Золушки из трактира на площади

Бруни увидела мелькнувшее золото-на-черном. А затем бледное и спокойное лицо полковника Торхаша оказалось в опасной близости от лица рыжего.

– Мы – спецфакультет Военного университета, созданный милостью наследного принца Аркея, герцога Тимьяшского и Веземского, владыки Горной обители и Семи островов, – негромко произнес он, но его услышали все в шеренге. – Должен ли я объяснять наши задачи во всеуслышание? Должен? – Он наклонился к рыжему так низко, что кончики их носов соприкоснулись.

– Никак нет, – с едва уловимой заминкой отозвался рыжий и чуть подался назад.

– Равнение налево! – рявкнул Торхаш.

На трибуне, сооруженной справа от университетского крыльца, появился высокий широкоплечий мужчина, чье лицо показалось Матушке знакомым. Она разглядывала яркие голубые глаза, пшеничные с проседью волосы, в которых поблескивали алмазные зубцы королевской короны, и гадала, где могла видеть его величество Редьярда Третьего так близко, что каждая черта его лица, этот четко очерченный подбородок и губы, эта ямочка на щеке, были узнаваемы. Ласурский правитель отличался мужественной красотой, заставляющей млеть девичьи сердца, а сердца женские биться чаще от мыслей определенного толка. Бруни вспомнила рассказы Ваниллы о младшем принце и поняла, откуда у того безудержный темперамент и любовный пыл. Да, корона слегка «придавила» разудалость Редьярда, однако в глубине души властитель одной из самых больших стран по эту сторону Тикрейского пролива оставался таким же пылким и неуправляемым хулиганом, каким был сейчас его младший сын, и оступился лишь однажды… В памяти Бруни появилась и пропала лесная заводь, кувшинки, мерно покачивающиеся на воде, ласточки в опрокинутом небе отражения…

Матушка опомнилась, когда шеренги новоявленных студентов по очереди покидали площадь и затекали в университет, будто в зев пещеры. Скинула капюшон плаща, подставив лицо морозному ветру. Что-то привиделось ей прошлой ночью, но что она не могла вспомнить, улавливая лишь тени, скудные, как лучи зимнего солнца.

Проводив Веся взглядом и ощущая, как сердце сжимается от гордости и тревоги за него, она отправилась на рынок, а затем заспешила домой.

В трактире было немноголюдно: время завтрака уже прошло, а обеда – еще не наступило. За столиком у окна сидел за кружкой морса Питер Конох, хмурил густые брови и шевелил толстыми пальцами – думал о чем-то. Запыхавшаяся Виеленна кивнула хозяйке и побежала на зов из другого конца зала – тяжело было работать за себя и сестру, не хватало времени перекинуться даже словечком с возлюбленным.

Матушка прошла на кухню, где у плиты трудилась, ворча вполголоса, красная и потная Ровенна.

– Ну наконец-то! – облегченно воскликнула она и демонстративно отошла, освобождая хозяйское место. – Как все прошло?

Бруни отдала ей корзину с продуктами, переобула ботинки и повесила плащ на гвоздь. Вымыла руки, надела фартук.

– Быстро, четко, как на параде… – она покачала головой. – Ох, непросто будет Весю там! Столько затаенной вражды, собранной в одном месте, я еще не встречала!

– Негодяев везде полно, – философски пожала плечами старшая Гретель. – Слыхали про господина Турмалина и его дом? Тело так и не нашли, во дела-то. Остальным повезло, что не завалило! Давно пора городские развалюхи посносить к Аркаешу!

Расстроенно передернув плечами, она ушла в зал на помощь сестре, которая как раз заглянула в кухню, вытирая мокрое лицо краем фартука, и уточнила:

– Он может подойти? Тот парень, о котором я давеча вам говорила.

Матушка кивнула, начиная догадываться, кого она сейчас увидит. И точно! Питер шагнул через порог, и кухонька сразу стала теснее уборной. Подмастерье явно не знал, куда девать руки, поэтому тут же задел за ручку сковороду, стоящую на плите, а пытаясь поймать ее, уронил табуретку прямо на ведро с питьевой водой.

