Зомби

Нет! он слишком прекрасен, чтобы К_ П_ посмел его тронуть!

Дрочу каждые пару часов, слишком взвинчен, чтобы сидеть тихо, и слишком возбужден, чтобы идти гулять, рискуя, что меня кто-нибудь увидит и доложит, что я на спидах или не в себе. Избегаю жильцов, не отзываюсь, когда стучат в дверь. Мама звонила с Макино и говорила, почему же я все-таки не приехал, провел бы здесь пару дней, тут так славно, вода замечательная и воздух такой свежий. Потом подключился папа, весь такой сердечный и дружелюбный, и я большим пальцем ткнул СТЕРЕТЬ. И снова Джуни, и я беру трубку, и она тут же начинает ныть. Уже 21 августа, и почему я не перезванивал, она оставила мне как минимум три сообщения, она переживала за меня, ради всего святого! И так далее. Я ем замороженный буррито с говядиной из Тако Белл и пью Бад из банки. Переключаю каналы в телевизоре. Пятьдесят два канала и назад к началу. Я чувствую нетерпение, будто что-то ищу и сам не знаю, что именно. Джуни ГОВОРИТ. Как и всегда ГОВОРИЛА. Старшая сестренка, большая шишка, директор средней школы. Липкий зеленый соус гуакамоле стекает у меня по руке. На шестом канале показывают обнаженные черные трупы на свалке где-то в Африке. На девятом канале ревущие дети в разрушенной бомбами больнице в какой-то Боснии. Они плавно перетекают в рекламу: «Говорит ваш правитель». На одиннадцатом канале рекламный ролик, в котором фургон подскакивает на каменистом пустынном ландшафте. На двенадцатом канале прогноз погоды: «В регионе Мичигана и Великих озер по-прежнему держится жара». На МТВ горячая латинская пизда с наэлектризованными волосами облизывает соски упоротой бледнолицей кокаинистки, и я переключаю назад на одиннадцатый. Джуни произносит пронзительно, будто находится у меня в комнате: «Квентин, мать твою, ты там?» И К_ отвечает: «А где же мне, блядь, еще быть, Джуни?», и за этим следует пауза, как будто эта сука получила пощечину. И я пытаюсь доесть буррито и пялюсь в экран, зная, что там кроется какое-то послание, нечто срочное. Джуни говорит, что хотела бы со мной поговорить, что она беспокоится обо мне, о том, как на меня может повлиять дурное окружение. Это Додж Рам новой модели мчится по каменистой местности. В небе ослепительно сияет огромная луна. Или это Додж Рам на луне, а над ним висит Земля? Джуни говорит, что это мой долг перед мамой и папой — попытаться вести приличную жизнь. И что я на самом деле хороший, достойный человек в глубине души — она точно знает. Говорит, что сама не всегда пребывает в эмоциональном равновесии. У нее тоже бывают периоды стресса. Она даже ходит к холистическому терапевту в Анн-Арбор. Только, пожалуйста, не говори маме с папой, Квентин — они думают, что я сильная. Они полагаются на то, что я буду поддерживать их. Пауза, а потом она говорит — Квентин? ты там? И я бормочу — да, да, а сам думаю о том, как случается, что твоя сестра (а бывает, что и брат) вылезает из той же щели, откуда появился ты. И заряжается туда из того же ствола, что и ты. И все это вслепую и по чистой случайности, и тем не менее существует КОД ДНК. И поэтому сестра (или брат) знает тебя так, как ты не хотел бы, чтобы тебя знали. Не то, чтобы Джуни знала меня. Не то, чтобы вообще кто-нибудь во всей Вселенной знал меня. Но если бы кто-нибудь и мог заглянуть К_ П_ в душу, это была бы Джуни.

Джуни повторяет, что приглашает меня на ужин завтра вечером, не просто поговорить, а познакомить меня с одним своим другом, и я отвечаю, что занят. Что ж, тогда послезавтра вечером? — я занят. И она злится и говорит — что такого важного может быть в твоей жизни, Квентин? Не вешай мне лапшу на уши. Говорит, с кем ты там связался? А я смотрю в телевизор и не слышу. И она говорит, теперь уже всерьез: знаешь, чего я боюсь, Квентин? — того, что кто-нибудь из твоих тайных дружков, какой-нибудь торчок, однажды сделает тебе больно, вот чего я боюсь. Из-за мамы с папой. Потому что ты слишком наивный и доверчивый, будто живешь в шестидесятые или типа того, и просто потому, что ты слишком, черт подери, тупой, чтобы понимать, что для тебя же лучше.

