Комнатка на коммунальной дачестала целым миром для тебя.Вглядываться в судьбы их и лица,видеть им невидимую нить.У одних чему-то научитьсяи других чему-то научить.Научить чему-то.Но чему же?Прямо в душу каждого взглянуть,всех проверить, всем раздать оружье,всех построить и отправить в путь.Жить судьбою многих в каждом миге,помогать одним, винить других…Только разве так читают книги?Так, пожалуй, люди пишут их.Может быть.И ты посмотришь прямостранными глазами.Может быть…С тайною тревогой спросит мама:— Ты решила, кем ты хочешь быть?Кем ты хочешь быть!И сердце взмоетпрямо в небо.Непочатый крайдел на свете.Мир тебе откроетвсе свои секреты.Выбирай!Есть
одно,заветное,большое, —как бы только путь к нему открыть?До краев наполненной душоюобо всем с другими говорить,Это очень много, понимаешь?Силой сердца, воли и умалюдям открывать все то, что знаешьи во что ты веруешь сама.Заставлять их жить твоей тревогой,выбирать самой для них пути.Но откуда, как, какой дорогойк этому величию прийти?Можно стать учительницей в школе.Этим ты еще не увлеклась?Да, но это только класс, не боле.Это мало, если только класс.Встать бы так, чтоб слышны стали людямсказанные шепотом слова.Этот путь безжалостен и труден.Да, но это счастье.Ты права.Ты права, родная, это счастье —все на свете словом покорить.Чтоб в твоей неоспоримой властибыло с целым миром говорить,чтобы слово музыкой звучало,деревом диковинным росло,как жестокий шквал, тебя качало,как ночной маяк, тебя спасло,чтобы все, чем ты живешь и дышишь,ты могла произнести всегда,а потом спросила б землю:— Слышишь? —И земля в ответ сказала б:— Да.Как пилот к родному самолету,молчаливый, собранный к полету,трезвый и хмелеющий идет,так и я иду в свою работу,в каждый свой рискованный полет.И опять я счастлива, и сновапесней обернувшееся словоот себя самой меня спасет.(Путник, возвращаясь издалека,с трепетом глядит из-под руки —так же ли блестят из милых окондобрые, родные огоньки.И такая в нем дрожит тревога,что передохнуть ему нельзя.Так и я взглянула от порогав долгожданные твои глаза.Но война кровава и жестока,и, вернувшись с дальнего пути,можно на землени милых окон,ни родного дома не найти.Но осталась мне моя отвага,тех, что не вернутся, голосада еще безгрешная бумага,быстролетной песни паруса.)
* * *
Так и проходили день за днем.Жизнь была обычной и похожей.Только удивительным огнемпроступала кровь под тонкой кожей.Стал решительнее очерк рта,легче и взволнованней походка,и круглее сделалась чертадетского прямого подбородка.Только, может, плечики чуть-чутьпо-ребячьи вздернуты и узки,но уже девическая грудьмягко подымает ситец блузки.И еще непонятая властьв глубине зрачков твоих таится.Как же это должен свет упасть,как должны взлететь твои ресницы,как должна ты сесть или привстать,тишины своей не нарушая?Только вдруг всплеснет руками мать:— Девочка, да ты совсем большая!Или, может, в солнечный денек,на исходе памятного мая,ты из дому выбежишь, дружок,на бегу на цыпочки вставая,и на старом платьице твоемкружево черемуховой ветки.— Зоя хорошеет с каждым днем, —словом перекинутся соседки.В школьных коридорах яркий свет.Ты пройдешь в широком этом свете.Юноша одних с тобою лет удивится,вдруг тебя заметив.Вздрогнет, покраснеет, не поймет.Сколько лет сидели в классе рядом,спорили, не ладили…И вотглянула косым коротким взглядом,волосы поправила рукой,озаренная какой-то тайной.Так когда ж ты сделалась такой —новой, дорогой, необычайной?Нет, совсем особенной, не той,что парнишку мучила ночами.Не жемчужною киномечтой,не красоткой с жгучими очами.— Что ж таится в ней?— Не знаю я.— Что, она красивая?— Не знаю.Но, — какая есть, она — моя,золотая,ясная,сквозная. —И увидит он свою судьбув девичьей летающей походке,в прядке, распушившейся на лбу,в ямочке на круглом подбородке.(Счастье, помноженное на страданье,в целом своем и дадут, наконец,это пронзительное, как рыданье,тайное соединение сердец.Как началось оно?Песнею русской?Длинной беседой в полуночный час?Или таинственной улочкой узкой,никому не ведомой, кроме нас?Хочешь —давай посмеемся, поплачем!Хочешь —давай
пошумим,помолчим!Мы — заговорщики.Сердцем горячимя прикоснулась к тебе в ночи.)Вот они — дела!А как же ты?Сердца своего не понимая,ты жила.Кругом цвели цветы,наливались нивы силой мая.Травы просыпались ото сна,все шумнее делалась погода,и стояла поздняя веснатвоего осьмнадцатого года.За пронзенной солнцем пеленойта весна дымилась пред тобоюстранною, неназванной, иной,тайной и заманчивой судьбою.Что-то будет!Скоро ли?А вдруг!Тополя цветут по Подмосковью,и природа светится вокругстранным светом,может быть, любовью.
