Зов странствий. Лурулу
Шрифт:
«Насколько я понимаю, вы восхищаетесь тремя юными артистками», — заметил стюард.
«Разумеется! — высокомерно подтвердил Полоскун. — Скромные и благочестивые создания, они заслуживают самой любвеобильной помощи!»
«Понятно. Какая из трех вам нравится больше других? Снук? Или Плук? Или, может быть, Фрук?»
«Не знаю! — капризно отмахнулся Полоскун. — Все они достаточно любезны и снисходительны».
«Завидую вашей отваге! — сказал Винго. — Вы, наверное, заметили их атлетических подруг, Сиглаф и Хунцель? Они — амазонки-клуты с Мутных холмов, и следят за каждым вашим движением».
«Им никто не запрещает мной интересоваться, — гордо заявил Полоскун. — И я готов предоставить
«Ага! — догадался Винго. — Значит, вы ничего не подозреваете?»
«Что я должен подозревать?»
«Вы — маленькая мышка, почуявшая сыр в мышеловке, которая вот-вот захлопнется».
Полоскун начинал терять самоуверенность: «Почему вы так думаете?»
«Допустим, будучи человеком неопытным, вы случайно позволили бы себе нарушение принятого у клутов кодекса взаимоотношений полов. В таком случае Сиглаф или Хунцель — а может быть, обе амазонки — могли бы претендовать на вступление с вами в нерасторжимый брак. Капитан Малуф обязан был бы совершить требуемый обряд, и вся ваша жизнь приобрела бы новый, неожиданный смысл».
«Это не поддается представлению!» — развел руками Полоскун.
«Тем не менее, это именно так, — заверил его Винго. — Клуты — достойные всяческого уважения дамы, но, вероятно, у вас другие планы на будущее».
«Конечно! Наше паломничество важнее всего!»
Винго больше ничего не сказал. Некоторое время Полоскун неподвижно сидел за столом, после чего, украдкой покосившись на другой конец салона, тихонько удалился к себе в каюту и прочел восемнадцать страниц сборника «Первичных истин».
Полет продолжался. Мало-помалу команда и пассажиры молчаливо согласовали нечто вроде общепринятого, достаточно дружелюбного распорядка жизни на борту. Фрук, Плук и Снук, игнорируя мрачное неодобрение двух амазонок-клутов, рыскали по всему кораблю, как три шаловливых котенка. В том, что касалось забавных проказ, их изобретательности, казалось, не было предела. Пригласив Полоскуна сыграть с ними в прятки, они умудрились запереть его в туалете на корме, где он и просидел довольно долго, пока его крики и стук не привлекли внимание Калаша. С Винго они играли в другую игру, внезапно окружая его лавиной молодых женственных тел, садясь ему на колени, целуя его в нос, взъерошивая остатки его волос и нежно дыша ему в уши, пока повар не обещал выдать им ореховое печенье и пирожные с кремом. Они устраивали засады Шватцендейлу, ласково обнимая механика, залезая ему на спину, целуя его и заявляя, что он им так полюбился, что они наденут ему на шею расшитый узорами ошейник и будут водить его на поводке. Шватцендейл благосклонно обнимался с девушками, похлопывал их по попкам и отвечал, что их план вполне его устраивает — с тем условием, что его будут хорошо кормить, мыть, причесывать и прогуливать каждый день. «Непременно!» — радостно заверяли его танцовщицы. Они все вместе будут носиться по знаменитому бесконечному пляжу Ша-ла-ла и бросать палки в море, чтобы Шватцендейл за ними бегал и, отфыркиваясь, приносил их обратно в зубах.
Сиглаф и Хунцель наблюдали за проделками трех девушек с угрюмой подозрительностью, время от времени обмениваясь бормочущими замечаниями. Монкриф проявлял терпимость. «Такова жизнь! — говорил он атлетическим амазонкам. — Перед отливом всегда наступает прилив. Если не плыть против течения, однако, утонуть можно и в том, и в другом случае — а для бедного старины Монкрифа настало время качаться на волнах в смутных грезах, глядя в небо, пока его уносит в открытое море».