Додж Рам подскакивает на ухабах. Исчезает, сменяясь какими-то ублюдками в бейсбольной форме на стадионе Тайгер. В Детройте.

Теперь я знаю, каким должен быть окончательный шаг. Ем второй буррито, который и есть уже не хочется, но я ненасытен, мой рот работает сам по себе и поглощает то, что у меня в руке. На пути к ОТПРАВНОЙ ТОЧКЕ через четыре дня. Словно в паззле не хватало кусочка, а теперь я его нашел, и картинка сложена.

Спустился в погреб, закрыл и запер за собой дверь. Прошел на старую половину, закрыл и запер за собой дверь. А там были ЦЫПЛЯТА, словно у меня во сне, только настоящие! ПИ-И ПИ-И ПИЩАЛИ и совсем меня не боялись. И я заменил им воду (в мисочках из фольги) в каждой коробке, кое-как убрал помет, насыпал хлебных крошек и зерна. И эти ЦЫПЛЯТА, возрастом всего с неделю или около, клевали их жадно и метко, и справлялись не хуже взрослых птиц. Вся их жизнь сводилась к поеданию пищи. А пищи у них хватало.

Просто так, без нужды, пересчитал их. В каждой коробке по двенадцать ЦЫПЛЯТ. Тридцать шесть ЦЫПЛЯТ. Все до единого живехоньки.

45

На следующий день спросил у бабушки, можно одолжить денег на первый взнос за Додж Рам? — мой старый Форд весь разбит, и в автосервисе говорят, что его починка (тормозов и карбюратора) будет стоить дороже, чем он сам. И бабушка говорит: «Квентин, конечно же!», — и улыбается, ее костлявые руки слегка дрожат, когда она выписывает чек. «Это ссуда, — говорю я. — Я тебе верну». И бабушка смеется: «О, Квентин». Им нужен кто-то, кого можно любить, ради кого стоит жить — женщинам. Неважно, кого, и в этом они отличаются от мужчин. На ленч она готовит мне большие горячие бутерброды с сыром, выложенные полосками хрустящего бекона, которые я в детстве обожал, когда ходил к ней в гости. Она прихлебывает чай, цветом похожий на мочу, и глотает свои так называемые «таблетки от сердца». «У меня такое чувство, будто я с тобой только сейчас познакомилась, Квентин. Этим летом. Пути Господни неисповедимы, верно?»

Говорит: «Только между нами, Квентин. Наш маленький секрет!»

Я голоден. И ем. Чек лежит в кармане моей рубашки. С тех пор, как я принял решение, аппетит у меня хорош, как никогда, даже новую дырку в ремне проделать пришлось. На двойной дозе транков сердце у меня бьется спокойно, сильно и ровно, биение его отчетливо отдается в член. ОТПРАВНАЯ ТОЧКА так близка, что мне почти кажется, что все уже произошло. И когда я вернусь в дом номер 118 по Норд-Черч, в погребе меня будет ждать МОЙ ЗОМБИ БЕЛЬЧОНОК. Еда, вода и зеркало в полный рост — для него (и его хозяина). Благоговейный взгляд зеленых глаз БЕЛЬЧОНКА, и волосы в хвостик — так сексуально. И его РОТ, созданный, чтобы целовать и сосать. И его благоговейная ЗАДНИЦА. И бабушка говорит с легкой дрожью в голосе, что в жизни ей не хватает только одного, что она умерла бы счастливой, если бы Джуни или я, или мы оба, которых она так любит, вступили в брак, завели детей, и род бы не вымер. Нашими предками были столь благородные, добропорядочные, честные, достойные христиане, говорит бабушка. Примерно так:

«Квентин? Я была бы совершенно счастлива».

«Что такое, бабушка?»

«Говорю, я была бы совершенно счастлива, если бы ты поскорей женился. И завел детей». Трет глаза и горько усмехается, говорит: «Я понимаю, я уже старуха и не должна совать нос в личную жизнь молодежи».

«Да нет, бабушка, все в порядке».

«Я понимаю, что прошу слишком многого. Только ради того, чтобы осчастливить какую-то старуху».

«Да нет, бабушка, все в порядке».

«Я понимаю — мир так переменился».

И я слизываю с ложки мороженое с вишневыми завитками, оборачивая вокруг нее язык, и говорю: «Эй, бабушка, да нет же. Не плачь. Мир переменился совсем не так сильно».

