывшая?

– Там была какая-то печальная история, – тяжело вздохнул Щербинин. – Подробности мне не известны, да и в них ли суть? Жизнь порой преподносит людям самые поганые сюрпризы, но благородный человек даже издевки и удары судьбы должен сносить с достоинством. Впрочем, вам не кажется, что мы трещим, как две ошалевшие сороки, причем сороки русские? Меж тем вокруг немерено чужих ушей… Давайте перейдем на немецкий и поговорим о чем-нибудь другом!

Щербинин хотел сменить тему разговора и не особенно скрывал это.

– Давайте, – покладисто согласился поручик Голицын и уже по-немецки спросил: – Как полагаете, что сейчас поделывают наши джигиты и Гумилев? Я, признаться, очень надеюсь на Николая Степановича. Он не только отличный поэт, но и толковый военный, офицер милостью Божьей.

– Я того же мнения. Полагаю, что перебить их не могли, там бой совсем по-другому складывался. На месте Гумилева я уходил бы в лес, пользуясь темнотой. Пока к австрийцам подкрепление не прибыло. Вот, кстати, и гроза должна была им помочь оторваться.

– А что потом? После отрыва, поутру?

Так, перебрасываясь репликами на немецком языке, которым они владели в совершенстве, Голицын и Щербинин подходили к длинному приземистому лабазу с крохотными зарешеченными окошками под крышей. Патрулей и охраны в непосредственной близости не было. Бронепоезд отсюда просматривался отлично, во всем своем грозном великолепии: орудийные площадки, пулеметные казематы, штабной вагон… Казалось совершеннейшим безумием, что двое человек всерьез собираются захватить эту громаду.

– Потом? – переспросил Щербинин. – Потом они, должно быть, станут искать нас. А если не найдут, то Гумилев, видимо, попытается либо захватить бронепоезд с цистерной, либо пустить его под откос.

Сергей хотел ответить Щербинину, развивая его мысль, но тут ему стало не до ответов. Из-за угла лабаза за спиной Голицына внезапно промелькнуло несколько серых теней. Кто-то вдруг грубо схватил Сергея сзади, Голицын почувствовал под кадыком холодок стального лезвия и, скосив глаза, обнаружил, что к его горлу прижат острый клинок кинжала.