* * *
Ну вот.Такой я вижу Зоюв то воскресенье, в полдне там,когда военною грозоюпахнуло в воздухе сухом.Теперь, среди военных буден,в часок случайной тишины,охотно вспоминают людисвой самый первый день войны.До мелочей припоминаясвой мир,свой дом,свою Москву,усмешкой горькой прикрываясвою обиду и тоску.Ну что ж, друзья!Недолюбили,недоработали,не так,как нынче хочется, дожилидо первых вражеских атак.Но разве мы могли б иначена свете жить?Вины ничьейне вижу в том, что мы поплачем,бывало, из-за мелочей.Мы все-таки всерьез дружили,любили, верили всерьез.О чем жалеть?Мы славно жили,как получилось, как пришлось.Но сразувихрь,толчок,минута,и, ничего не пощадив,на полутоне сорван крутос трудом налаженный метив.Свинцовым зноем полыхнуло,вошло без стука в каждый доми наши окна зачеркнулочумным безжалостным крестом.Крест-накрест синие полоскина небо, солнце и березки,на наше прошлое легли,чтоб мы перед собой видаливойной зачеркнутые дали,чтоб мы забыться не могли.Глаза спросонок открывая,когда хлестнет по окнам свет,мы встрепенемся, вспоминая,что на земле покоя нет.Покоя нет и быть не может.Окно как раненая грудь.Нехитрый путь доныне прожит.Отныне начат новый путь.Все в мире стало по-другому.Неверен шум, коварна тишь.Ты выйдешь вечером из дому,вокруг пытливо поглядишь.Но даже в этой старой даче,в тревожный погруженной мрак,все изменилось, все иначе,еще никто не знает как.
ВТОРАЯ ГЛАВА
С девятого класса, с минувшего лета,у тебя была книжечка серого цвета.Ее ты в отдельном кармане носилаи в месяц по двадцать копеек вносила.Мы жили настолько свободно и вольно,не помня о том, что бывает иначе,что иногда забывали невольно,что мы комсомольцы и что это значит.Все праздником было веселым и дерзким,жилось нам на свете светло и просторно.Развеялось детство костром пионерским,растаяло утренней песенкой горна.Вы в мирное время успели родиться,суровых препятствий в пути не встречали,но ритмом былых комсомольских традицийсердца возмужавшие застучали.И в знойные ночи военного летавы всей своей кровью почуяли это.Еще тебе игр недоигранных жалко,и книг непрочитанных жаль, и еще тыприпрячешь — авось пригодится — шпаргалку.А вдруг еще будут какие зачеты!Еще вспоминаешь в тоске неминучейлюбимых товарищей, старую парту…Ты все это помнишь и любишь? Тем лучше.Все это поставлено нынче на карту.Настала пора, и теперь мы в ответеза каждый свой взнос в комсомольском билете.И Родина нынче с нас спрашивать вправеза каждую буковку в нашем Уставе.Тревожное небо клубится над нами.Подходит война к твоему изголовью.И больше нам взносы платить не рублями,а может быть, собственной жизнью и кровью.Притоптанным житом, листвою опалой,сожженная солнцем, от пыли седая,Советская Армия,ты отступала,на ноги истертые припадая.Искрились волокна сухой паутины,летели на юг неизменные гуси,ты шла, покидая поля Украины,ты шла, оставляя леса Беларуси.А люди?А дети?Не буду, не буду…Ты помнишь сама каждой жизнью своею.Но кровь свою ты оставляла повсюду,наверно затем, чтоб вернуться за нею.О запах шинельного черного пота!О шарканье ног по кровавому следу!А где-то уже подхихикивал кто-то,трусливо и жалко пиная победу.Как страшно и горько подумать,что где-то уже суетились, шипя и ругая…О чем ты?Не вздрагивай, девочка, этоне те, за кого ты стоишь, дорогая.