46

ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ. 23 августа купил Додж Рам. В обменной сделке меня обманули (дали за Форд всего 1300 долларов), но я был не в том положении, чтобы торговаться. Темная коричневато-зеленая отделка и прочная, элегантная ходовая часть, чуть повыше от земли, вид более мужественный, чем у Форда, и, конечно же, полный привод. И лошадиных сил больше, чем у Форда, и кузов просторней. Потренировался на нем ездить, пользоваться всеми переключателями, фарами и так далее. И системой кондиционирования, довольно мудреной. Приобрел дюжину темно-зеленых полиэтиленовых пакетов для мусора, чтобы заклеить заднее стекло, на сей раз никаких наклеек с американским флагом — хотя, может, и куплю позже. Новый стикер на бампер: «ЛУЧШЕ Б Я ПЛАВАЛ». 24 августа большую часть дня готовил все необходимое в погребе и приямке. Нож для колки льда, стоматологический зонд, обычные ножи всех размеров, все свежезаточенные. Йод, марля, бинты и так далее. Пища, которую БЕЛЬЧОНКУ легко будет глотать и переваривать, минеральная вода «Эвиан», одеяла, горшок (глиняная ваза с чердака, быть может, антикварная), туалетная бумага и так далее. Зеркало в полный рост (тоже с чердака). Также оборудовал фургон. Соорудил из фанеры перегородку между задним сиденьем и кузовом. На заднее сиденье положил сменную футболку, пару джинс, коробку «Фрут Лупс», чтобы перекусить по-быстрому, еще минералку «Эвиан» и три бутылки кьянти в бумажных пакетах. В кузове: перчатки, губка-кляп, мотки липкой ленты, веревка, полотняный мешок, непромокаемый брезент для пола и другие мусорные пакеты. Я не хотел пачкать кузов своего нового фургона. (Проливать в фургоне кровь в план не входило, я надеялся, что до этого не дойдет, но подопытные паникуют, иногда даже самые смелые, и порой теряют контроль над своим мочевым пузырем). И мой нож для рыбы. (Свой пистолет 38 калибра я положу в карман). Выбрал свой курчавый рыжевато-каштановый парик от ТОДДА КАТТЛЕРА и гладкие усы, которыми не пользовался много лет. Поел в «Бургер-Кинге» выше по улице, притормозил рядом с баром у колледжа, пропустил всего пару пива и ни с кем не разговаривал, лег пораньше, проглотил одну красную и спал, как младенец. 25 августа проснулся в 6:20 утра в возбуждении, член стоял, словно электрошоковая дубинка, пришлось подрочить дважды, сперма была раскаленной, как лава. В «Бургер-Кинге» взял «Фирменный завтрак» за 3,99, вымыл тарелку, выпил столько кофе, что закружилась голова, и это было приятно. Занимался работой по дому, как обычно. Поздоровался, и все такое, с Черным Амбалом (который вечно торчит на кухне и жарит на сковороде нечто темное и жирное), и, полагаю, мы нормально пообщались. Если они ненавидят бледнолицых, у них нужно создавать впечатление, будто ты на самом деле не бледнолицый, а какой-нибудь другой. Принял душ и надел футболку Университета Маунт-Вернон из белого хлопка, с зелеными буквами и индейским томагавком на логотипе. Рабочие шорты цвета хаки без пояса, носки и кроссовки. Согласно плану позвонил бабушке. Был четверг, и я вроде как собирался стричь у нее газон. Но бабушка попросила, если можно, пожалуйста, забрать ее дорогую подругу миссис Тэтч из дому и подвезти к ней, — потому что я уже делал это раньше и никогда прежде не возражал. И я пробормотал: ладно, и упустил свой шанс отказаться.

