Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

У нурманов — глаза заблестели, сумрачное напряжённое выражение на лицах сменилось восторженными улыбками.

«А ветер как гикнет, как мимо просвищет,

Как двинет барашком под звонкое днище,

Чтоб гвозди звенели, чтоб мачта гудела:

— Доброе дело! Хорошее дело!».

Парни — морские разбойники, пираты. С малолетства. Толк в «гудении мачты» — понимают.

Нурманы — совсем не русские бояре. Разбираются в снастях, в парусном вооружении, в обводах и конструкции корпуса. Они в этом жили. Годами, с детства. Они тоже, как Боголюбский, только значительно сильнее, дуреют от отсутствия рулевого весла. Но делают это сильно профессиональнее. Не взгляд любопытствующего пассажира со стороны — личная память. Память рук, спины. Память с младенчества, с песен, которые им пели в колыбели:

«Руны волн ты ведай, коль вызволить хочешь,

Парусных коней из пены,

Нарежь их на реи, на руль и штевень

И выжги на веслах огнем.

При быстром прибое, при бурных волнах

Без горя войдешь ты в гавань».

Им «руны волн» — как «отче наш» — «от зубов отскакивает». Они знают — «как должно быть». И, видя, что «как не должно» — есть, да ещё и работает… просто хмелеют от «невозможного», от новизны.

Улыбаются, переглядываются, даже — дышат иначе. Полнее, глубже. Глаза не прищурены — распахнуты. Пытаются сразу охватить всё, «съесть» взглядом. Когда лодочка поднимается на волне — и сами привстают, тянутся вверх.

Сживаются.

С корабликом, с волной, с ветром…

Я ещё ничего не сделал, не сказал, а эти парни — уже мне рады. Просто потому, что напомнил.

Об их детстве, о море, о ветре, о парусах.

О родном.

Мелочь, конечно. Ежели что — порубают меня в капусту ничтоже сумняшись. Но ежели — нет, то — воздержатся. С взаимной приязнью.

Первым очухался Сигурд:

– Кто построил тебе такое… такой корабль?

– Я, мои люди. Здесь, на Стрелке.

– Покажешь?

– Нет. Ты не принёс мне присягу.

Всё, восторг прикосновения к невиданному, к чуду — закончился. Пошла повседневная мерзость мелкой торговлишки. «Ловля блох» в сиюминутном понимании выгоды.

– Я готов наняться со своими людьми к тебе на службу.

– Я рад. Но каждый человек будет нанят или нет — сам.

– Нет. Мы — одна семья.

– На Стрелке есть семья. Моя. Мой народ. Или вы войдёте в мою семью. Каждый — сам. Или… Двум семьям не ужиться в одной избушке.

Эта тема висит надо мной «дамокловым мечом». Почему и придумал «этногенез перемешиванием». Почему старательно «рассыпаю» любые общины, общности, которые приходят ко мне.

Вот пример: у Сигурда — полсотни очень хороших бойцов. У меня — чуть больше. Если они обживутся во Всеволжске и решат меня сковырнуть… Внезапно, выбрав подходящий момент…

Я могу поставить вышки на сотни вёрст. Которые донесут весть о приближении вражеского отряда. Но у меня нет надёжных средств, которые заблаговременно предупредили бы меня о переходе вот такой группы — в состояние «враг». Внешний враг куда менее опасен, чем враг внутренний. Организованный, спаянный, профессиональный.

Как я понимаю, Боголюбский поэтому же требовал «россыпи» отряда нурманов. Кипчаки, служащие ему, связаны с ним кровным родством. Нанимать же чужаков «стаей» можно только на короткое время и на конкретную работу.

– Нам нужно три месяца. Чтобы Самборина… э… княгиня… э… отдохнула. Потом мы уйдём к её отцу в Гданьск.

– Сигурд, не надо меня обманывать. Полгода. Чтобы она родила. Я знаю. Подумай чуть дальше. Ты не потащишь её с новорожденным младенцем в дорогу сразу. Дорога — длинна и тяжела. Не надо обманывать себя и меня — вы не уйдёте до весны.

– Фаен! Дорлиг. (Чёрт! Плохо) Очен-но. Я думал… Вернуть её к её отцу. С сыном. Княжичем, рюриковичем. Ценное приобретение для Собеслава. Внук. Думал наняться к нему. Стать важным человеком. При дворе князя кашубов. Нужно время и место. Чтобы переждать.

Глава 442

Умный мужик. О другом естественном варианте, об основании «своего дома» на моих или соседних землях — даже не говорит. Пусти его, и через полгода у него будет свой городок.

«Земля-то здесь обильна.

Порядка только нет».

«Порядок» он наведёт. Даже какой-нибудь местный «Гостомысл» не сильно нужен.

Будет «володеть и княжить». С моей номинальной властью или без — мелкие подробности.

«Нет ли водицы напиться? А то так кушать хочется, что и переночевать негде» — старинная солдатская присказка.

Об этом — ни слова.

Вот если бы я попросил помощи, предложил решить мои проблемы его воинами. Своих воров погонять, чужих пощупать… Торг — «анти-шахматы»: кто начинает — проигрывает.

Извини Сигурд — «гостомыслить» я не буду. Я лучше — просто малость по-мыслю.

Сигурд смотрел в одну точку, погружённый в свои мысли. «Ласточка» сменила галс, гик стакселя пошёл с одной стороны судна на другую. Я успел среагировать на предупредительный крик нашего двух-вихрового матроса, Сигурд пропустил возглас, получил по лицу этим бревном и улетел за борт. Только тапочки мелькнули!

Про свою «реакцию хамелеона», но не языком — я уже…

Успел-таки — поймал собеседника за пятку. Как, блин, того Ахиллеса в Стиксе прополаскивали!

Подскочили парни, вытащили.

Мы сидели на носу, остальные были на корме или в середине судна. Разговора нашего никто не слышал, и нурманы решили, что это я его… Схватились за оружие. Салман с Суханом — аналогично.

Вы себе представляете мечный бой на корпусе этой скорлупки?! Все бы искупались. И не все бы выжили. Но Сигурд успел отплеваться и заорать:

– Ней! Стопп! Свордс — и слирен! (Мечи — в ножны!)

Ему помогли раздеться. Как я и предполагал — двойная кольчуга и кольчужные чулки в сапогах. Предусмотрительный мужик: на свидание со «Зверем Лютым» — только в полном железном презервативе. Типа: а вдруг?

Хорошая защита. Но всё тело в шрамах. Право на крепкий доспех он выслужил.

Сигурд перехватил мой взгляд, хмыкнул, натянул чистую сухую рубаху из наших запасов.

– Вот я… голый перед тобой. Воевода Иван. Ты видел мои раны, ты слышал мои мысли. Подскажи — что мне делать?

Открылся мужик. Не от близости промелькнувшей рядом смерти. Не от заботы о своей женщине. Не от потрясения моей лодочкой.

От непонятности будущего.

«Самое тяжёлое в жизни — бремя выбора».

Терпи Сигурд. Дальше — ещё тяжелее.