Золотые коронки
Шрифт:
Он считал, что она обязана была посоветоваться с ним, хотя их разделяли тогда и сотни километров, и линия фронта. Галина не напомнила об этом, не сказала, что хотела в армию, она сказала просто:
— У совести своей я спросила, Сеня. Так нужно…
— У совести? — горько засмеялся Семен, и этот смех был признанием ее правоты и сожалением о том, что провело борозду между ними. — Все ваши потуги выеденного яйца не стоят. Я был на фронте, видел, знаю… Против танков нужны танки и пушки, против самолетов — самолеты и пушки… Их истреблять надо… Они в лагерях кровь нашу пьют, а вы заигрываете
— Играем?!
У Галины комок перехватил горло. Назвать игрой самые страшные годы ее жизни, жизни ее товарищей, смертельную борьбу, которую они ведут! Этого она не простит!
— Уходи от них! — сурово сказал Семен. — Сейчас же! Если хочешь, чтоб я поверил… Слышишь? Идем со мной в армию!
— Нет! Нет, нет и нет! — овладевая собой, твердо сказала Галина, и глаза ее выразили нескрываемое презрение. — Не пойду! Я хотела — теперь ни за что! Можешь уходить!
Она повернулась навстречу вошедшим в кабинет Рябинину и Виктору.
— Галина Григорьевна, вы не ошиблись, — сказал Рябинин. — Им что-то известно. Нам предстоит важное, опасное дело. Командующий армией обратился к нам с просьбой, вот приказ нашего штаба. Сейчас обсудим план операции…
Два четких шага, взгляд на Семена, и еще шаг.
— Я готова, доктор!
Мысли Семена завихрились. Командующий армией?! Приказ?! Это невозможно, и это было так, он слышал сам.
— А вас, Семен Михайлович, — сказал Рябинин, — мы ночью переправим на ту сторону.
— Одного? Без нее? — Семен подошел к жене и крепко взял ее за руку. — А она здесь?.. Я тоже останусь с вами!
— Нет, сержант!
— Вы не верите мне?
— Почему? Не сомневаюсь: вы стойкий боец в строю, рядом с танками и артиллерией… — Рябинин не мог отказать себе в иронии. — А для комариных укусов нужны другие люди…
— Я не знал, что вы для армии… — проговорил Семен, теряя надежду.
— Доктор, разрешите ему остаться, — тихо сказала Галина. — Мне будет легче.
За стеклами очков в уголках глаз Рябинина собрались морщинки. Он помедлил.
— Ваше мнение, Виктор.
— Я против…
Вечеринка
Сумерки наступали совсем не так тихо. На востоке въедливо ворчали пушки. В порту и на станции до полудня рвались снаряды в горящих пакгаузах, а под вечер советские самолеты второй раз летали над городом. Однако лейтенант Павлюк чувствовал себя на редкость хорошо и мурлыкал под нос полузабытую песенку.
Два солдата комендантского патруля, шагавшие вниз по Артемовской, решили, что высокий лейтенант с увесистым свертком под мышкой, уже хватил шнапса, но по уставу широко развернули плечи и сильнее застучали сапогами по мостовой.
Павлюк свернул на Садовую. После восьми вечера хождение по улицам без пропуска каралось смертной казнью, и у колонки не было ни души. Но его окликнул женский голос:
— Забываете старых друзей, герр лейтенант! Идете мимо и даже не
заглянули!Павлюк сделал вольт налево и воскликнул:
— А, Ефросинья Даниловна! Пардон, Фросенька, тысяча извинений, дорогая!
Очередной Фроськин возлюбленный — фельдфебель роты тяжелых танков — вчера отбыл на передовую. Части гарнизона одна за другой отправлялись на фронт, и Фроське все труднее было находить щедрых посетителей своего веселого дома. Томимая скукой и предчувствием плохих перемен, она вышла за калитку и остановила Павлюка, надеясь снова завлечь его к себе.
Но разглядев наметанным глазом горлышки двух бутылок в свертке, она поняла, что они припасены для другой женщины, и злоба вновь обожгла мстительную Фроськину душу. Она давно бы донесла в гестапо на Оксану Ивановну, но остерегалась и без того злых соседей, и потому хотела убрать ненавистную старуху чужими руками. На правах брошенной любовницы она заговорила с Павлюком фамильярно:
— С Галькой теперь гуляешь, Иван Трофимыч? — и ткнула рукой в сверток. — Стараешься, носишь?
Павлюк довольно ухмыльнулся. Как ни низко ставил он эту Фроську, а все-таки ее обида приятно пощекотала его самолюбие: не забывает, ревнует даже. И свободной рукой он бесцеремонно притиснул к себе податливое тело женщины.
— Что поделаешь, Фросенька! Сама знаешь: шоколад женщину мягчит, а вино горячит. Не обижайся, ты ж без меня не скучаешь!
Фроська вывернулась, оттолкнула его.
— Ну, тогда не лапай, иди, да не забудь старуху угостить. То клял ее, а теперь низко кланяешься! Когда еще сулил мне упечь ее в гестапо!
— Всему, Фросенька, срок, — игриво пропел Павлюк, — сначала белочка, потом свисток!
Сделав прощальный жест рукой, Павлюк пошел домой, продолжая напевать. Мало ли что он обещал! Остаться в пустом, без хозяйки, доме ему не хотелось, а менять квартиры было не в его натуре: то ли лучше будет, то ли нет. Оттого мирился с выходками вздорной старухи, утешая себя, что за все рассчитается в день отъезда.
Он предвкушал встречу с Галиной. Но уже на крыльце услышал шум в доме. «Опять воюет баба-яга!» — подумал он и остановился возле комнаты Галины.
— Все ж таки я тебя за племянника считала, — кричала Оксана Ивановна, — а коли ты с немцами снюхался, так выматывайся, зараз я тебя знать не знаю…
— Вы, мама, не очень командуйте, — рассерженно вставила Галина. — Дом не только ваш, а Семен ко мне в гости приехал…
— Та нет же, Галина, я и к тетке Оксане, — сказал просительный мужской голос. — Вы послушайте, тетка Оксана…
— Замолкни, Семен! Господи-Иисусе, вот наказанье! Истинно, два сапога — пара с моей дурой…
«Кого она так честит? — подумал Павлюк и вспомнил встреченного днем, перед уходом в аппаратную, худого незнакомого человека с корзиной, искавшего Оксану Ивановну. — А ну поглядим, что там за племянник!»
Сдвигая на живот кобуру с пистолетом, Павлюк открыл дверь.
Спиной к стене стоял истощенный мужчина в вышитой косоворотке. Перед его носом Оксана Ивановна размахивала деревянным половником. Галина понуро сидела на тахте. Все разом взглянули на вошедшего офицера.