Золотые поля

— Ты ангел, — на бегу бросил Джек, направляясь к мотоциклу.

Он так и не попал к Уокерам. По пути его остановил почтальон.

— Мистер Брайант, сэр?

Джек притормозил.

— Что-нибудь для меня?

— Да, сэр, телеграмма. Срочная! Я направлялся прямиком к вам.

— Тогда хорошо, что мы встретились. — Джек улыбнулся, хотя телеграммы, как показывал его опыт, неизменно означали дурные известия.

Вскрывая конверт, он затаил дыхание. Может быть, в нем содержится полицейская повестка?.. Но новости оказались гораздо хуже, чем он ожидал.

Джек, дорогой, твой любимый отец скончался вчера. Сердечный приступ. Его последние слова были о тебе. Нам не хватает тебя больше, чем когда-либо. Твоя любящая мама.

Скомкав телеграмму в кулаке, он издал стон сердечной муки, от которого содрогнулись Золотые Поля.

43

Вернувшись, Канакаммал сразу почувствовала, что что-то не так. Дом утопал в тишине, которая даже снаружи казалась удушающей. Во дворе, прижимая палец к губам, показался Гангаи и поспешил к ней.

Они заговорили на тамильском.

— Он пьет?

— Все, что только может найти. Я отослал твоих сестер и брата к моей семье. Это недалеко, за углом.

— Спасибо.

— По-моему, он плачет.

Этого Канакаммал не ожидала, однако сдержалась, благодарно пожала заломленные руки Гангаи и ничем не выдала своих чувств.

Джека она обнаружила в углу гостиной. Он сидел, ссутулившись и сжимая в руках засаленный клочок бумаги. Небритый и растрепанный, он показался ей красивым как никогда. Кругом валялись бутылки всевозможных цветов и форм. Канакаммал знала, что последние недели муж не прикасался к спиртному, и это пошло на пользу всему — его здоровью, семейной жизни, работе.

Работа! Она бросила взгляд на часы. Через несколько часов ему пора на смену. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Джеку этого не потянуть.

— Элизабет, — пробормотал он.

Глаза у него покраснели, а лицо осунулось от горя.

— Я здесь, — негромко отозвалась она. — Чем я могу тебе помочь?

— Его больше нет.

— Кого нет, Джек?

— Я так с ним и не попрощался, не поблагодарил, не сказал, как его люблю.

Приблизившись на цыпочках, она присела рядом с ним.

— Кого ты потерял? — спросила Канакаммал, гладя его по волосам, по спине, понимая, что вся эта сцена — от горя, а не от гнева.

— Отца, — глухо произнес он. — Пятьдесят четыре года. Слишком рано. Мне следовало писать ему чаще. Я хотел, чтобы он узнал о нас, о нашем ребенке. Отец не должен был умереть, не узнав, что род Брайантов продолжается. Я не…

— Ш-ш. — Она хотела его обнять, но он отмахнулся от утешения.

— Нет! Я никуда не гожусь. Вся моя жизнь — одно сплошное сожаление.

Канакаммал запретила себе воспринимать это лично.

— Тогда плачь. Я буду неподалеку. — Она встала, впервые почувствовав, что делать это стало тяжелее.

Живот у нее оставался плоским и тугим как барабан, но внутри происходили едва заметные перемены, что-то созревало, набухала грудь.

— Я пошлю Гангаи с запиской в Топ-Риф.

— Нет!

— Тебе нельзя сейчас работать.

— Не твое дело указывать, что мне можно, а что нельзя.

Канакаммал вздохнула и пошла к выходу. Продолжать разговор, когда он в таком состоянии, не имело смысла.

Но на пороге, повинуясь внезапному побуждению, она оглянулась и в последний раз предупредила его:

— Если ты планируешь выйти в свою смену, то тебе надо протрезветь. Я приготовлю кофе.

— Оставь меня! — приказал он, и она вышла.

В какой-то момент Брайант ушел из дома. Канакаммал этого не слышала, но Гангаи прибежал и сообщил, что Джек уехал на мотоцикле.

— Он был одет как на работу?

Дворецкий лишь покачал головой.

— Сказал, куда отправляется?

— В Андерсонпет.

Она вздохнула.

Существовала только одна причина, по которой муж мог отправиться в Андерсонпет. Он решил посетить местную забегаловку, где варили самогон, и напиться там мерзкой араки без цвета и запаха, сгубившей не одного жителя деревни.

* * *

Когда Джек наконец вернулся домой, брюки на нем были разорваны, нога кровоточила, а в глазах горел странный огонь, которого Канакаммал никогда прежде не замечала. Она держалась на расстоянии. Из опыта ей было известно, что муж никогда ее не ударит, однако в дурном настроении он мог говорить злые вещи и совершать самые дикие поступки.

— Принести тебе что-нибудь? — спросила Канакаммал, когда Джек сорвал с себя одежду.

Теперь, когда он снял брюки, она увидела, что на ноге у него длинная, глубокая рана.

— Мне надо протрезветь. — Брайант погрозил ей пальцем.

Канакаммал занялась приготовлением кофе и чапати, пресных лепешек. Наевшись, он должен уснуть. Однако Брайант явился к столу с влажными волосами, бритый, хотя и с порезами, и одетый как на работу. Его взгляд блуждал и никак не мог сфокусироваться. С красными кругами вокруг глаз, Джек дышал так тяжело и хрипло, что жена это слышала.

— Я приготовила тебе завтрак, — осторожно произнесла она.

— Только черный кофе. — Он произносил слова слегка неразборчиво.

Огорчение резануло ее, как ножом. Канакаммал налила мужу чашку горячего кофе, тихо опустилась на стул напротив и произнесла что-то на тамильском.

— Ты о чем? — нахмурился он.

— Мне было легче сказать это на родном языке.

— Сказать что?

— Что я тебе сочувствую.

— Мы все умрем, — пожал он плечами.

— Скорбь — это нормально. — Канакаммал поняла, что Джек опять закрылся в броню.

— Отец не хотел бы, чтобы я тратил время, оплакивая его. — Джек говорил медленно, словно сосредоточивался на каждом слове. — Я помню, как умерла наша собака. Мне тогда было семь. Я проплакал ночь напролет, а отец рассердился. Он взял ее щенком и очень любил, но сказал, что ее жизнь закончилась и нет никакого смысла поднимать из-за этого шум. Отец заявил, что когда она была жива, то знала, что ее любят, а теперь ей наши рыдания не помогут.

— Хороший совет, — осторожно произнесла Канакаммал.