Зов Ктулху

Ко второму дню розысков все дело подробнейшим образом было описано в газетах — репортеры заполонили окрестности Вершины Бурь. Газетчики взяли множество интервью у местных старух, дабы прояснить подробности страшного события. Я, будучи знатоком всяческих ужасов, поначалу следил за этим с ленцой, однако через неделю некая смутная тревога подвигла меня отправиться в те края. Так что пятого августа 1921 года я уже был среди репортеров, толпившихся в гостинице Леффертс-Корнерс — ближайшей к Вершине Бурь деревни, где расположилась штаб-квартира следствия. Еще три недели спустя репортеры рассеялись, развязав мне руки для опаснейшего предприятия, основанного на тщательном изучении обстоятельств дела и исследовании местности, которые я к тому времени провел.

Итак, летней ночью, под отдаленные раскаты грома, я оставил автомобиль и двинулся со своими вооруженными помощниками вверх по склону холма, к дому на Вершине Бурь. Лучи электрических фонарей прыгали по призрачно-серым стенам, маячившим впереди, за гигантскими дубами. В эту скверную ночь, при столь слабом освещении массивное строение, казалось, таило угрозу, невидимую при свете дня. Однако же я не колебался, полный решимости проверить свою идею, согласно которой гром вызывал демона смерти из некоего убежища, и, будь этот демон существом во плоти или бестелесным призраком, я намеревался увидеть его собственными глазами.

Развалины уже были внимательнейшим образом обследованы и план подготовлен: местом моего ночного бдения станет комната Яна Мартенса, убийство которого было средоточием местных легенд. Я предчувствовал, что жилище этой давней жертвы насилия подойдет мне лучше всего. Комната была примерно в двадцать квадратных ярдов; там, как и в других помещениях, валялись обломки мебели и прочий мусор. Спальня располагалась на втором этаже, в юго-восточном углу здания; широкое окно выходило на восток, узкое — на юг; оба были без рам и ставен. Напротив большого окна помещался огромный голландский очаг, на изразцах которого была изображена библейская притча о блудном сыне. Напротив узкого окна в стенной нише стояла широкая кровать.

Поначалу окружающий лес приглушал раскаты далекого грома, но с течением времени он становился все слышнее. Мы занялись детальным исполнением моего плана и прежде всего прикрепили к подоконнику широкого окна три веревочные лестницы — их мы принесли с собой. Я знал, что они опустились на травяном пятачке, удобном для приземления — это было заранее проверено. Затем мы приволокли из другой комнаты остов широкой кровати с пологом, поставили ее перед окном, устлали еловыми ветвями и легли отдыхать с пистолетами наготове: пока двое спали, третий бодрствовал. Откуда бы ни появился демон, у нас был путь для отступления. Если он появится изнутри дома, уйдем по лестницам; если снаружи — через дверь. Судя по описаниям предыдущего нападения, он не должен был нас особо преследовать.

Я сторожил с полуночи до часу, а затем, несмотря на зловещую обстановку, на незащищенное окно и приближающуюся грозу, почувствовал, что неодолимо засыпаю. Рядом лежали два моих товарища, Джордж Беннет со стороны окна и Уильям Тоби со стороны очага. Беннет спал: его одолела та же необычная сонливость, что и меня, так что пришлось назначить на следующую вахту Тоби, хотя и он клевал носом. Уже засыпая, я с какой-то странной настойчивостью продолжал всматриваться в очаг.

Должно быть, из-за приближающегося грома мой недолгий сон изобиловал апокалиптическими видениями. Один раз я почти проснулся — наверное, потому что Беннет беспокойно задвигался и уронил руку мне на грудь. Я не мог очнуться окончательно и убедиться, что Тоби блюдет свой пост, однако ощущал явственное беспокойство по этому поводу. Никогда прежде присутствие зла не давило на меня так неодолимо. Наверное, затем я опять провалился в сон, поскольку бродил в фантасмагорическом хаосе своих видений, когда ночь взорвалась жуткими воплями — ничего подобного я прежде не слышал и не мог вообразить.

Вопли были исполнены страха и муки — крики души, безнадежно и отчаянно сопротивляющейся черному забвению. Я проснулся, слыша, как крики — это воплощение ужаса — слабели, отдаваясь эхом. В темноте я ощутил, что место справа от меня свободно: Тоби пропал, и лишь Господу известно, где он теперь. Поперек моей груди еще лежала тяжелая рука того, кто спал слева от меня.

