Зов Оз-моры

Мина тоже взял чашу со шкаень пуре.

– Может, ты и говоришь правду… но мне трудно в это поверить.

– Трудно – не трудно, а придётся. У тебя нет выхода. Подчинись Ведь-аве. Вода сильнее огня, камня и смерти. А тебя она сильнее и подавно, победитель Мастор-ати! К тому же, она тебя спасла и выходила…

Раздался звон бубенчиков, и в покои вернулась Дева воды. Она заплела косу и богато оделась. Вырез на её парчовом панаре скреплял золотой сюльгам. Шею украшало ожерелье с лазоревыми яхонтами, а голову – усыпанное жемчугом и самоцветами панго, похожее на архиерейскую митру. На ноги были надеты сафьяновые сапожки.

– Ну, и нарядилась! – невольно вырвалось у Мины.

– Мы же в Вельдеманово едем. Там эрзяне живут, разве нет?

– В селе тебя за свою не примут. Руки нежные, пухловатые. Кожа белая, гладкая. Ну, какая из тебя крестьянка? Сразу же видно: ни дня в поле не работала. На слобожанку ты тоже непохожа. Разве что на дочку купца. Только наряд на тебе такой, что не на всякой баяр-аве увидишь.

– Да, надо одеться победнее, – согласилась Дева воды и вновь выбежала из покоев.

Вернулась она в берестяном обруче на голове, лаптях и бронзовом сюльгаме.

– Лапти – это слишком! – рассмеялся Мина. – Да и такое очелье тоже. Для купеческой дочки убого. Надень обычные сапожки и панго с бисером…

Ведь-ава переоделась ещё раз, и все трое вышли из её хором, которые снаружи казались обычной крестьянской избой. «Как здесь умещаются такие огромные покои?» – удивился Мина.

Неподалёку от дома стояла подвода, в которую уже был впряжён конь.

– Специально подбирала, – похвалилась Ведь-ава. – В Вельдеманове никто и не подумает, что жеребец у тебя новый.

– Может быть… – ответил Мина. – Но я-то вижу, что грива у него чуть светлее, глаза больше, да и ржёт он иначе.

– Кто будет приглядываться и прислушиваться? – отмахнулась Дева воды.

Вскоре две прислужницы вынесли из избы эрямань парь[7], выдолбленный из ствола старой липы и украшенный замысловатой резьбой, и поставили его в телегу. Мина не удержался, открыл сундук. Там лежали бобровая шубка и богатый наряд, который Ведь-ава надела поначалу.

– Всё-таки хочешь его носить? – поинтересовался он.

– Я ведь женщина, – ответила Дева воды. – Хочу быть нарядной. Хотя бы дома поношу…

Вирь-ава запрыгнула на повозку первой, схватила поводья и крикнула:

– Сюда, молодые!

Как только подвода тронулась, изба исчезла. На её месте поднялись осины и орешник.

– ---

[1]Пря суркс (мокш., эрз.) – очелье. Дословно «головное кольцо».

[2]Уркспря (мокш., эрз.) – «воздушная могила» древних волжских финнов. От слов уркодомс (оплакивать) и пря (верхушка дерева).

[3] Отрывок из авестийской (древнеиранской) Молитвы воде Ардви.

[4]Траэтаона, Керсаспа – герои из Авесты (древнеиранской священной книги).

[5]Урьвалине (эрз.) – подружка невесты на свадьбе.

[6] Крещёная мордва иногда так её называла. Записана молитва со словами: «Ведь-ава Мария».

[7]Эрямонь парь (эрз.), эрямань парь (мокш.) – «житейская кадка». Цилиндрический сундук, выдолбленный из ствола липы.

Глава 25. Крещение Девы воды

Конь нёсся к Вельдеманову так быстро, как будто в повозке не было ни трёх человек, ни сундука с приданым, да и сама она ничего не весила. По обе стороны дороги мелькали березняки и сосновые рощи, ручьи и озёра, луга и засеянные просом поля… На въезде в село Мине махнул пьяненый крестьянин, и Вирь-ава притормозила коня.

– Мы уж думали, ты на том свете, Пиняй!

– Ёгорь, я туда вправду едва не попал.

Односельчанин сочувственно закивал, но постеснялся спросить Мину о его злоключениях.

– Чего ты телегой-то не правишь? Зачем девке доверил поводья?

– Сама захотела. Она, кстати, будет урьвалине на моей свадьбе.

– А беленькая девка, значит, твоя невеста?

– Не девка она, а купеческая дочка, – обиженно ответил Мина. – Машенькой зовут. Марией Гавриловной.

– Марё, значит? – мужик презрительно хмыкнул. – Белоручка! Самоварница! Как с такой жить будешь?

– Да уж как-нибудь…

– Мдааа… Как ты был дураком, Пиняй, так и остался. Та, что конём правит, для семьи-то пригоднее будет. Вон ручищи какие крепкие! Тоща, правда… – крестьянин погладил её взглядом, задумался и причмокнул. – Тоща, зато какие сиси отрастила! В жизни таких не видел. Потискать бы…

Мина заметил, что Вирь-ава еле сдерживается. Душа его ушла в пятки: Дева леса могла ведь и смертоубийство учинить! Однако она поступила иначе. Соскочила с повозки, задрала панар и со смехом сказала:

– Хочешь пощупать – щупай!

– Да я и не хотел вовсе, – засмущался Егор. – Это я так…

Вирь-ава вновь запрыгнула на телегу и взялась за вожжи. Не успела подвода подойти к Мининому дому, а всё село уже знало, что Минка Савельев сын женится на дочке купца из далёкого эрзянского села, красавице невероятной, но в быту бесполезной. Кто-то радовался за Мину, кто-то завидовал ему, чесал затылок и гадал, что в нём, нищем вдовце, нашла пригожая самоварница. Многие его жалели, предвидя, что из такого брака не выйдет ничего путного, что принесёт он мужику лишь несчастье и разорение. Отец Афанасий ж так истолковал новость: «Мариам, значит… Хорошо хоть крещёную девку берёт, а не татарку и не черемиску».

Изба Мины стояла на краю села, почти на берегу Гремячего ручья.

– Удобное местечко! – обрадовалась Дева воды. – Жаль, тесноват домик. Придётся ещё один возводить, у нас ведь скоро сын появится. Построим? – она вопросительно поглядела на Деву леса.

– Скажу лешакам, как придёт время, – ответила та, располагаясь на скамье.

Устав с дороги, они поели и легли спать. Всю ночь любопытные бабы одна за другой подбегали к Мининой избе. «Нет ли там разнузданного блуда? Две девки ведь у него поселились, молодые и здоровые. Кровь, поди, играет, между ног свербит…» – перешёптывались односельчанки.