Резко повернувшись к шарлатану, Сиглаф смерила его каменным взглядом и сухо обронила: «Пока тебя не унесло слишком далеко, и пока волны не убаюкали тебя на веки вечные, изволь заплатить нам
все, что ты должен. Мы ждем уже слишком долго».Хунцель прибавила: «Мы прекрасно понимаем, что ничто не доставляет тебе большего удовольствия, чем возможность надуть кого-нибудь и смыться со всеми его деньгами. Мы не хотели бы, чтобы ты доставил себе такое удовольствие за наш счет». Обе говорили грубо и отрывисто, нисколько не беспокоясь о приличиях и не обращая внимания на то обстоятельство, что неподалеку находилась полуоткрытая дверь в каморку суперкарго.
Сиглаф продолжала: «Сию минуту у нас нет ни гроша. Это возмутительно!»
Монкриф улыбнулся, успокоительно поднимая ладонь: «Уважаемые дамы! Давайте не будем устраивать кошачий концерт! Вы не потеряете ваши деньги».
«Твоими устами мед пить! — фыркнула Хунцель. — Все наши так называемые «деньги» — столбики цифр в записной книжке, куда никому не дают заглянуть. С какой стати мы должны тебе верить?»
Сиглаф почти кричала: «Ты хочешь, чтобы мы бродили по улицам, голодные и голые, и просили милостыню или торговали собой? Отдавай нам весь заработок сейчас же!»
«Всему свое время, — парировал Монкриф. — Ничего не могу сделать, пока не подведу баланс».
«Забудь про баланс! Раскошеливайся!»
«Не все так просто, — пояснил Монкриф. — Прежде всего я должен подсчитать, сколько я вам должен. Из этой суммы придется вычесть затраты на проезд, проживание, питание и тому подобное. Баланс — это остаток после всех вычетов».
Сиглаф гневно взмахнула рукой: «Так подведи свой баланс сию минуту и выплати все, что нам причитается!»
«Практически нецелесообразно! — заявил Монкриф. — Как вам известно, для того, чтобы они не были доступны любому встречному и поперечному, учетные записи закодированы. Для того, чтобы их расшифровать, потребуются время и приложение усилий».
«Не притворяйся! — воскликнула Хунцель. — Мы знаем правду! Ты разбрасываешься нашими деньгами, как сумасшедший! Ты прокутил все средства, у тебя ничего не осталось. Разве не так?»
«Исключительно в теоретическом плане. В ходе дальнейших выступлений я намерен взыскивать гонорары и амортизировать вклады, пока не соберется требуемая итоговая сумма, после чего я смогу с вами рассчитаться. Мы не можем плодотворно сотрудничать в истерической атмосфере: расчеты слишком сложны».
«В таком случае тебе следовало бы заняться расчетами, не теряя времени».
«В настоящее время я планирую новую программу выступлений труппы, — с достоинством ответствовал Монкриф. — Мне нельзя отвлекаться».
Обе амазонки разразились саркастическим хохотом. Хунцель спросила: «О какой труппе ты говоришь? Ты живешь в безвозвратном прошлом».
Монкриф безразлично пожал плечами: «Посмотрим. А теперь уходите — вы мешаете мне отдыхать».
«Ха-ха! Не тут-то было! Мы тебя не оставим в покое!»
«Почему бы ты тут валялся и нежился, пока мы беспокоимся о потерянном заработке? — спросила Хунцель. — В Каксе мы позаботимся о том, чтобы тебя отправили, как несостоятельного должника, в исправительный трудовой лагерь на острове Аквабель!»
Монкрифу нечего было сказать. Амазонки-клуты раздраженно удалились.
Через несколько минут из своей каморки показался Мирон. Клуты вернулись к себе в каюту, в салоне стало тихо. Фрук, Плук и Снук сидели за обеденным столом и просматривали альбом «фотографий-настроений» Винго. Паломники собрались на свободном участке грузового отсека, репетируя последовательность молитвенных ритуалов. Монкриф все еще сидел в углу салона. Увидев Мирона, он подозвал его жестом — Мирон приблизился.
Монкриф указал на дверь каморки суперкарго: «Надо полагать, вы слышали мою перепалку с клутами?»