Зверинец Джемрака

…и все мы пошли ко дну, ко дну, И все мы пошли ко дну.

День рождения у близнецов был первого августа.

На десятый день рождения я подарил Ишбель морскую раковину. Она едва удостоила ее взглядом.

На одиннадцатый я подарил ей кинеограф. Она рассмеялась — раз или два, — перелистывая страницы с картинками под стук дождя по брезентовому навесу.

На двенадцатый я ничего не стал ей дарить и поклялся больше не ломать себе голову над подарками.

На тринадцатый я подарил ей апельсин.

На четырнадцатый я подарил ей пестрого мышонка. Она назвала его Джестером, и он бегал у нее по переднику.

На пятнадцатый я подарил ей золотое кольцо, которое стащил у пьяного матроса в кабаке.

Джестер умер.

На шестнадцатый день рождения я подарил Ишбель необычную, очень красивую крысу. Она полюбила зверька и назвала его Фаунтлерой. Когда Ишбель прогуливалась по улице, Фаунтлерой выглядывал у нее из капюшона. Он был белоснежный, с блестящими розовыми глазками, и любил музыку. Когда она пришла попрощаться со мной, Фаунтлерой был при ней.

Лорд Лавелл у двери седлает коня, Чья грива бела как мел, Выходит любовнику «в добрый путь» Сказать леди Нэнси Белл. Ах, дорогая, мой путь за моря В чужие края лежит…

Хоть убей, не могу вспомнить следующую строчку.

Я видел странные места, и они видели меня, наблюдая за мной спокойным, оценивающим взглядом…

За два дня до отплытия я стоял в комнате с молчаливыми птицами — меня снова и снова тянуло сюда — и почувствовал, что за мной кто-то наблюдает.

— Просто пришла сказать «до свидания».

— Разве ты не придешь нас проводить на причал?

— Приду, но ведь там будет куча народу.

Я встал на колени, поцеловал ее сильные маленькие ладони с обкусанными ногтями, заплакал и сказал, что люблю ее. На самом деле — нет, ничего такого я не сделал.

Издал удивленный возглас, и все.

— У меня всего минута, — сказала она.

— Работа?

Мама ждет.

— Ясно.

— Странно будет без вас обоих.

— Самой небось хочется уплыть? — со смехом спросил я.

— Китобойные суда воняют. Она скорчила гримасу.

Мы оба вели себя глупо. «А ведь это может быть наш последний раз», — подумал я, обхватил ее руками и притянул поближе.

— Ненавижу вас обоих за то, что вы уходите, — сказала она с неожиданными слезами в голосе.

Когда я поцеловал ее в губы, она ответила на поцелуй. Сладкие минуты тянулись до тех пор, пока она не отстранилась и не сказала, что ей пора, а потом взяла меня за руку и вытащила на улицу. Пока я провожал ее до калитки, голова у меня кружилась. Во дворе Кобб методично собирал навоз. Львица миролюбиво обгладывала шмат мяса, удерживая его передними лапами и нежно облизывая, прикрыв при этом глаза.

— Ты ведь за ним присмотришь? — с надеждой спросила Ишбель. — Он совсем не такой, каким пытается казаться, — сам знаешь.

— Я тоже.

— Папа даже руку ему отказался пожать. Тим плакал. Не говори ему, что я рассказала.

— Конечно не скажу.

Мы стояли, улыбались и были немного похожи на слабоумных.

— Вообще-то, он — большой ребенок, — призналась она.

— Я тоже.

— Как твоя мама? — спросила Ишбель.

Этого могло никогда не случиться.

— Справится. Попросила Чарли поговорить со мной, чтобы я остался и занялся рыбой. А я ее спрашиваю: «Ты серьезно? Выбирать между прилавком с рыбой и кругосветным путешествием?»

Ишбель засмеялась и пригладила волосы.

— Ладно, мне пора. — С этими словами она убежала.

Уйти на три года и вернуться мужчиной, вернуться другим человеком. Увидеть неведомые страны, которые мне так хотелось увидеть. И море. Разве надоест когда-нибудь смотреть на море? Однажды, когда мы стояли на мосту, она задала мне этот вопрос. А ведь она даже ни разу не видела его и, дай бог, не увидит.

Я вернулся домой, сел у окна и смотрел, как садится солнце. Дело было в мае. На фоне красного зарева чернели крыши. В небе громоздились острова. На берег накатывали волны. Эти прекрасные острова назывались Азорскими. Джаффи Брауна больше нет. Он обратился, был обращен в призрак в заколдованном Богом океане. Мои глаза и горизонт цвета индиго — это одно и то же.

Ранним утром на пристани собралась разномастная толпа: докеры, грузчики, кучка старух и несколько матерей; моей там не было. Матушка словно отдалилась от меня. Мы попрощались. Она сказала, что вся эта история ей ненавистна. Собираешься уйти — уходи, и возвращайся как можно быстрее, и не жди, что мне это понравится. Мистер Джемрак тоже не хотел, чтобы я отправлялся с Тимом. Когда я сообщил ему о своем решении накануне вечером, он похлопал меня по плечу, приблизил свое лицо к моему и долго не сводил с меня водянистых голубых глаз, отчего мне стало не по себе.

— Будь осторожен, Джаф, — хрипло произнес он. — Провожать вас я не пойду.

Мы с чувством пожали друг другу руки и обменялись неловкими улыбками, но тут кто-то пришел за птицами, и я быстро улизнул.

Жена Дэна Раймера, высокая светловолосая женщина, с прямой спиной, стояла на причале. Дети постарше хватались за ее юбку, а младенца она держала на руках. В ожидании приключений на берег сходила целая команда португальских матросов; все они глазели на Ишбель, которая пришла сюда прямо из «Гусыни» в своих красных башмачках.

Она не плакала и не поднимала шума. Каждому из нас достался легкий поцелуй в губы. Тима она обнимала дольше.

— Привези его обратно, Джаф, живым и невредимым, — попросила она.

Я и сейчас вижу, как она стоит на причале и машет одной рукой, другой заслоняя глаза от солнца.

5

Когда я наконец ступил на палубу, ужас, снедавший мои внутренности, слился воедино со странным восторгом. Мне хотелось посмотреть киту в глаза. Единственного в своей жизни кита я видал на картине в Морской часовне — того, что проглотил Иону. Морды у него не было — сплошная серая глыба, чудовище с пастью. Но я знал: у китов есть глаза, и я хотел заглянуть в них, как смотрел прежде в глаза всем животным, проходившим через зверинец Джемрака. Зачем? Сам не знаю. Вряд ли это помогло мне что-то понять.

Все мы до единого были восторженными идиотами, дикими до самозабвения. В то утро мы сновали взад и вперед, делая все не так, и сердца выпрыгивали у нас из груди. Мы ничего не знали и не умели, совсем ничего, да и друг друга еще не успели узнать. Из членов команды восемь были совсем зеленые молокососы, еще восемь или больше — взрослые мужчины. Самому младшему, Феликсу Даггану, болтуну из Орпингтона, исполнилось четырнадцать, а самому старшему — костлявому негру по имени Сэм — шестьдесят. Благодарение богу, с нами был Дэн: с нами — и не с нами. К тому моменту мы были знакомы уже семь лет, но до совместного плавания я не знал его. Теперь знаю. Знаю лучше, чем кого бы то ни было.