«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)

Лагерь был разбит на две половины — в одной собрались рокеры, панки и прочие неформалы, а во второй обосновались байкеры. Наши палатки стояли в ряд — мы, потом палатка Будаева, палатка Мецкевича, который, как всегда, приехал не один, а с очередной молчаливой, влюбленной брюнеткой. Она была тихая, похожая на учительницу младших классов, она смотрела ему в рот, и, по-видимому, на что-то надеялась. Они все на что-то надеялись… Дальше стояла палатка Бориса Большова, который приехал на «УАЗе» с какими-то ребятами, палатка Игоря, и, наконец, палатка Радика, а рядом с палаткой стоял его «Москвич» и белокурая красавица Марго позировала журналистам.

Слет был немножко провинциальным, немножко скомканным, все было в первый раз, но все было от души и поэтому — хорошо.

На этом слете мы познакомились с чудесной девушкой из Новосибирска — Светланой Царевой, которая на мотоцикле объездила весь Алтай, сходила вокруг Байкала, а теперь, вместе с мотоциклистами из клуба «Алтай» ехала до порта Владивосток и дальше — на Камчатку. Она приехала на высоком сером ЗИДе, и я в первый раз в жизни увидела молодую женщину, с которой можно было поговорить о мотоциклах!

Она была… Она была Царевой, она была царицей. Невысокая, статная, с румяным, девичьи нежным лицом и с золотой короной роскошных волос: вокруг головы она укладывала косу толщиной в руку. У неё был тихий, детский голос, а говорила она быстро-быстро, чуточку с придыханием, так что вам все время нужно было находится в некотором напряжении, чтобы не пропустить ничего из сказанного. При этом она могла от души ругнуться, не переставая курила, прищуриваясь, и лихо пила крепкое пиво.

За прошедшие годы я совсем, окончательно и бесповоротно лишилась всех приятельниц. Сдались даже самые стойкие: слушать о запчастях и путешествиях они не хотели, а я не могла с ними говорить о кройке и шитье и о мужчинах тоже говорить не могла — потому что у меня, в отличие от одиноких пордруг, мужчина был, и говорить о нем я не хотела ни с кем. Не их это дело.

А тут! Я с удовольствием расспрашивала её о мотоцикле, рассматривала ЗИД, слушала ответы. На все про все у нас был только один вечер — на следующий день они должны были отправиться дальше. Я даже попробовала поездить на её мотоцикле, но не сумела тронуться — он заглох и я, решив, что это знак свыше, уступила место Алексею. Он тоже несколько раз глох, но все же сумел съехать с места.

Светлана оправдывалась тем, что жестковато сцепление. К тому же мотоцикле было плохо отрегулировано зажигание, и кик «лягался». Алексей поездил по поляне, но так ничего и не понял. В общем, все веселились, а мы, зажав в руках по банке крепкого пива, все говорили, говорили, говорили… О моноамортизаторах, о вилках перевернутого типа, о дисковых тормозах, о том, удобен или нет переключатель передач с одним рычагом, и конечно же, я расспросила её о дороге вокруг Байкала.

— В принципе, ничего сложного там нет, все зависит от погоды, у нас ребята с Болотниковым еще за год до нас ходили, но пройти не смогли, повернули назад. А нам повезло — была просто засуха, если бы не засуха, не знаю, прошли бы мы там или нет. Самое сложное это…

— Срамная? — угадывала я, ведь до этого десятки раз смотрела кассету с путешествием.

— Да и это тоже, но самое мерзкое — это броды. Да еще Болотников, собака серая, все время заставлял мотоциклистов переправляться самим, хотя можно было бы переехать в кузове грузовика. Ругались мы с ним — жуть какая-то. Когда на БАМ вышли — ребята отдельно от него поехали, так он всех достал. На мотоцикле же легче проскочить, а они на своих джипах вязнут и вязнут. А если мы не помогали, то тут уж Болотников ругался по черному. Достал всех, волк тряпошный, — и она ругалась своим мелодичным, тихим голосом.

Стемнело, мы сидели, почти не видя друг друга в темноте.

— А еще в Новосибе есть девушки на мотоциклах? — спросила я.