А потом подумал: «Может, это и к лучшему — даже не одна старуха, а целых две». Продолжил приготовления. Включил у себя в комнате телевизор и вышел, заперев дверь, в 4:40 пополудни, в это время дом пустовал. Вынес из погреба картонные ящики с цыплятами, поставил в кузов поближе к задней двери. Обычным маршрутом поехал в Дейл-Спрингз и подобрал миссис Тэтч у дома номер 13 по Лилак-Лейн в 5:00 вечера. Поездка до бабушкиного дома номер 149 по Арден заняла четыре минуты. Старуха болтала без умолку, говорила: «Как повезло твоей бабушке, что у нее такой рассудительный внук». Цыплята ПИ-И ПИ-И ПИЩАЛИ, но перегородка их приглушала, а старуха ничего не слышала за своей болтовней, а может, вовсе давно оглохла. У бабушки я выпил лимонада, пару минут спустя оставил их тараторить и вышел, чтобы переставить фургон к гаражу, который не видно из дома. Надел свою бейсболку с «ТАЙГЕРС» и рабочие перчатки, выкатил из гаража косилку и в 5:25 начал стричь дальнюю часть газона, продвигаясь, как обычно, полосами по ширине, из-под дома к краю участка. В 5:35 вечера расположил косилку за вечнозеленым кустом примерно посередине газона и, оставив ее включенной, направился к гаражу, никем в доме не замеченный. В фургоне надел парик ТОДДА КАТТЛЕРА и усы, а сверху все ту же бейсболку. И темные очки. В 5:52 вечера медленно выехал с бабушкиного въезда на запад по Арден к Локуст-Стрит, а потом на север, в односторонний переулок за бульваром Лэйквью, по нему добрался до ОТПРАВНОЙ ТОЧКИ, где остановился, но мотор глушить не стал. В переулке было безлюдно. В кузове сделал последние приготовления. Открыл одну створку задних дверей, в 6:02 вечера спустил на землю ящики с цыплятами, в 6:03 открыл ящики и выпустил цыплят.

С громким ПИ-И ПИ-И ПИСКОМ, хлопая маленькими крылышками, они рассыпались из ящиков и стали клевать что-то в пыли, равнодушные ко всему на свете, кроме этой пыли. Я сохранял спокойствие и самоконтроль. Ибо что случилось, то случилось. От начала Времен. Примерно в 6:08 заметил, как в переулок поворачивает велосипед. Затем перестал следить за точным временем, но сохранял спокойствие и самоконтроль. БЕЛЬЧОНОК крутил педали в моем направлении, точно как у меня в мечтах. Ведь разве он мог иначе. Разве была какая-то иная судьба. И БЕЛЬЧОНОК, недоуменно уставившийся на ярко-желтых пасхальных цыплят, таких милых и пушистых, не имел другого выбора, кроме как сбросить ход и остановить велосипед. Привстав с седла, он засмеялся и сказал: «Это еще что? Цыплята?». И ТОДД КАТТЛЕР, взволнованный и расстроенный, ответил: «Я угодил в аварию, и они разбежались, ты мне не поможешь? Пожалуйста!» И БЕЛЬЧОНОК, добрый парнишка, ни о чем не подозревая, радуясь, что может быть полезен, широко улыбнулся и слез с велосипеда со словами: «Конечно!». Бросился на порхающих цыплят, поймал двоих, принес их ТОДДУ КАТТЛЕРУ и заглянул в один из ящиков в кузове.

Сказал: «Откуда у вас столько? Вау! Круто!», — словно это шутка или, может, сказочка с МТВ. И ТОДД КАТТЛЕР улыбнулся и ответил: «Спасибо!». И БЕЛЬЧОНОК отвернулся, чтобы поймать двух других цыплят возле правого заднего колеса, и в ту же секунду ТОДД КАТТЛЕР, быстро, как змея, сунул предплечье мальчишке под челюсть и надавил, ухватил мальчишкины взметнувшиеся руки и прижал к бокам, и сделал ОДИН ДВА ТРИ мощных рывка на себя, стискивая мальчишкину глотку, чуть шею ему не свернув, и тот вырубился, колени подогнулись и не слушались. И ТОДД КАТТЛЕР был возбужден и свиреп, его глаза вылезали из черепа, его член был огромен. Он запихал губку БЕЛЬЧОНКУ в рот и закрепил скотчем, которым обмотал его голову и челюсти. На голову БЕЛЬЧОНКУ надел полотняный мешок и его тоже закрепил скотчем. И лицо и голова исчезли. Осталось лежать лишь тело мальчишки, содрогающееся от дыхания. И пятно, темнеющее у него в паху. Запах мочи. И возбужденный ТОДД КАТТЛЕР вцепился в мальчишкины джинсы и сорвал их, обнажив его член, мягкий и влажный, он сорвал одежду с себя, и сделал ОДИН ДВА ТРИ мощных рывка мальчишке в промежность, стеная, и, закатив глаза, он кончил, и кончал, и кончал. А потом провалился в беспамятство — на сколько секунд, или минут, он не знал. И лежал на мальчишке, дрожа, и пытался успокоить свое сердце. «Я люблю тебя, не заставляй меня делать тебе больно. Люблю, люблю, люблю тебя!», — и слюни текли у него изо рта, как у младенца. И его глаза застили слезы. И полотняный мешок царапал его разгоряченную кожу. И мальчишка лежал под ним, такой тоненький, весь — ребра и хребет. И мальчишка ожил и начал тихонько стонать сквозь губку и дергать руками и ногами. И ТОДД КАТТЛЕР прижал его всем своим весом, чтобы удержать. «Лежи смирно, и я не сделаю тебе больно! Лежи смирно, и я не сделаю тебе больно! Я твой друг». И мальчишка в ужасе оказался сильнее, чем ожидалось, но ТОДД КАТТЛЕР все равно был сильнее него. Он с рычанием прижал руки мальчишки к бокам и обмотал его полотном, а сверху перевязал веревкой, будто смирительную рубашку. Связал мальчишке бедра, щиколотки, голени и колени. И мальчишка больше не мог двигаться, разве что корчиться, словно полураздавленный червяк.

