Зорькина песня
Шрифт:
Галка испуганно попятилась.
— Маренька, милая, некогда, — взмолилась она, — Зорька, идём.
Вера Ивановна сложила треугольник и сунула его в карман.
— Иди, Зоря.
На дворе Галка спросила, понизив голос:
— Сказала?
И тут только Зорька вспомнила, зачем искала воспитательницу.
— Ой, Галя… забыла. Там, понимаешь, письмо от Даши пришло. И ещё разрешение, чтоб её к нам забрать. Маря за ней поедет. Я счас, подожди минутку…
Из-за угла корпуса показался Генька. Он остановился и тихонько свистнул. Галка оглянулась, махнула ему рукой.
— Ладно. В другой раз скажешь.
— Куда?
— Забыла? Ну, и память у тебя, Будницкая!
Глава 28. Старик Токатай
Из зарослей лопухов и пырея хорошо был виден утоптанный двор с глиняной печкой, дымящейся посередине двора, возле которой сидела на корточках молодая женщина в белом платье и ватной стёганой безрукавке с пушистой оторочкой из козьего меха.
Сумерки сгущались быстро. Связки сушёной дыни, развешанные гроздьями на верёвке под крышей, постепенно теряли свою сочную медовую окраску и становились невидимыми в темноте.
Женщина подошла к сараю. Набрала в подол плитки прессованного кизяка и снова уселась возле печки, подбрасывая кизяк в огонь. Едкий дым сизыми кольцами висел над землёй.
Зорька приподняла подол платья, вытерла им заслезившиеся глаза. Галка поёрзала, устроилась поудобнее и зашептала, горячо дыша в затылок Зорьке:
— Долго она ещё? Что же, нам до ночи здесь сидеть?
Конопатый Генька поднял голову, сердито глянул на Галку круглыми выпученными глазами.
— Тише ты… зато дыни поедим. Скажи спасибо, что собаки нет. С вами, трусихами, свяжешься — никакого толку не будет.
— Ладно вам, — примирительно шепнула Зорька, — сейчас она уйдёт.
Женщина плеснула в печку ковш воды, прихватила тряпкой котёл и потащила его в юрту, что-то крикнув по-казахски. Из чёрного провала двери в мазанке выбралась сгорбленная фигура, закутанная в белое покрывало, и пошлёпала в юрту. Во дворе установилась тишина.
— Пора! — привстав, сказала Галка и оглянулась на Геньку. — Пока они поедят, мы уже дома будем. Зорька, ты давай лезь на крышу, там курт сохнет, а мы с Генькой сушёнки наберём.
Зорька послюнила под коленкой затёкшую ногу и вскарабкалась по приставной лестнице на крышу. Кругляшки твёрдого сыра смутно белели на тёмной кошме, словно обкатанные морем камни, невесть как занесённые в казахскую безводную степь. Зорька потуже завязала пояс у платья и стала сыпать кругляшки за пазуху. Неожиданно в доме резко хлопнула дверь, раздался всполошённый женский крик:
— Шайтан! Детдом шайтан!
— Зорька! Беги! — крикнула Галка снизу.
Зорька упала на крышу плашмя, подползла к краю, где была приставлена лестница, но как раз в этом месте стояла женщина и кричала так, словно её резали:
— Вор! Шайтан! Держи вор!
Галка и Генька пронеслись через двор и исчезли в кустах. Зорька заметалась по крыше. А от юрты уже бежали люди.
— Где вор?
— Держи!
— Ай, на крыше! На крыше!
Кто-то схватил онемевшую от страха Зорьку, стащил волоком по лестнице. Зорька попыталась вырваться. Пояс платья лопнул, и на землю с коротким
стуком посыпался сыр.— Вор! — взвизгнула женщина. — Убивать надо!
Зорька замерла и приникла к земле, ожидая, что её сейчас начнут убивать.
— Уай! Что там? — раздался из юрты неторопливый старческий голос. В голосе старика было что-то знакомое. Зорька вскочила на ноги и помчалась к юрте.
Не помня себя от страха, Зорька влетела в юрту и упала на мягкий войлок. Следом за нею вбежали женщины.
— Уай! Столько шума из-за маленькой девочки, — насмешливо сказал над Зорькой знакомый голос.
Зорька подняла голову.
В юрте ярко пылал очаг. А возле очага перед большим деревянным блюдом с варёной кукурузой на груде ватных одеял сидел, подобрав под себя ноги, старик Токатай. Он сидел неподвижно, бросив руки на колени, и смотрел на Зорьку.
«Кумалаки… кумалаки», — счастливо запрыгало, зазвенело в голове Зорьки и отдалось в сердце сладкой надеждой.
— Маленький, маленький, а вор! — сказала обиженно чернокосая женщина.
Старик Токатай покивал головой, процедил бороду между смуглыми сухими пальцами.
А женщины, столпившиеся у входа в юрту, кричали:
— Всё крадут!
— Мы работаем, работаем, а они крадут!
— Известно, детдомовские!
Чернокосая пошевелила в очаге кочергой, подбросила несколько жёлтых плиток кизяка, подняла голову и в упор, брезгливо посмотрела на Зорьку.
— Когда такое было, а? Никогда не было. У-у-у, вор! Убивать надо!
— Уай, дочка, а может быть, девочку накормить надо? Кульшат, принеси воды, пусть девочка освежит лицо и руки.
Чернокосая Кульшат взмахнула широкими рукавами платья, схватилась за отвороты безрукавки в знак удивления.
— Астапыр алла! — протяжно и негодующе сказала она. — Ата, с каких пор казахи угощают воров?
— А с каких пор казахи называют голодных детей ворами? — в тон ей спросил старик Токатай и, вытащив из-за спины подушку, положил её рядом с собой.
— Садись, девочка, и пусть огонь очага моей дочери растопит в твоём сердце страх. Садись…
Зорька всхлипнула, боязливо взглянула на Кульшат, поднялась на четвереньки, подползла к старику и села на подушку.
— Как твоё имя?
— Зорька… — с трудом разжимая зубы, ответила она. И вдруг начала выкрикивать: — Это Щука всё! Если мы голодные! Коля-Ваня в больнице! А Щука крупу гречневую продала. Они вместе с Крагой, вместе! Я знаю! Он на дочке Щукиной женится! А нам капусту гнилую дают!
Кульшат подошла к Зорьке и придвинула её вместе с подушкой к блюду с кукурузой.
— Кушай, — сказала она, — мамка где?
— На войне мама, и папа на войне, и дядя Лёня, и мой старший брат Толястик тоже на войне, и Вася… Все на войне!
— Сколько тебе лет?
Но Зорька уже ничего не слышала. Кукуруза была ещё тёплая, чуть подсоленная. Зорька хватала один початок за другим и обгладывала их, почти не прожёвывая. Она не видела, как старательно не смотрели на неё люди в юрте. Только услышала тонкий жалобный всхлип в углу. Там сидела сгорбленная фигура, закутанная в белое покрывало.