Зов издалека

Перед ним лежала фотография Бригитты Делльмар, сделанная за три недели до ее исчезновения. Значит, так… Исчезла она в начале шестого вечера 2 октября 1972 года. Во всяком случае, после этого ее никто не видел. Фотография сделана в фотоателье в Гетеборге тремя неделями раньше. Обнаружена она при обыске в ее квартире в Западной Фролунде. На снимке — Бригитта Делльмар. Почему вдруг она решила пойти в фотоателье? Были ли тому какие-то особые причины? Он внимательно рассмотрел снимок. Бригитта глядит куда-то мимо объектива, вниз и в сторону. Может быть, на дочь? Может, она взяла ее с собой?

Мать и дочь очень похожи. Большой рот, полные губы, широко поставленные глаза. Высокие скулы, светлые волосы. Красивые женщины… и расстались с жизнью в одном и том же возрасте.

И Йенни похожа на мать и бабушку, только волосы позаимствованы у кого-то другого. Кем же надо быть, чтобы бросить собственного ребенка? Где скрывается отец Йенни? Жив ли он? А кто был отцом Хелены? Кто-то из убитых при ограблении? Или тоже исчез? А может, тот, что всплыл в Лимфьордене?

Кто был отцом Хелены?

Узнать бы… Ответ на этот вопрос помог бы решить хотя бы часть загадки. А может, и всю загадку. Тени прошлого…

Он еще раз посмотрел на фотографию. Типичный для того времени облегающий джемпер. Видны только плечи, снимок задуман как портрет. Знала ли она, что ее ждет? Нет… вопрос поставлен неправильно. Знала ли она о готовящемся ограблении банка? И в конце концов… участвовала ли в нападении на банк? Почему-то у Винтера были на этот счет сомнения.

Голова слегка наклонена… словно у нее нет сил поднять ее. Взгляд… будто бы исподлобья… Нет, на самом деле не исподлобья, но все равно создается такое впечатление. Что-то ускользающее. Профессиональный черно-белый портрет… Никаких деталей, никакого интерьера — размытый серый фон, и Винтеру никак не удавалось представить себе цвета. Наверное, это потому, что он не думал о матери Хелены в цвете. Сама Хелена представлялась ему то красной, то голубой в мертвенном освещении морга… А когда он думал о Йенни, все становилось черным.

Он ехал на велосипеде мимо Хедена. Студенты так и играли в футбол на уже слегка размытом дождями поле.

На работе ждал факс — коллеги из Дании с удовольствием его примут. Это «с удовольствием» скорее всего не преувеличение. Нераскрытое ограбление и убийство полицейского так и торчало занозой в полицейском управлении Ольборга.

— Тебе не надо напоминать, что инспектор в Дании — это комиссар? А комиссар — это инспектор? — спросил его Рингмар после оперативки.

— Что же мне, представляться инспектором?

— Как хочешь… только имей в виду: комиссар — инспектор, а инспектор — комиссар. Когда ты едешь?

— Завтра с утра. Паромом.

Рингмар молча помешивал ложечкой в чашке с кофе.

— Это необходимо, Бертиль. Такое ощущение, что я там сейчас нужнее, чем здесь.

— Наверное, ты прав… Только… Ну ладно, поедешь и убедишься, что все так и было, и ничего больше… И будем продолжать с той же точки… Людей нам выделяют все меньше. Даже поиск ребенка… как бы это сказать… остывает. Настроение — ниже среднего. Ребята повесили головы.

— Не знаю, что на это сказать… Я не повесил голову. Ты, насколько я понимаю, тоже. Кто повесил? Ларс тоже не повесил.

— Что? — удивился вошедший в столовую Бергенхем. — Кого Ларс не повесил?

— Просто мы радуемся, что никто в отделе не повесил голову, — успокоил его Рингмар.

48

Винтер заехал на паром, поставил «мерседес» в трюме «Морского сома», взял портфель и прошел на корму. Было уже совсем светло. Остатки ночных теней поспешно прятались среди старых домов у моста. Дул довольно свежий, не меньше четырех метров в секунду, южный ветер. А в Каттегате наверняка разгуляется всерьез.

Он прошел через бар, где несколько помятых типов жадно пили пиво, отмякая после вчерашнего. Над ними витали облака табачного дыма.

Винтер сел в кресло у окна. Паром быстро набирал скорость. Розовые стрелы восходящего солнца вонзались в серые громады скал. Рассвет словно оттеснял тяжелые ночные тучи.

Вода напоминала застывший свинец. Море в предчувствии зимы становилось все мрачнее и неподвижнее. Проплывавшие навстречу яхты казались совершенно чужеродными в этом медленно замирающем мире.

«Морской сом» набрал сорок узлов и мчался над водой, а рядом, не отставая и не обгоняя, летели две утки, взбивая крыльями холодный густой воздух.

Земля вскоре совсем исчезла из виду. Осталось только море и безграничная, везде, куда ни посмотри, однообразная линия горизонта. Утро полностью вступило в свои права, сквозь побледневшие тучи тут и там прорывались голубые полотнища ясного неба.

Навстречу прошел паром. Иногда попадались неподвижно стоящие рыболовные сейнеры. Паром сменил курс и шел теперь прямо на солнце. Винтер протер глаза и заказал кофе и большую круглую булку с сыром. Отечные физиономии алкашей в баре заметно разгладились, они непрерывно о чем-то спорили. Голоса сливались, слов было не различить. Под потолком плавали призрачные шали табачного дыма.

Винтер собрался было пойти на корму и закурить «Корпс» и даже двинулся в этом направлении, но потом решил, что свою долю никотина уже получил, и даже с избытком. Он вернулся на место и стал медленно жевать булку, запивая кофе. Из головы не шел вчерашний разговор.

— Обещаю сделать все возможное, чтобы помочь тебе найти эту девчушку, — сказал Бенни Веннерхаг. — Но… наш мир тоже стал другим.

— О каком мире ты говоришь? О преступном?

— Сведения получить не так-то просто. — Веннерхаг пропустил замечание мимо ушей. — Ребята говорят только то, что считают нужным. И ни слова больше.

— Меня интересует не твой мир, а мир этой девочки, — возразил Винтер. — Ее матери. И… бабушки.

— Не слишком веселый мир. Хорошего мало.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну… человек как бы предоставлен сам себе. Полно исковерканных душ. По разным причинам… Кто-то начинает слышать голоса… дескать, не оставить ли этот мир поскорее… но я же не социальный работник. И не психолог какой-нибудь.

— Говоришь как психолог.

— Иногда начинаешь размышлять… на чьей же я стороне? Я, как ты понимаешь, человек не бедный, живу неплохо… но вокруг меня — униженные и обездоленные люди.

— Кончай! Тоже мне… Бенни Гуд.

— Вокруг меня — обездоленные, несчастные люди, — повторил Бенни. — Они живут, страдают, и единственное возмещение за их страдания — смерть.

— Ты много передумал, Бенни…

— А что, мне запрещено думать? Я размышляю о нашем времени…

— Нет… конечно, не запрещено. Но ты все равно вор, Бенни… И тебе знаком этот мир… Наверняка кто-то еще помнит Бригитту Делльмар. Ведь он, этот ваш мир, не столь уж велик.