Зверобой (Художник Г. Брок)

— Как можешь ты мучить меня, Гетти! Конечно, я его самый верный друг на земле.

— Мучить тебя? Да, да, я теперь вспоминаю. Как хорошо, что ты сказала это слово, Юдифь, потому что теперь у меня в голове все опять прояснилось! Ну да, он говорил, что дикари будут мучить его, но что он постарается вынести это, как подобает белому мужчине, и что вам нечего бояться…

— Говори все, милая Гетти! — вскричала сестра, задыхаясь от волнения. — Неужели Зверобой и вправду сказал, что дикари собираются подвергнуть его пыткам? Пожалуйста, вспомни хорошенько, Гетти, потому что это страшная и серьезная вещь.

— Да, сказал. Я вспомнила об этом, когда ты стала говорить, будто я мучаю тебя. Ах, мне ужасно жалко его! Но сам Зверобой говорил об этом очень спокойно. Зверобой не так красив, как Гарри Непоседа, но он гораздо спокойнее.

— Он стоит миллиона Непосед! Да, он лучше всех молодых людей, приходивших на озеро, вместе взятых! — сказала Юдифь с энергией и твердостью, изумившими сестру. — Зверобой — человек правдивый. В нем нет ни крупицы лжи. Ты, Гетти, еще и не знаешь, какая это заслуга со стороны мужчины — говорить постоянно одну только правду. Но если узнаешь… Впрочем, нет, надеюсь, ты этого никогда не узнаешь. Кто даст такому существу, как ты, жестокий урок недоверия и злобы?!

Юдифь закрыла в темноте лицо руками и тихонько застонала. Внезапный приступ волнения продолжался, однако, всего один миг, и она заговорила спокойнее, хотя голос у нее стал низким и хриплым и потерял свою обычную оживленность.

— Тяжелая это вещь — бояться правды, Гетти, — сказала она, — и все же я боюсь правды Зверобоя больше, чем любого врага. Невозможно хитрить, имея дело с такой правдивостью, такой честностью, с такой непоколебимой прямолинейностью. И, однако, ведь мы не совсем неровня друг другу, сестра. Неужели же Зверобой во всех отношениях выше меня?

Юдифь не привыкла говорить о себе с таким смирением и искать нравственной поддержки у Гетти. Кроме того, надо заметить, что, обращаясь к ней, Юдифь редко называла ее сестрой. Известно, что в американских семьях даже при совершенном равенстве отношений сестрой обычно называет младшая старшую. Так как мелкие отступления от общепринятых правил иногда сильнее поражают наше воображение, чем более существенные перемены, то Гетти заметила это обстоятельство и подивилась ему в простоте своего сердца. Честолюбие ее на один миг проснулось, и ответ прозвучал так же необычайно, как вопрос. Бедная девушка изо всех сил старалась говорить как можно толковее.

— Выше тебя, Юдифь? — повторила она с гордостью. — Да в чем же Зверобой может быть выше тебя? Он даже не умеет читать, а с нашей матерью не могла сравниться ни одна женщина в этой части света. Я думаю, он не только не считает себя выше тебя, но даже вряд ли выше меня. Ты красива, а он урод…

— Нет, он не урод, Гетти, — перебила Юдифь, — у него только очень простое лицо. Но на этом лице такое честное выражение, которое гораздо лучше всякой красоты. По-моему, Зверобой красивее, чем Гарри Непоседа.

— Юдифь Хаттер, ты пугаешь меня! Непоседа самый красивый человек в мире. Он красивее даже тебя, потому что, как ты знаешь, красота мужчины всегда лучше, чем красота женщины.

Это невинное проявление сердечной склонности не понравилось старшей сестре.

— Теперь, Гетти, ты начинаешь говорить глупости, и давай лучше об этом не толковать. Непоседа вовсе не самый красивый человек на свете, немало найдется мужчин и получше его. И в гарнизоне форта… — на этом слове Юдифь запнулась, — в нашем гарнизоне есть офицеры гораздо более представительные, чем он. Но почему ты считаешь, что я ровня Зверобою? Скажи мне вот об этом. Мне неприятно слушать, как ты восторгаешься Гарри Непоседой, у которого нет ни чувств, ни манер, ни совести. Ты слишком хороша для него, и следовало бы сказать ему это при случае.