И все же он корчился, и приглушенно скулил откуда-то из глубины глотки, словно в отдалении плакал младенец, и это взбесило ТОДДА КАТТЛЕРА, который оседлал его и сцепил пальцы у него на шее, там, где стучал пульс, и сказал, задыхаясь: «Тебе не будет больно! Тебе не будет больно, я обещаю! Только ПЕРЕСТАНЬ БРЫКАТЬСЯ». И ТОДД КАТТЛЕР сжал пальцы и тряс и тряс мальчишку за шею, колотя его головой по полу фургона, пока не убедился, что мальчишка успокоился, и больше не дергается, и тогда с него слез. И вдруг осознал, где находится, и какая перед ним стоит задача, и каков риск. Ибо он, кажется, совсем позабыл о риске. Как всегда в такие моменты. Он уставился на свои наручные часы, которые показывали 6:23 вечера, и сперва не мог понять, что это значит. Потом привел себя в порядок, снял парик и усы (которые наполовину отклеились и свисали у него с губы), застегнул свои шорты цвета хаки. Осмотрел мальчишку, убедился, что он дышит — ребра судорожно поднимались и опускались. Стало быть, все в порядке. Он поспешно вылез из кузова, обошел с водительской стороны, влез за руль и глянул в зеркало заднего вида, удостоверившись, что в переулке по-прежнему никого нет. Тронул фургон (с непривычки приборная панель выглядела такой новой, руль казался тугим, а кузов неожиданно большим), поначалу медленными рывками, потом, уже плавнее, поехал вперед, пересек церковную стоянку (почти пустую, и встречных машин не было, насколько хватало глаз), выехал на Перл-Стрит, повернул на юг, на Арден, и по Арден направился на восток, к бабушке. С заднего двора не доносилось ни звука. Я поставил фургон на прежнее место. Запер все двери на центральный замок. Попытался заглянуть в кузов, но пластиковые планки на окнах полностью скрывали обзор. Тогда я поспешил к косилке, которая по-прежнему жужжала. Все это время прошло, а она по-прежнему жужжала. И старухи это слышали и думали, что я во дворе. Я снова стал косить, и меня это успокаивало, как бывает — туда-сюда, туда-сюда по газону. Оглядывая окрестности, случайно заметил — что это там? — СОБАКА ОБНЮХИВАЕТ ФУРГОН! СОБАКА! — и на секунду остолбенел, глядя на нее, потом хлопнул в ладоши и крикнул, чтобы шла прочь. Она какое-то время стояла, глядя на меня, а я орал: «Иди домой! Пошла вон!», и собака развернулась и потрусила вниз по дорожке. И ушла. В 6:54 вечера я перестал косить и закатил косилку в гараж. Осмотрел стоящий на въезде фургон, убедился, что с ним, на вид, все в порядке, и из кузова не слышно ни звука. Зашел в дом и сказал бабушке, что на сегодня закончил, газон на заднем дворе пострижен. Уже 7:00 вечера, мне пора. Бабушка и другая старуха глядели на меня. И бабушка сказала: «Квентин, твое лицо», — а я ответил: «Что не так у меня с лицом?», и бабушка сказала: «Кажется, ты перегрелся, дорогой, пойди умойся». Тогда я пошел и умылся. Из зеркала над раковиной на меня глянул К_ П_, одурелый и как будто какой-то загоревший. В левом глазу лопнула жилка. И эти залысины. «Что ты думаешь о своем будущем, сынок? — тебе почти тридцать». И пивное брюшко, ремень на котором я туго затягивал, когда надевал. Не сейчас, сейчас на мне были эти шорты цвета хаки. Я вернулся в кухню, где бабушка с другой старухой, я-то знаю, обсуждали К_ П_. И мне подумалось, что их обеих можно сейчас убить заодно с тем, в фургоне, и избавиться от трех трупов сразу и тем самым сэкономить время, и думать обо всем этом тогда уже не пришлось бы.