Золотые кони

— Говори.

— Мой отец был одним из магистров народа вольков, который занимал земли между Тулузой и романской Нарбонией. До того как там появились римские легионы, мы были свободны и могущественны. Нам пообещали, что пребывание солдат будет кратковременным, но на самом деле они вели себя как настоящие завоеватели, пока мы не потеряли окончательно свою независимость и единство. Нас подстрекали воевать друг с другом, чтобы таким образом легко истребить нас нашими же руками и завладеть нашим богатством. Наконец мы были изгнаны со своей земли, рассеяны по лесам, нас как народа не стало. Не так давно я встретил на одной из улиц Нарбонии старого магистра. Больной, никому не нужный, он ходил от двери к двери и торговал яблоками, крича: «Купите яблоки! Купите яблоки, которые растут на Черной горе…» Когда-то он был так же знатен, как и ты, вергобрет! Но претерпел позор и лишения. Римляне отобрали у нас все: скот, зерно, вина, обычаи…

Вертиск судорожно сглотнул слюну.

— Моего отца хлыстом забили до смерти, а тело обезглавили. Ты, наверное, знаешь, что этой казни они подвергают всех, кто неугоден Риму…

— И предателей тоже, — уточнил вергобрет.

— Я вынужден был бежать с единственным товарищем. Скрывался под шлемом и кирасой легионера, прятался в помойных ямах…

— Какова твоя цель?

— Вернуть свободу, все то, что мы потеряли. Мне рассказали о пророчестве, согласно которому победы Цезаря не будут продолжаться вечно, а кроме того, у его завоеваний нет будущего. Галлия, согласно этому же предсказанию, отвоюет независимость, народы Запада уже объединяются для отпора. По слухам, твои соседи, венеды, сплотились именно для этой цели.

— Цезарь велик…

— Но он далек. Знаешь ли ты, сколько его легионеров стоит на Луаре?

— Я знаю, что венеды находятся на другом берегу, а не на этом, и что их союз, если только он на самом деле существует, не сможет взять даже мою крепость. Скажи, что говорят обо мне на вашем юге?

— Там говорят, что ты ловкий малый.

— Правда?

— Вот почему я сужу о тебе не по тому, как ты меня принимаешь.

— Посмотри, кто кого в конце концов будет судить… А что скажешь ты, Котус?

— Слова моего господина — мои слова.

— В этом лесу, — снова взял я слово, — все находится в твоей власти. Мне посоветовали здесь искать убежища и поддержки. Меня убеждали, что беглецы скрываются в полной безопасности под твоей надежной защитой…

— Ты хочешь, чтобы я проводил тебя к ним? — Он встал с трона, глаза его горели недобрым огнем. — Ты этого хочешь? Ну что ж, проводите его туда, где он будет в полной безопасности! — приказал он своим людям.

Нас крепко схватили за руки, но один из приближенных вергобрета попробовал вразумить его:

— Вертиск, ты уверен, что римляне победят? Если тебе не хочется оставлять этих двоих у себя, отправь их на другой берег, там они найдут единомышленников.

Вергобрет в ярости отшвырнул свой жезл на землю.

— Замолчи! Других учи, а не меня!..

Глава V

В тюрьме уже находились четверо пленников. Они усадили нас на каменную скамью, стоящую у стены, и засыпали вопросами. Это были беженцы с территорий, захваченных римлянами. Злая судьба привела их в Ратиак в лапы к вергобрету. Их ввели в заблуждение рассказами о радушии хозяина здешних лесов. Как и мы, они были схвачены на улице и обезоружены во дворе тюрьмы.

Самый старший из них был из племени арвернов. Он постоянно сутулился, и потому, наверное, голова его казалась тяжелой, как у всех горцев. Этот человек сказал нам:

— Люди моей земли ничего не хотят слушать. Вот уже год они не занимаются ничем другим, кроме болтовни. У нас всегда были враждующие между собой группы, а внутри каждой группы — еще по две группы. Это расчленение — как чума, от нее и шла наша погибель. Враждовали племена, семьи, члены одной семьи. Мы пытались объединиться, но никак не могли решить, кто будет командовать. В результате выдвигали какое-нибудь ничтожество, и каждая сторона пыталась подмять его под себя, или хитреца, который пытался быть полезным и вашим и нашим, но ничего существенного не совершал. В конце концов, мы вынуждены были заключить кабальный мир с Римом. А ведь Цезаря так легко было разбить: достаточно было бы только двух одновременных, с севера и юга, ударов. Мы взяли бы его в клещи, а альпийцы накинули бы петлю ему на шею, ни один из воинов Цезаря не ушел бы живым… Но никто не хочет этого понимать… Я покинул их, разочаровавшись, устав от бесконечных собраний и выборов.

Второй из пленников происходил из парисиев, народа, живущего по берегам Сены. Он поведал нам следующее:

— Даже если свобода будет завоевана ценой жизни, за нее нужно бороться, потому что жить просто незачем, если взгляды, обычаи, свадьбы, то есть все, что составляет радость жизни, диктуются захватчиками. Для нас, парисиев, свобода — это возможность иметь свой кусок хлеба и возлюбленную!

Третий был аквитан, братьев которого перебили легионеры, а сестер продали армейским маркитантам. Мщение он сделал единственным смыслом своей жизни.

Наконец, среди них оказался один из тех нервиев, которых Цезарь разбил на Самаробриве.

— Нас как будто не существовало на земле, — сказал он. — Из шестисот землевладельцев в живых осталось трое. Из шестидесяти тысяч воинов уцелело лишь пятьсот. Мне нечего отвоевывать, но я не сложу оружия, потому что согласен с арверном: Цезаря можно разбить, если помогать друг другу. Если удастся выбраться отсюда, я присоединюсь к венедам.

Вот каковы были на самом деле, моя Ливия, те противники Цезаря, про которых он написал: «Слепота, злоба и жажда наживы сделали их непримиримыми врагами культуры».

Как-то раз, когда я стоял у решетки и наблюдал за сменой караула, Котус подошел ко мне и прошептал:

— Хозяин, что ты решил предпринять? Ты откроешься Вертиску или будешь играть роль галла?

— Тебе страшно?

— Вертиск способен на все.

Я хлопнул его по плечу:

— Я читаю твои мысли так же хорошо, как и ты мои!

Тем временем за нашими спинами состоялся военный совет.

Я сказал:

— Чем мы рискуем? Тем, что он вернет нас Крассу?

Котус не успел ответить. К нам подошел арверн и взглянул через решетку на корабли, стоящие у плавучего причала, связанные друг с другом канатами, на противоположный берег, усыпанный жухлыми листьями, на крыши и башни домов острова Намнета.

— Я знаю, — сказал он с такой интонацией, как будто угрожал кому-то, — там есть наши, и они не сидят, как мы, в заточении. Иди-ка сюда, парисий. Ты видишь эту пристань?

— Вижу.

— С нее начинается для нас свобода. Иди к нам, аквитан.

Тот не шелохнулся, недоверчиво улыбаясь. Арверн не унимался:

— Когда рыбу море выбрасывает на берег, она начинает задыхаться и уже не верит, что спасется. Но с наступлением прилива вода находит ее, и рыба снова плавает и резвится. Часто, когда все кажется уже навсегда потерянным, избавление оказывается где-то совсем близко.

Мне показалось, что ему о чем-то известно, и дальнейшие события подтвердили эту догадку.

А нервий воскликнул из своего угла:

— Они не возьмут меня живьем! Скорее я перегрызу себе вены на руках!..