– Пресвятые тапочки! – жалобно воскликнул он. – Да что это со мной такое!

– И что с тобой такое, Пит? – поинтересовалась Бруни, сняв с плиты томящееся жаркое, чтобы не подгорело. Взяла тряпку и, присев на корточки, занялась осушением луж.

Двигаясь осторожно, словно по льду, Конох поднял с пола сковороду и положил в чан с грязной посудой. Поставил на место табуретку. Отобрал у удивленной хозяйки тряпку и принялся старательно вытирать пол.

– Волнуюсь я, Матушка Бруни, вот что со мной такое! – буркнул он, не глядя на нее. – Виеленна сказала, будто вы помощника мастеру Пипу ищете.

– Ищу, – подтвердила она, занявшись мытьем сковородки.

– Ежели я к вам попрошусь – возьмете?

Голос Питера звучал с таким отчаянием, что Бруни, забыв про сковороду, повернулась к нему. Молотобоец смотрел на нее со страхом и надеждой – странное сочетание для молодца, способного ударом кулака сбить с ног годовалого бычка.

– И что ты умеешь готовить? – осторожно спросила она, не надеясь услышать что-нибудь вразумительное.

– Я дома хлеб пеку! Маменька любит свежую выпечку. А я обожаю тесто месить! Оно такое мягкое, приятное делается. К рукам льнет… ну чисто щеночек! – признался Питер и покраснел.

– Это замечательно, – ободрила его Бруни. – Но, может быть, ты просто хочешь быть ближе к Виеленне? Я-то могу закрыть на это глаза, только вот Пиппо никаких шалостей на кухне не терпит. Для него приготовление пищи не просто любимое дело, но и святая обязанность. Святая – понимаешь?

– Отчего ж не понять? – обиделся подмастерье. – Когда дело захватывает по самые шестеренки, не до шалостей и не до любовей! Ой… – он покраснел еще гуще, поняв, что ляпнул не то.

Матушка прыснула в кулак, как девчонка. Однако тут же сделала серьезное лицо.

– Ты – взрослый парень, Питер, подмастерье уже. А Пип будет тебя шпынять, как самого распоследнего поваренка. И на похвалы он не горазд, сразу предупреждаю. Готов ты к этому?

– Вы мою маменьку в гневе не видели! – воскликнул Конох. – А если бы видели – такого ни в жизнь не сказали бы! Я, Матушка Бруни, хороший молотобоец, правда. И нынешний хозяин мной доволен, только вот душа давно другого просит! Хочу своими руками, вот этими… – он потряс в воздухе ладонями, больше похожими на лопаты, – людей кормить так, чтобы они добавки просили! Да и сам грешен, – Питер смущенно поводил носком сапога по полу, – люблю вкусно покушать!

– Ну хорошо, – сдалась Бруни, – но помнишь ли ты, что твой соблазн всегда будет рядом стоять, за рукав дергать?

Молотобоец нахмурился, соображая.

– Вы про выпивку, что ли? – догадался он наконец. – Завязано с этим, хозяйка! Я же маменькой клялся!

Это «хозяйка» окончательно примирило Матушку с новым «поваренком». Осталось только убедить Пипа в правильности выбора.

Оговорив с Питером размер жалованья, Бруни отпустила его восвояси. Проследила, улыбаясь и вздыхая одновременно, как он подхватил на руки Виеленну вместе с подносом, полным грязной посуды, и подкинул к потолку. И как потом они вместе собирали с пола осколки.

– Зря вы его взяли, – неодобрительно заметила Ровенна, останавливаясь рядом. – Не дождетесь боле порядка в трактире!

– Не спеши укорять, – покачала головой Матушка и повернулась к старой служанке, – лучше скажи мне, не одиноко тебе в вашем доме после ухода сестры? Переезжай ко мне! Здесь все равно пустует комната на первом этаже.

Та переминалась с ноги на ногу, словно в пределе досягаемости появился господин благородных кровей. И молчала.

– Ну что скажешь, Ровен? – не выдержала Бруни. – А дом можешь сдавать – деньги неплохие получатся!