Зона номер три

— Урок кончилась, — произнес азиат, широко, но приятельски улыбаясь. — Будешь другие дела делать.

Гурко огляделся. Небольшой тенистый дворик, колодец, дощатый навес, приплюснутый к земле саманный домишко, каменный забор в человеческий рост. Все дышит покоем.

— Бежать некуда, — предупредил азиат. — Побежишь — сразу капут.

— Это мы понимаем, — согласился Гурко. — Тебя как зовут?

— Ахмат. Можешь звать просто — господин. Я твой хозяин, ты раб. Путать не надо. Пойдем.

Он привел Гурко в сарай, где один угол был до крыши завален силосом, а за загородкой мирно похрюкивали три молодые свинки. Еще в сарае был низкий лежак с драным одеялом и пара колченогих стульев.

— Здесь поживешь, — ухмыльнулся Ахмат. — После ямы хорошо, да?

— Покурить бы, — попросил Гурко. Хозяин опустился на один из стульев, покопался в карманах и выудил мятую пачку сигарет «Голуаз». Улыбка не сходила с его лица.

Гурко сел на лежак, который продавился под ним до пола. Прикурил от Ахматовой зажигалки. Первая после долгого воздержания затяжка пошла колом. Ахмат разглядывал его с каким-то непонятным любопытством.

— Зачем свиней держишь, господин? — поинтересовался Гурко. — Если ты мусульманин, зачем тебе свиньи?

— Я не мусульманин, монгол, — насупился Ахмат. — Велено держать, вот и держу. Тебя не спросил, вонючка славянская.

— Давно в монголах ходишь?

Хозяин испуганно зыркнул глазами на дверь, перевел на него черные, острые зрачки.

— Об этом — молчок.

— Почему?

— Хан услышит. Тебе будет плохо, мне будет плохо. Из ямы вынули — радуйся.

— Чему радоваться-то? Хоть бы помыться, что ли? Погляди, на кого я похож. Комбинезончик поменять. А этот простирнуть.

Ахмат подмигнул.

— Дозу хочешь?

— Не хочу.

— Бабу хочешь?

— Бабу хочу, — Гурко докурил сигарету. — Но сперва помыться.

— Ладно, вечером устрою. Баба есть хорошая, жирная. Вован вчера приводил. Он и тебе приведет. Ты теперь на довольствии. Сиди смирно.

— А похавать?

Укоризненно покачав головой, Ахмат поднялся и ушел. Дверь снаружи замкнул на замок. Гурко походил по сараю. Темновато. Душно. Свет проникал лишь через щели в потолке. В соломе обнаружил совковую лопату с обломанным черенком. Сокрушительное боевое оружие. С такой лопатой сам черт не страшен. Повертел в руках, прилаживаясь. С благодарностью вспомнил мастера Кхуина. Мастер открыл ему тайну «дзена», молекулярного превращения. Мастер учил: человек самое совершенное создание природы, потому что его мягкие кости и плоть, сконцентрированные в «дзене», обретают неодолимую твердость металла, дерева, камня. Весь фокус в том, чтобы вернуть себе древнюю способность к мгновенной структурной перестройке. На это решаются немногие. Это как песенный дар, как талант. Но выше таланта. Человек, обретший свою истинную сущность, легко переходит в смежную реальность и возвращается оттуда невредимым. Его почти невозможно уничтожить обычными средствами. Это не значит, что он неуязвим. Но границы мира раздвинуты для него не только в сторону смерти, но и туда, где он обретался до нынешнего пребывания. Учитель говорил: ты способен на это, Олег. Он оказался прав, хотя у Гурко не хватило терпения познать искусство «дзена» в абсолюте. На это понадобились бы годы отрешения. Зато он с честью выдержал испытание каменным склепом, в сравнении с которым его сидение в удобной земляной яме было сущим пустяком.

Вскоре вернулся монгол, принес хлеба и вареного мяса, а также, озираясь, извлек откуда-то из подбрюшья обыкновенную бутылку пива «Тверское».

— Пей, гуляй, раб! Сегодня твой праздник. Завтра — работа.

— Какая работа? — Гурко, сопя от удовольствия, жевал нежное мясо, крышку с бутылки сколупнул ногтем.

— У хана гости. Будем делать ожигу, охоту. Развлекать гостей. Все сам поймешь. Сегодня отдыхай. Вечером приведу бабу. Хорошая, жирная. Вован обещал.

Гурко понял одно: жизнь опять обернулась к нему благоприятной стороной. Он попытался разговорить добродушного господина, но в сознании Ахмата, пропитанном то ли наркотиками, то ли гипнотическим кодом, явственно маячила какая-то грань, за которую он и сам не мог перейти при всем желании. Он был строго функционален, и, вероятно, таковы были свойства всех обитателей Зоны.

Гурко лежал на спине, глядя в потолок. Хрюшки мирно копошились за перегородкой. Мясо переваривалось в желудке, рассылая по телу приятное тепло. Выбраться из этого сарая, конечно, ничего не стоило, но зачем? Незаметно он задремал и проспал глубоким, целительным сном до темноты.

