Зовем вас к надежде
Шрифт:
— Вы знаете бар «Хюбнер» на холме Кобензль? Не тот, большой, а сзади? Тот, который рядом с ближним рестораном?
— Да, а почему…
— Сейчас четырнадцать часов. В пятнадцать часов вы должны быть там.
— Красоткин наконец объявился? — Линдхаут задышал чаще.
— Уже несколько часов назад! Он сказал, что встречаться у нас или в вашей квартире слишком опасно. Вы должны приехать в бар на холме Кобензль и ждать его там!
— Хорошо, — сказал Линдхаут и повесил трубку.
Когда он тронулся с места, руки у него немного дрожали. Он крепче обхватил рулевое колесо. «Через час, — подумал он. — Через час я буду знать, кто босс „французской
13
Бар на холме Кобензль лежал непосредственно на обочине улицы Хуэнштрассе и был круглым строением из стекла. Линдхаут запарковал машину на большой площадке и пошел назад к бару. Только что подъехал автобус с японскими туристами — минимум шестьдесят человек. Японцы говорили высокими, звонкими голосами, перебивая друг друга. Они смеялись и непрерывно фотографировали огромный город, лежавший у их ног.
Линдхаут протиснулся сквозь толпу и вошел в заведение. Оно было почти пустым. Через несколько минут оно будет забито японцами, подумал Линдхаут и сел за столик прямо перед круговой стеклянной стеной. Было без двадцати три. Приходилось ждать.
Заказав у официанта кофе мокко, он смотрел вниз на море домов и сверкающую реку. Он видел мосты, башни церквей, высотные дома и бесчисленные окна, ослепительно отражавшие солнечный свет. Сквозь дымку он увидел вдали за рекой вытянутые горные хребты. Это Карпаты, ответил официант на вопрос Линдхаута.
В бар, возбужденно тараторя, вошли японские туристы. Внезапно все оказалось настолько забитым, что кое-кто из гостей не нашел себе места и остался стоять. Экскурсовод монотонно отбубнил на английском языке свой текст «Сейчас вы видите…»
Линдхаут нервничал все больше. Он чувствовал себя как в огромном вольере для попугаев. Люди задевали его, наталкивались на его столик — и чрезмерно вежливо извинялись. Бар наполнился изнуряющим беспокойством. Линдхаут промокнул вспотевший лоб. 14 часов 50 минут. Он подумал: время, которое обычно проходит так непостижимо быстро, сейчас остановилось. У него внезапно разболелась голова, и он попросил перегруженного заказами официанта принести аспирин и двойной коньяк. Японцы задавали экскурсоводу бесконечные вопросы и по-прежнему непрерывно фотографировали. Самое большое впечатление произвело на них чертово колесо, которое теперь пришло в движение.
В 15 часов Линдхаут выпил второй коньяк. Голова все еще болела. Через четверть часа головня боль прошла, но Красоткина Линдхаут, теперь постоянно державший в поле зрения входную стеклянную дверь, так и не увидел. Он тихо выругался себе под нос и почувствовал, как под рубашкой по груди сбегает пот. Японцы фотографировали, смеялись, толкали его столик, улыбались и извинялись по-английски с глубокими поклонами.
— It’s okay, — все время повторял Линдхаут. — It’s okay. Don’t mention it. [67]
67
Все в порядке. Не стоит (англ.)
Японцы кланялись, и женщины тоже. Линдхаут не выдержал и стал тупо смотреть на город внизу и на Дунай. Он испугался, когда какой-то мужчина скользнул на стул напротив него.
— Добрый день, господин профессор, — сказал человек в легком летнем костюме и расстегнутой на шее белой рубашке. Узкое лицо с высоким лбом, каштановые волосы
и карие глаза — этот человек, как с изумлением обнаружил Линдхаут — вообще не изменился за тридцать три года.— Доктор Левин…
— Тише, — сказал мужчина. Впервые Линдхаут увидел его в здании советской комендатуры на улице Беллария, когда тот забирал его из темной одиночной камеры. Тогда этот человек носил форму и был полковником. Линдхаут машинально подумал: Левин, Карл, родом из Берлина, еврей, в тридцать третьем году вместе с родителями эмигрировал. Осел в Москве. Изучал там медицину. Родители умерли.
— Почему вы? — спросил он. — Где Красоткин?
Японцы внезапно громко рассмеялись — один из них рассказал анекдот.
— У Красоткина все хорошо. — Левин перегнулся через столик и говорил очень тихо: — Вы ведь с Ильей Григорьевичем друзья, не так ли?
— Очень хорошие… — Несмотря на жару Линдхаута вдруг зазнобило.
— В последний раз вы видели Илью в Базеле, несколько лет назад…
— Да. И что же?
— …и обменялись с ним кое-какими мыслями…
— Какими мыслями?
Японцы снова засмеялись.
— О… всемирном сотрудничестве ученых.
— Да…
— Вы смогли чего-нибудь достичь в Америке?
— Очень немногого…
— Вот именно.
— Что «вот именно»?
— С Ильей было аналогично… нет, не аналогично… он… Органам власти стали известны его планы и планы его друзей…
— И…
— …и эти органы их совершенно не одобрили. Вы понимаете?
— Проклятье! Что с Ильей? Что они с ним сделали?
— Ничего, совсем ничего, почти ничего… несколько бесед… небольшое дело… Он продолжает работать в Москве хирургом. Ни с ним, ни с его друзьями ничего не случилось…
— Вы лжете!
— Тише, черт побери! Я не лгу! Естественно, Илья Григорьевич должен сейчас сосредоточиться исключительно на своей работе. За ним наблюдают…
— Я вам не верю! — прошептал Линдхаут.
Левин зашептал:
— Разве Илье дали бы через посредников проинформировать «Сану»? Почему, по-вашему, он вызвал вас в Вену? Почему, по-вашему, я сейчас сижу перед вами?
— Для этого может быть много причин…
— Послушайте, профессор, неужели вы считаете меня такой свиньей, что, по вашему мнению, я буду участвовать в деле, направленном против вас?
— Нет, конечно нет, но…
— Никаких «но»! Илья невыездной! Он должен показать свою абсолютную верность линии и благонадежность… Его имя использовали, потому что знают, что вы друзья, — и это все. Я тоже друг Ильи. В последний момент возникли споры о подведомственности… поэтому вы должны были столько прождать в Вене. Вена сразу же была избрана местом встречи. Это идеальный город для таких вещей…
— Для таких вещей?
— Что угодно господину? — Снова появился официант.
— Мокко. И коньяк. Большой, — сказал Левин по-немецки без всякого акцента.
Официант кивнул и стал протискиваться через радостно возбужденных японцев.
— Но вам ведь разрешили приехать, — сказал Линдхаут.
Левин кивнул.
— Почему? Кто дал вам разрешение?
— Моя служба. Вы же знаете — я специалист по оказанию экономической помощи странам «третьего мира»…
— Ах да, конечно, — сказал Линдхаут, который внезапно почувствовал неприятный привкус во рту.
— Я привез с собой письмо от Ильи Григорьевича. Не смотрите на меня так. Хорошо, я состою в одном объединении! Вы должны радоваться. Иначе я бы ничего не разузнал во Франции.