Затем последовал сокрушительный удар молнии; она сотрясла всю гору, осветила самые темные тайники дубовой рощи и расколола самое древнее и могучее из окрестных деревьев. В свете чудовищной вспышки огненного шара я увидел, как спящий вскочил, и его черная тень скользнула по изразцам очага, от которого я по-прежнему не мог отвести глаз.

То, что я до сей поры жив и в здравом уме, есть чудо, коего я не могу понять. Не могу понять этого, ибо тень на печной трубе не принадлежала Джорджу Беннету или иному человеческому существу, она была богохульной насмешкой, гнусностью, вышедшей из самых глубин ада, — безымянное и бесформенное уродство, непостижимое уму и не поддающееся описанию. В следующий миг я остался в проклятом доме один, трясясь и что-то бормоча. Джордж Беннет и Уильям Тоби исчезли, не оставив даже следов борьбы. С тех пор о них не было никаких известий.

2 Сквозь бурю

После столь чудовищного испытания и вызванного им нервного потрясения я несколько дней не вставал с постели в своем гостиничном номере в Леффертс-Корнерс. Не могу припомнить, как удалось мне добраться до автомобиля, завести мотор и беспрепятственно доехать до деревни. В памяти не сохранилось ничего отчетливого, кроме раскинувших ветви титанов-деревьев, дьявольского бормотания грома и потусторонних теней на низких холмиках, усеявших округу.

Лихорадочно размышляя о природе этой твари, опустошающей сознание, я догадался, что вызвал к жизни один из главнейших земных ужасов — одну из тех безымянных разрушительных сил, дьявольское брожение которых мы иногда чувствуем на самой периферии видимого нам мира, но, к счастью, не можем разглядеть отчетливо благодаря несовершенству человеческого зрения. Тень, мелькнувшую на очаге, я не осмеливался ни определять, ни анализировать. Некое существо лежало между мною и окном в ту ночь, но меня начинало трясти, как только я пытался представить, кто это мог быть. Если бы оно рычало, или выло, или неистово хохотало, тут же обнаружилась бы его демоническая сущность. Но оно молчало. Оно положило тяжелую руку (или иную конечность) мне на грудь… Несомненно, существо это обладало плотью — по крайней мере, в прошлом. Ян Мартенс, комнату которого я занял, похоронен на кладбище рядом с особняком… Я обязан найти Беннета и Тоби, если они еще живы… Почему оно схватило их и оставило меня невредимым? Дремота душила меня, и сны были страшными…

Вскоре я понял, что должен рассказать кому-нибудь эту историю, чтобы избежать умопомешательства. И уже решился не отступать, не оставлять поисков притаившегося ужаса, опрометчиво полагая, что полузнание много хуже, чем полная ясность, какой бы ужасной она ни оказалась. В соответствии с этим я начал продумывать наилучший способ действий, прикидывая, кому можно довериться и как выследить тварь, уничтожившую двух человек, тварь, чья кошмарная тень мелькнула на очаге.

В Леффертс-Корнерс я успел свести знакомство и даже подружиться с несколькими репортерами, которые все еще оставались в деревне, собирая последние сведения о трагедии. Из них я и вознамерился выбрать сотоварища, и чем дольше размышлял, тем более отдавал предпочтение Артуру Манро, темноволосому сухощавому человеку лет тридцати пяти, образование, вкусы, ум и характер которого как будто показывали, что он не из тех, кто слепо цепляется за общепринятые идеи и воззрения.

И вот как-то вечером в первых числах сентября я рассказал Артуру Манро свою историю. Он слушал меня с интересом и сочувствием, а затем высказался о случившемся весьма проницательно и рассудительно. Его советы тоже оказались кстати: он порекомендовал отложить операцию в особняке Мартенсов до тех пор, пока мы не получим более подробных исторических и географических сведений. По его инициативе мы прочесали округу, выискивая все, что могло иметь отношение к семье Яна Мартенса, и обнаружили человека, у которого сохранился дневник его предков, проливающий свет на многое. И мы наконец-то подробно побеседовали с теми из местных горцев, кто еще не сбежал в ужасе и смятении на отдаленные склоны; мы также предварили исполнение решающей акции детальным обследованием мест, которые в легендах поселенцев связывались с различными трагическими событиями.

Результаты этого обследования поначалу были не слишком обнадеживающими, однако когда мы их систематизировали, выявилась многозначительная тенденция: самые страшные события случались либо поблизости от заброшенного дома, либо в местах, соединенных с ним участками мрачного, нездорово разросшегося леса. Исключения были, это верно, — ведь последнее ужасное дело, привлекшее внимание широкой общественности, случилось на горной пустоши, удаленной и от особняка, и от прилегающего к нему леса.