Звериный подарок

В таком напряжении идет время, плывет солнечными лучами мимо наших ног, летит пылью от порывов ветра. Не знаю, сколько времени прошло, только вдруг… Девчонка резко выдыхает и… опускается на землю. А когда белоглазый отвлекается на нее, Улем перекидывается. Мгновенно визжит арбалетный болт, застревая в густом медвежьем мехе, но уже через секунду медведь валит белоглазого с ног. Размахивается лапой…

— Стой! — вдруг ору я и несусь к ним со всей возможной скоростью. И конечно же цепляюсь по дороге за какой-то пучок особо крепкой травы. Хорошо хоть нож успеваю отбросить, а то бы точно себе распорола что-нибудь.

Медведь хрипло рычит, но дива не добивает.

— Стой, Улем! — строго повторяю, разглядывая девчонку. Из-под плаща виднеется темное, почти черное платье, но и на нем четко видны следы крови. Она без сознания.

— Свяжи его и не трогай! Стой! Я сама свяжу.

Улем прижимает дива за шею и поясницу, пока я ищу веревку, а потом быстро его связываю. Этому меня тоже Улем научил, стягиваю так, чтобы двинуться не смог, белоглазый глухо рычит в землю и дергается, но сбросить с себя медведя не способен даже самый крупный, хорошо обученный воинскому искусству див. А этот вообще какой-то мелкий и хилый, кроме арбалета, в нем ничего опасного и нет.

Как только пленный связан, Улем перекидывается и, резко хватая меня за руку, тащит в сторону. Оттолкнув совершенно невежливо за дерево, вдруг наклоняется и рычит:

— Их надо убить!

В его глазах жажда крови, горячность боя владеет каждой клеткой напряженного тела. Звериный гнев застилает человеческий разум такой плотной пеленой, что становится страшно.

— Улем, — зову тихо-тихо.

Теперь, чтобы меня услышать, надо прислушаться. А значит — успокоиться. Жду, пока кровавая дымка в глазах напротив растает.

— Оденься! — Вдруг понимаю, что он совершенно голый. Как же, разодрал всю одежду, когда перекидывался, времени раздеваться-то не было.

Он быстро меня отпускает.

Возвращаясь к дивам, я оглядываюсь на связанного и встречаю упорный, пылающий ненавистью взгляд. Потом иду к девчонке, и, как только приседаю рядом, парень яростно шипит и дергается. Тут же над ним Улем, в штанах, значит, запасные с собой все-таки взял. Неужели ждал чего-то подобного?

— Улем, не трогай его!

— Почему? — очень спокойно спрашивает, равнодушно разглядывая тело под ногами. — Я думаю, их надо убить.

— Кого убить? Испуганного мальчишку и девчонку без сознания?! — вдруг злюсь.

Злюсь, потому что и сама не понимаю, что заставляет меня оставить их в живых. На войне, конечно, нет места правилам чести, но не настолько… Безоружных, перепуганных? А то, что они вовсе не за нами охотились и даже не знают, кто мы такие, никаких сомнений не вызывает.

Улем думает. Я дотрагиваюсь до девчонки, и белоглазый тут же шипит.

— Я целитель, — заявляю ему. — Если не будешь отвлекать, может, ее и вылечу. Понял?

Судя по глазам, понял. Затравленно смотрел, пока я укладывала девчонку ровно. В груди почти дыра, с четкими, слегка обожженными краями. Личинка зурпа, скорее всего, больше тут не было хищников, оставляющих такие следы. Ну или растение кровопуска, это хуже, оно впрыскивает в тело сок, старательно разлагающий ткани.

Девчонка оказывается как из мягкого теста. Никогда я не лечила никого так легко. Хватает двух дыханий, и она начинает дышать ровно, а дыра почти заросла.

— Костер разведи, — требую у Улема.

Тот хмурится, но делает, что сказано. По линии жестко сжатых губ видно, что с моим решением он не смирился.

Всегда думала, что у него личные счеты с дивами. Что из-за них он сиротой остался. Похоже, это действительно так, иначе как еще объяснить желание убить не воинов? А то, что они не имеют отношения к воинам, любой простофиля поймет.

— Перенеси ее к огню, — уже мягче прошу, и он подчиняется.

Я расстилаю свой плащ, куда девчонку и укладываем. Следом волочит парня и прислоняет к ближайшему дереву.

Мы садимся с Улемом друг напротив друга, и теперь придется думать, что делать дальше. Сказать нам друг другу нечего. Он щурится в сторону дива, а тот отвечает не менее кровожадным взглядом. И молчит.

— Как вас зовут? — вдруг спрашиваю связанного.

Тот дергается и сжимает зубы.

— Я спасла твою спутницу. Как вас зовут?! — напираю.

Пристально смотрит мне в глаза.

— Хайли, — наконец хрипит голос, будто сорванный в крике, и звуки не совсем похожи на наши, привычные. Видимо, прибыл совсем недавно и почти не привык пользоваться общим смешанным языком.

— А ее?

— Рахель, — шепчет див, и в его лице проскальзывает боль. Вызывающего выражения как и не было, только страх. За нее, как понимаю.

— Меня зовут Дарена, а его — Улем.

Улем получает полный презрения взгляд. Молча отворачивается, не скалясь в ответ, как дикий зверь, значит, успокаивается.

— И что ты собираешься с ними делать? — лениво спрашивает, прикрывая глаза. — Тащить с собой? Отпустить, чтобы они или на местных вышли, или на зурпа? А может, назад вернемся, к дивам их проводим, обеспечим безопасный переход к своим, а то чем же еще нам заниматься? Времени-то полно…

Я молчу. Ирония мне понятна, но что делать теперь — пустота в голове. Что же делать? Белоглазый отворачивается от моего бегающего взгляда, с тоской смотря на Рахель. Не верит, что мы их живыми оставим, ведь в этом нет смысла. Что же делать?

Убивать бы я их все равно не позволила. Не знаю, что бы придумала, если бы не случилось то, что всегда приходит нежданно-негаданно, не спрашивая, нужен ли вам его приход. Приходит и решает все само, без твоего участия. А главное, спорить не с кем.

Девчонка стонет и открывает глаза. Немного приподнимается на локтях и отчаянным шепотом зовет Хайли. Улем очень медленно оборачивается. А… через секунду уже сидит рядом с ней, руками упираясь в землю по бокам от ее тела, почти обнимая, и заглядывает заторможенным взглядом в узкое, испуганное лицо. Разглядывает его так жадно, как будто увидел и узнал что-то давно потерянное, давно забытое. И ее лицо вдруг неуловимо меняется, испуг уходит, стирается боль, тает усталость, и остается только спокойная уверенность.