«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)

Меня передернуло. Тоже мне, «святая» водичка… Алексей, пока мы стояли, рассматривал церковь в бинокль. С колокольни, наверное, было все видно на многие километры вокруг.

Когда мы вышли к Байкалу с восточной стороны, асфальт закончился и начался песочек. Где-то его было мало, где-то побольше, а где-то не было совсем. Я торопилась и почти не смотрела по сторонам. На одной из остановок Алексей, который шел следом, потому что из-за тяжелого груза и оператора, которого он вез, не мог ехать быстро, подошел ко мне и похвалил:

— Хорошо идешь! Даже я угнаться за тобой не могу.

Мне надо было переплюнуть через плечо три раза, но я только улыбнулась в ответ и, тронувшись с места, добавила еще газу, чтобы после очередного поворота вылететь на песок. Щенок поймал задним колесом гребень, вильнул влево-вправо, и я снова полетела куда-то головой вперед и затормозила шлемом о дорогу. Хорошо, что не асфальт!

Возле меня остановился Алексей, и мы вдвоем подняли мотоцикл. Я ощупала себя — моей ноге опять досталось, появились еще синяки, болело второе плечо, да зеркалом заднего вида рассекло губу. Я слизывала кровь и думала, что это за наваждение такое? Ведь я не падала уже очень, очень давно… Мы осмотрели «Урал», и Алексей восхищенно покачал головой:

— Неубиваемая техника! Ты его бьешь, бьешь… а ему хоть бы хны!

Единственные следы падения, которые нам удалось обнаружить — это сорванная изолента, которую мы намотали на дуги.

— Это было даже красиво! — сказал оператор Валентин. — Такой, знаете ли, взрыв: пых-х! И облачко песка!

Я закурила под недовольными взглядами Алексея и попыталась хоть как-то унять дрожь. Это падение меня напугало, и я поняла, что больше такой темп выдержать не смогу. Ладно, им придется потерпеть меня, я ведь их терпела…

Дорога шла вдоль берега Байкала, но его синеватый отблеск я видела лишь краем глаза, потому что не могла оторвать взгляд от дороги. Я надеялась, что они будут меня ждать? Чего захотела! Они вдруг все, как один, перестали ломаться, и летели вперед с невиданной до этого скоростью, — Женька им наплел что-то про паром в Усть-Баргузине, на который мы можем не успеть. Когда мы с Алексеем догоняли ожидающую нас группу, они настороженно замолкали, их поведение резко изменилось.

Взгляды стали требовательными, и на каждом лице было написано — ну, и сколько еще я буду тебя ждать? «Озвучка» изменившегося настроения группы возникла неожиданно: на одной из остановок возле меня вдруг нарисовался Вася.

— А это… вы не могли бы ехать как-нибудь побыстрее? — нагло спросил он.

— Нет! — отрезал Алексей.

В общем-то, наше положение было сложным — они ехали быстрее и отдыхали, пока ждали нас, мы ехали медленнее и вынуждены были ехать все время, не останавливаясь. Отдыхать было некогда.

Я поговорила с Алексеем, и он пошел к Будаеву.

— Слушай, Спартак, давай так. Вы летите, как ненормальные, больше газу — меньше ям. Алина так ехать не может, да и у меня мотоцикл тяжелый. Сделаем так: езжайте вперед, до Курумкана. Мы подъедем позже. Ну, если что, заночуем где-нибудь, да и завтра приедем. Хорошо?

Будаев подумал, задумчиво жуя травинку, потом кивнул и пошел к своему мотоциклу.

