Золотые рыбки или Отец мой славный

Тяжкая пауза.

Антуан. Чудовищно! Я-то думал, что ты интеллектуалка!

Эдвига(с достоинством). Одно другому не мешает. Я прочитала всего Сартра. Это мой Бог. (Раздражённо.) Он, по крайней мере, мыслитель!

Антуан. Да. (Поднимается, оскорбленный последним замечанием.) Девочка моя, ты чувствуешь себя лучше. Теперь уже поздно или, скорее, слишком рано. Мне нужно пилить ещё двенадцать вёрст, значит, всего за сегодняшний день я накручу сорок восемь. А у меня фара испорчена. Я позвоню тебе утром. Доктор меня уверил, что утром ты будешь свежа, как роза.

Антуан берёт канотье, укрепляет прищепками штаны и направляется с достоинством к двери.

Антуан(с порога). У тебя больше нет таблеток?

Эдвига(мрачно). Целый чемодан. Я никогда не отправляюсь в деревню, не будучи уверена, что смогу умереть, когда захочу. Мужчина свободен.

Антуан(окаменев). Таково и моё мнение. (Он делает шаг, чтобы выйти, но ещё раз спрашивает.) Где другие таблетки?

Эдвига. Это тебя не касается.

Антуан.взрываясь). Чёрт побери!

Антуан бросается к комоду, к чемоданам, ищет в них, выбрасывая всё, что в них находится. А находится там большое количество трусов и лифчиков.

Антуан(роясь в вещах). Может быть, мы и имеем право выбирать между бытием и небытием, как говорит твой бог, но в таком случае скромно, где-нибудь на краю леса — и раз и навсегда. Я даже в этом не уверен! Самоубийство — это, в конце концов, эгоизм! Но я точно знаю, что нельзя пользоваться этим, чтобы отравлять жизнь окружающим, тем более в зрелом возрасте! (Вертится вне себя, выламывая руки.) Где другие таблетки, дура? Я проведу у тебя настоящий обыск!

Эдвига(наблюдает, как тот ищет в постели, с ледяным взглядом). Ментовка проклятая! Тебе не хватало только лягавого этого свойства! Когда я куда-нибудь приезжаю, то всегда прячу таблетки, если хочешь знать. И в комнате их никогда нет.

Антуан(останавливается, холодно). Так. Девочка моя, меня всегда упрекали в том, что я жестокосерден. В том, что я иду дорогой свободного мужчины, который находится в добром здравии и, можно сказать, обласкан судьбой и который никогда не учитывает чужих несчастий. На самом деле, я живу, коллекционируя эти претензии, потея в тревожной бессоннице от сострадания и усилий навести хоть немного порядка в жизни полдюжины ничтожеств, погружённых в их комплексы, врождённое бессилье или болезненный эгоцентризм… Так как (об этом никогда не говорят, потому что униженные и оскорбленные, как некогда пастух и пастушка, обласканы хорошей литературой), нет больших эгоистов, чем бедные! Они вбили себе в голову раз и навсегда, что им нечего дать, но все остальные должны им чего-то… Вот почему с нищими нельзя общаться, а не потому, как считает мелкая буржуазия, что они не поднимают мизинец, когда пьют чай. По этой же причине они и эксплуатируют друг друга чудовищно, как только у них появляется такая возможность, на заводе или в тюрьме. И так как я понял это самостоятельно ещё в детстве, то меня возненавидели очень рано. И обзывали фашистом. Такое современное удобное слово, которое ничего толком не значит. Оно произошло, видимо, из французского слова «фашё», которое означает «человек навязчивый неудобный, присутствие которого беспокоит». (Вскрикивает, спесиво.) Тогда я и есть фашист! И буду достоин моей репутации! Бог, не твой — настоящий, решительно создал нас ответственными за собственную шкуру — всех, без какой бы то ни было гарантированной помощи (кроме как в грудном возрасте), как и смиренных животных, которые, в свою очередь, никогда не пытались перевалить свою судьбу на плечи других. Только муравьи разве что! (Останавливается, расстроенный, понимая с трудом, что что-то не ладится в его рассуждениях.) Это доказывает то, что все рассуждения бессмысленны! В конце концов, чтобы говорить с тобой проще, я хотел сказать, малыш, что я предоставляю тебе возможность самой решать всё, что касается твоей жалкой особы, и что я желаю тебе спокойной ночи. Фашист тебя приветствует!