— Я? Юдифь, что с тобой? Ведь я совсем некрасива, да к тому же и слабоумная.

— Ты добра, Гетти, а это гораздо больше того, что можно сказать о Гарри Марче. У него смазливая физиономия и статная фигура, но у него нет сердца… Но довольно об этом. Скажи лучше, в чем я могу равняться с Зверобоем?

— Подумать только, о чем ты спрашиваешь, Юдифь! Он не умеет говорить и выражается еще неправильнее, чем Непоседа, потому что Гарри тоже не всегда произносит слова правильно. Ты заметила это?

— Разумеется. Он груб в своих речах, как и во всем остальном. Но, я думаю, ты льстишь мне, Гетти, полагая, что я могу сравниться с таким человеком, как Зверобой. Допустим, что я лучше воспитана. В известном смысле, пожалуй, я красивее его… Но его правдивость, его правдивость — вот что составляет такую ужасную разницу между нами! Ладно, не будем больше говорить об этом. Постараемся лучше придумать, каким образом вырвать его из рук гуронов. Отцовский сундук еще остался в ковчеге, и можно попробовать соблазнить их новыми слонами. Хотя боюсь, Гетти, что за такую безделицу нельзя выкупить на волю такого человека, как Зверобой. Кроме того, быть может, отец и Непоседа совсем не намерены хлопотать о Зверобое так, как он хлопотал о них.

— Но почему, Юдифь? Непоседа и Зверобой — приятели, а приятели всегда должны помогать друг другу.

— Увы, бедная Гетти, ты плохо знаешь людей. Приятелей надо иногда остерегаться больше, чем явных врагов, а приятельниц тем более. Но завтра я снова отвезу тебя на берег, и ты постараешься сделать что-нибудь для Зверобоя. Его не будут мучить, пока Юдифь Хаттер жива и может придумать средство, чтобы помешать этому.

Беседа их стала бессвязной, но они продолжали разговаривать, пока старшая сестра не выпытала у младшей все, что Гетти успела запомнить. Когда Юдифь наконец удовлетворила свое любопытство (впрочем, это не совсем подходящее слово, ибо любопытство ее казалось совершенно ненасытным и не могло быть полностью удовлетворено), когда она уже была не в силах придумать новые вопросы, не прибегая к повторениям, челнок направился к барже. Непроницаемая темнота ночи и черные тени, падавшие на воду от холмов и лесистого берега, чрезвычайно затрудняли розыски судна. Юдифь очень ловко правила челноком из древесной коры; он был настолько легок, что для управления им требовалось скорее искусство, чем сила. Закончив разговор с Гетти и решив, что пора возвращаться, она налегла на весла. Но ковчега нигде не было видно. Несколько раз сестрам мерещилось, будто он вырисовывается во мраке, словно низкая черная скала, но неизменно оказывалось, что это лишь обман зрения. Так в бесплодных поисках прошло полчаса, пока, наконец, девушки не пришли к весьма неприятному выводу, что ковчег покинул свою стоянку.

Попав в такое положение, большинство молодых женщин так испугались бы, что думали бы только о собственной безопасности. Но Юдифь нисколько не растерялась, а Гетти тревожил лишь вопрос о том, что побудило отца покинуть стоянку.

— Но ведь не может быть, Гетти, — сказала Юдифь, убедившись после многократных попыток, что ковчега найти не удастся, — ведь не может быть, чтобы индейцы приблизились на плотах или вплавь и захватили наших во время сна!

— Не думаю, чтобы Уа-та-Уа и Чингачгук легли спать, не рассказав друг другу обо всем случившемся с ними за время долгой разлуки. А как по-твоему, сестра?

— Быть может, и нет, дитя. У них много причин, чтобы не уснуть. Но делавара могли застать врасплох и не во время сна, особенно потому, что его мысли заняты совсем другими вещами. Но все-таки мы должны были услыхать шум: крики и ругань Гарри Непоседы разбудили бы эхо на восточных холмах, словно удар грома.

— Непоседа часто грешит, произнося нехорошие слова, — смиренно и печально призналась Гетти.

— Нет, нет, нельзя было захватить ковчег без всякого шума! Я оставила его меньше часа назад и все время внимательно прислушивалась. И, однако, трудно поверить, чтобы отец мог бросить собственных детей.