Проснулся от шума голосов, зычного хохота. Заскрипел замок, отворилась дверь, и в сарай влетела расхристанная, обмотанная какими-то тряпками, с торчащими во все стороны волосами девица. Видно, ее сильно пихнули в спину, она чуть не растянулась на полу. Габариты у девицы, как и сулил Ахмат, были впечатляющие. Одна грудь, выпавшая из тряпья, напоминала белую тыкву с ярким разрезом посередине. Ввалившийся следом Ахмат засветил под потолком тусклую лампочку, болтающуюся на проводе. С ним был второй детина, громадный и несуразный, с длинными руками, по локоть вылезающими из рукавов униформы. По нему сразу было видно, что это Вован. Девица где остановилась, удержавшись от падения, там и застыла, как в игре «замри», тупо разглядывала лежащего на топчане Гурко.

— Вот тебе лялька, — загрохотал Ахмат. — Наслаждайся. Вован двух привел. Одну мне, другую тебе.

— Садись, красавица, — пригласил Гурко. — В ногах правды нет.

Девица послушно опустилась на колченогий стул. И тут же, как ему показалось, задремала.

— Ну чего? — спросил Ахмат. — Чего ждешь?

— А что я должен делать?

— Ты дрючь ее, дрючь. Она хорошая, жирная. Я вчера попробовал. Ух, глубокая!

— При вас? — удивился Гурко.

— Да мы только поглядим.

Впервые подал голос Вован:

— Может, ты ошибся, Ахматка? Может, ему овечку надо?

— Не-ет, он бабу хотел… Ты чего, раб? Дрючь ее, говорю, насаживай. Долго без бабы нельзя, заболеть, помрешь. Хан осерчает.

Гурко сказал:

— Нет, ребята, так не пойдет. Я не могу. Я же немытый.

Вован, гоготнув, выступил вторично:

— Чего выпендриваешься, гад? Тебе что, уши оторвать?

— Вы сами-то кто будете, молодой человек? — поинтересовался Гурко. От такой наглости детину перекосило. Он смачно харкнул себе под ноги и надвинулся ближе. Крепкий паренек, гора мышц. Ахмат поспешил вмешаться:

— Вован помощник надсмотрщика. Не тяни, раб. Совсем худо будет.

Девица тоже как-то насторожилась, отворила дремлющие очи.

— Тебя как зовут, девушка? — обратился к ней Гурко. Девица в недоумении оглянулась на Вована. Тот ответил за нее:

— У нее нет имени, раб. И у тебя нет имени. В этом отсеке ни у кого нет имен, кроме персонала.

— Значит, Ахмат тоже персонал?

— Ну хватит, раб. Или ты трахаешь ляльку, или я трахну тебя. Выбирай.

— Условия непростые, — Гурко озадачился. — Прошу минуту на размышление.

— Никакой минуты. С вами нянчиться себе дороже.

Ахмат присел на ящик у входа и делал Олегу какие-то таинственные знаки. Вроде того, как обтесывают рубанком доску. При этом забавно гримасничал. Гурко ничего не имел против неугомонного Вована. Они все были ему симпатичны, потому что в абсурд происходящего вписывались органично, как сучки, плывущие по течению. Они приспособились к зловещей комедии, но сами по себе никому не желали зла. Не говоря уж о прелестной девице, которая, воспользовавшись паузой, опять вроде бы задремала. Очарованная наркотическими видениями, она парила в небесах. Но в любую секунду была готова пробудиться, чтобы приступить к совокуплению. Возможно, в прошлой жизни, где были в ходу иные ценности, Гурко отнесся бы к ней иначе, но сейчас только восхищался ею. Природа не делает ошибок, всю несуразицу в мир привносят люди, которые пытаются сопротивляться ее изначальной простоте. Самое отвратительное в натуре человека как раз то, что он пыжится утвердить себя инородным телом. В этом грязном сарае с копошащимися в углу хрюшками в каком-то высшем смысле лишь один Гурко был неким уродцем, а все остальные натурально воплощали повиновение фатуму. Печально было это сознавать.

— Предлагаю альтернативу, — обратился он к Вовану. — Я займусь девушкой, но только без вас. Подождите на улице. При вас не могу, тем более немытый.

— Это не по правилам, — возразил детина. — Бесконтрольная случка запрещена.

— Вот ты, Вова, интеллигентный человек, так складно изъясняешься, занимаешь высокое положение. Неужто боишься нарушить параграф?

— Все, гад! Ты меня напряг.

Растопыренными громадными лапищами он потянулся к Олегу, но тот его опередил. Сгруппировавшись, пнул Вована пяткой в причинное место, а когда парень согнулся, чтобы почесать в паху, цепко ухватил за нос. Вован забился, как щука на блесне, заквохтал, замахал кулаками, охаживая Гурко по чему попало, но дергался недолго. Боль в развороченных ноздрях ослепила, слезы градом хлынули на пухлые щеки — и он послушно окостенел. Ахмат подошел поближе. Девица чему-то улыбалась во сне. Одна грудь светилась бирюзовым светом, словно старинный торшер.