Антуан выбрасывает руку вперёд, приветствуя её характерным жестом, и с благородным видом выходит. Эдвига, оглушённая его монологом, всхлипывает и падает на кровать. Он тут же возвращается и подходит к ней.

Антуан. Это неразумно, мышонок, не плачь так. Лучше скажи, где другие таблетки и дай, киска, мне возможность тебя утешить. Ты же знаешь, волчонок, что у меня к тебе много нежности.

Эдвига(в слезах). Уведи этот зверинец! Ничего не может меня утешить!

Антуан. Но от чего же, чёрт побери? И, во-первых, почему ты захотела себя убить в этот раз? Ты мне этого ещё не сказала. Обычно, ты всегда мне сообщаешь, почему хочешь покончить с собой. Я тебе сделал что-то плохое? (Эдвига всхлипывает и не отвечает.) Тебя кто-то обидел?

Эдвига(кричит в растерянности). Все!

Антуан. Это не ответ. Нас слишком много!

Эдвига. Ответ. Все! Все! С тех пор, как вы есть. С самого моего детства. Вы только и делаете, что стараетесь меня унизить?

Антуан. Не я во всяком случае.

Эдвига. Да, ты! Думаешь, весело быть любовницей в отеле, набитом мещанами, которые таращатся на тебя со всех сторон? Ты, разумеется, никогда об этом не думал! Думаешь, весело быть женщиной, к которой мужчина приезжает ежедневно?

Антуан(с некоторым лицемерием). На велосипеде… сосед! Можно же, чёрт побери, иметь друзей.

Эдвига. Друзей — да! Но не одного единственного! И, как нарочно, с мужчиной, который к тебе приезжает, ты запираешься на пару часов, в то время как другие пьют чай на террасе!

Антуан. А что ж, твой мечтой было пить чай на террасе с этими дамами? Ты меня разочаровываешь! Я думал, что ты, малыш, свободная девушка!

Эдвига. Свободная от чего, чтобы что делать? Давать тебе удовольствие, когда тебе хочется? А после твоего отъезда, вечером спускаться в общую залу, чтобы поужинать в одиночестве под взглядами незнакомых людей? В то время как другие мужчины говорят себе, что, в конце концов, у них тоже, быть может, шанс есть! (Вопит.) Я больше не буду есть! Я больше не буду есть! Мне больше не хочется! Во-первых, они плохо готовят, в этой харчевне!

Антуан(обиженно). Эта гостиница первой категории! Ты видела счёт за неделю?

Эдвига. Нет, не я его оплачиваю. А мне лично надоело выглядеть шалавой первой категории.

Антуан(задетый за живое). Эти твои словечки! Мне казалось, что ты меня любишь… Я оплачиваю счёт в гостинице, понятное дело! Но никогда не давал тебе денег, ты никогда этого не хотела. Платье время от времени, что-нибудь из драгоценностей на Рождество или здесь там счёт какой-нибудь неоплаченный, наша связь не основана на расчёте!

Эдвига. Рассказывай!

Антуан. Что ты хочешь этим сказать: «рассказывай»?

Эдвига. То и хочу, что рассказывай — ты обожаешь говорить!

Антуан(оскорбленный). Ты несправедлива! Найди ещё литератора, который бы говорил так же мало, как я.

Эдвига(с ненавистным взглядом). А ты, ты — справедлив? Ты всегда справедлив и деликатен, и хороший, вот чем я сыта по горло! Я больше не могу терпеть, что ты всё время такой положительный, меня тошнит от этого! Хочешь, я тебе скажу? С тобой ещё отвратительней, чем с Гольденстоком. Во всяком случае, он мне не говорил, что любит!

Антуан. Ты упрекаешь меня в том, что я тебе это сказал?

Эдвига. Да! Я упрекаю тебя в том, что ты претворялся, что любишь меня, потому что это всё-таки приятнее, чем просто платить, как это делал Гольденсток. Как рестораны, в которые ты меня водишь… Тот был человек простой. Когда он берёт девочку, то ведёт её к Максиму. Ты же всегда находишь неказистые с виду заведения, типа бистро с табачной лавкой, которые оказываются, в конце концов, изысканнее и значительно дороже! Твой порок — «не выпендриваться», даже когда у тебя есть деньги! А я, когда смотрю в карте на цены, думаю о моей матери, и меня тошнит.