— На самом деле, нет. То есть, они появляются периодически, но это просто способ привлечь мужское внимание, они быстро выходят замуж или просто находят себе друга и больше уже на мотоциклах не ездят.

В это время кто-то затопал в темноте и навис над нами, тяжело дыша.

— Алина! Там «Восход» в твой мотоцикл врезался! Иди посмотри!

Мне очень не хотелось прерывать разговор, но идти все же надо было, хотя я не волновалась за мотоцикл, — я уже знала, что повредить в нем ничего нельзя. Это вам не хрупкий пластик «японских» спортбайков. Я была права: какой-то захмелевший четырнадцатилетний пацан на «Восходе» в темноте взял на таран моего Щенка. Щенок отделался помятым номером. Когда я подошла, Алексей и Будаев держали пацана за грудки, а он что-то лепетал ломающимся голосом.

— Так, пиво «девятку», — и мы в расчете, — буркнула я, оценив ущерб.

Пацан согласно затряс головой и побежал за пивом. Мы думали, он сбежит, но он появился рядом буквально через минуту, сунул нам упаковку, еще раз извинился и исчез. Каждый выдрал из полиэтиленовой оплетки себе по банке, пиво зашипело…

К нам подошла Марго.

— Ребята, Алина, там Люда плачет.

Людой звали подругу Мецкевича.

— Что с ней?

— Её кто-то сбил…

— Ну-ка пойдем!

Выяснилось, что мальчишка не просто врезался в мой мотоцикл, он врезался в Люду, а в мой мотоцикл ударился уже после неё.

— Сильно? — спросила я, когда Будаев вылез наружу.

— А бес её знает, ревет, видать, сильно. Я бы из этого молокососа душу повытряс, если бы знал, что он её сбил, да ведь вот, поди ж ты, заползла в палатку, никому ничего не сказала и ревет. То-то он так шустро с нами расплатился… Врача бы, вдруг чё сломано.

— Сейчас! — я сообразила, что новосибирцы в дальнюю дорогу без врача не ездят.

Я нашла Светлану и объяснила ситуацию. Через десять минут в палатку Мецкевича, светя себе фонариком, полез бородатый мужчина с медицинским чемоданчиком.

— Ну, как? — обступили мы его, когда он вылез.

— Да все нормально, переломов нет, ушибы сильные. Я вколол ей успокоительного.

— Вадик, сволочь, — сорвался Будаев, — она с ним как с человеком приехала! А он, скотина, бросил её, шляется где-то, девок катает…

Тут, словно только и ждал, чтобы его вспомнили, появился пьяный, добродушный Мецкевич. Будаев ему в двух словах объяснил, в чем дело. Мецкевич вдруг засопел, засвирепел и начал озираться.

— Где эта сволочь, я его убивать буду!

Но это был уже театр, бить было некого, а кулаками махать после драки — не дело.

Он залез в палатку к Люде, и заговорил там с ней нежным виноватым голосом.

Мы осуждающе покачали головами и разошлись.

Утром лил дождь. Решили собираться домой.

— Ребята, я поеду вперед, подожду вас на дороге, а то у меня трамблер намокнет, и я потом не выеду отсюда, — попросил Радик.

Мы согласно кивнули. Мы знали, что трамблер тут совершенно не при чем, просто Радик боится, что речка Утулик прибудет, и дорогу зальет, а выезд отсюда только один — под железнодорожным мостом, у самой реки.

Мы неторопливо собрались, простились с новосибирцами и колонной, один за одним выехали на трассу. И тут начался настоящий ливень. Мы жали на газ, а я даже радовалась — езда в дождь стала доставлять мне удовольствие. Километров через пять мы заметили на обочине мотоциклиста с пассажиром. Когда мы пронеслись мимо, пассажир проводил нас тоскливым взглядом. Внезапно Алексей включил поворотник, затормозил, и крикнул:

— Стойте!

Мы остановились, развернулись и подъехали к мотоциклу. Оказалось, это Зверев со своей Зверихой. У мотоцикла заклинило двигатель, и Зверев ждал ребят из Слюдянки, они должны были вот-вот подъехать. Алексею стало жалко Звериху, она совсем промокла, губы от холода отливали синевой.