Валентин пересел к Женьке. Так мы остались одни. Дорога к этому времени превратилась в пытку — мы попали на гребенку, Алексей, конечно, мог ехать намного быстрее, а вот я не могла. Я то и дело попадала на скопление ям, вилка не успевала обрабатывать неровности, мотоцикл становился неуправляемым. Как я ни старалась, но быстрее ехать не получалось, хоть режьте меня на куски! Странное дело, но каждый раз, когда я ехала по гравийке, мне казалось, что встречная полоса дороги — лучше. Глаже, укатанней… Я знала, что это обман, что на встречной полосе будет казаться, что другая сторона дороги более укатанная и ровная. Это было, словно чужая судьба, — видно только хорошее, ни ям, ни выбоин…

К парому в Усть-Баргузине мы подъехали в восемь вечера. Из ближнего кафе доносилось нестройное пение, нетрезвая бродяжка с испитым лицом в драном осеннем пальто тыкала в меня пальцем и вопила на всю улицу:

— Глянь-ка! Баба! Баба на мотоцикле! Совсем сдурела!

Мы загрузились на паром вместе с десятком машин и старенький трудяга-буксир, на борту которого была написано «Смелый», натужно кряхтя движком и выпуская клубы дыма, попер паром через Баргузин. Алексей стоял, облокотившись на борт, уставший и запыленный и смотрел на Байкал, который открылся, как только мы отошли от берега. За нашими спинами кто-то переговаривался, высказывая сомнения по поводу нашего путешествия, кто-то очень точно определил, что рама у моего «Урала» резаная, но мы уже не обращали на это внимание. Нам было не до того. Мы смотрели на Байкал, за который опускалось солнце, и устало молчали.

Мы не стали далеко отъезжать от парома, свернули на поляну за высокими соснами и поставили палатку. Уже совсем почти в темноте я потребовала, чтобы мы осмотрели друг друга. Я сразу же нашла клеща у Алексея под мышкой. Не могу сказать, что мне доставило удовольствие его вытаскивать, но позволить, чтобы моего любимого мужчину жрало какое-то насекомое, я тоже не могла. Я вытащила клеща и дала Алексей упаковку лекарства и воду.

— Пей давай! Сам знаешь, прививка не дает гарантии.

Алексей, которого в обычной обстановке и одну-то таблетку было невозможно заставить выпить, безропотно взял упаковку, отсчитал необходимое количество таблеток и запил водой.

На следующий день мы приехали в Курумкан около двенадцати часов дня и были встречены радостной улыбкой Женьки и довольным отдохнувшим Будаевым. Женька взахлеб рассказывал, как они вчера неслись по дороге до трех часов ночи, и как в темноте у него лопнули стойки, и оторвался руль. Находчивый Женька ухватился за спидометр и сумел остановить мотоцикл. Сидевший на заднем сидении Валентин даже не понял, какой опасности только что подверглась его камера за восемь тысяч долларов.

Это был какой-то бесконечный день: все занялись ремонтом, как будто им зимы для этого было мало — у Мецкевича барахлила коробка передач, Будаев никак не мог понять, почему бензин вылетает в глушитель, Олег снова переставлял поршни, Женька ставил стойки, Алексей готовил мотоциклы к плохой дороге — менял резину.

И только Андрей Кравчук ничего не делал — он уверял, что его мотоцикл в порядке.

Нечем было заняться и журналистам — они слонялись по поселку и тратили аккумуляторы, снимая все подряд, даже собак, пробегавших мимо.

Женька познакомил нас со своим дедом — медлительным, спокойным человеком, на загорелом лице которого застыла мудрая усмешка. Сдвинув назад видавшую виды кепочку, он смотрел на нас своими черными глазами, как смотрит умудренная жизнью охотничья лайка на неопытный молодняк.

— Пройдем? — спросил его Алексей.

— Э-э… — дед посмотрел на нас чуть сверху, — сложно сказать… Дожди были…

Попробуйте.

Вечером оказалось, что бабушка Алексея постелила нам, как супругам, постель отдельно от всех — в крохотной комнатушке она сдвинула две койки вместе. Будаев с Юркой лег в большой комнате на диване, остальные разместились на полу. Это вызвало вспышку гнева Мецкевича.

— А чё это ей на мягком? — выпалил было он в другой комнате, но сразу же замолчал, словно кто-то заткнул ему рот.