Звезда бегущая

Через некоторое время, как это опять же обычно водилось, проигрыватель выключили, из угла за диваном извлекли гитару, и Богомазов, подкрутив колки и побренчав по струнам, стал петь своим слабеньким, но приятным баритоном современные фольклорные песни — про художника, нарисовавшего свой портрет синей краской, повесившего его на стену, а потом поменявшегося с ним местами, про то, как мы в Америку придем и им дворцов культуры понастроим, про несчастную любовь одиннадцати тринадцатых к девяти одиннадцатым, потому что их общий знаменатель был слишком велик для их маленькой любви… Когда голос у Богомазова начал срываться, гитару взял Парамонов, попробовал тоже петь, картинно склоняя голову к плечу, но голоса у него не было, он путался в струнах, и ему не дали играть, отобрали гитару, а в центр круга, который сам собою образовался между диваном и столом, кто-то — кажется, Столодаров, Наташа не заметила точно — бросил, крутанув, пустую бутылку.

— В «бутылочку»! Ну, это гениально! Прекраснейшее занятие! — закричали, захохотали, загалдели кругом и возбужденно, уже в азарте предвкушения игры, стали сдвигаться на стульях теснее к дивану, сдвинулись, и Света, прорвавшись через другие руки, крутанула бутылку.

Выпало на Иришу.

— Э, холостой ход! Это неинтересно! Заново, заново! — снова загалдели кругом, Света с Иришей приподнялись со своих мест, потянулись друг к другу, звучно поцеловались, вытянув друг к другу губы, засмеялись, и Ириша, сев, крутанула бутылку.

— Есть! — закричали вокруг Наташи.

Бутылка показывала горлышком на пришедшего со Светой прибалтийца.

— Выходить или как? — подбочениваясь, спросила Ириша.

— Выходить — и никаких разговоров, иначе смысла нет! — Парамонов, сидевший рядом с прибалтийцем, толкнул его со стула ладонью и завладел бутылкой. — На кого выпадет — тому и суженой быть.

Савин, все так же сидевший за столом и не принявший участия в игре, встал и, обходя образовавшийся круг, молча пошел из комнаты. Щелкнула замком, открываясь, входная дверь.

Из кухни вернулась Ириша с прибалтийцем.

— Уже? — спросил Парамонов, пустил бутылку — и она опять указала на садившуюся Иришу. — Неужели? — откидываясь на спинку стула, сказал Парамонов. — Но я ведь, Ирочка, верю в такие вещи.

— Перекручивай! — закричал Богомазов. — Пусть отдохнет человек.

Все захохотали.

— Перекручивай, перекручивай, в самом деле — отдохнуть нужно! — кричали Парамонову.

Что-то подняло Наташу с места, она вышла в коридор, увидела неприкрытую дверь на лестничную площадку, мгновение постояла и растворила ее.

Савин стоял к ней спиной, у начала лестницы, облокотившись о перила, поставив ногу на продольную железину у их основания, курил и смотрел в окно внизу, на промежуточной площадке между лестничными маршами.

— Вам не плохо? — спросила Наташа от двери.

Он выпрямился, медленно повернулся, увидел ее, и на лицо его, так же медленно, как он поворачивался, вышла улыбка.

— А! Наташа! — сказал он и сел на перила, одною ногой упершись в пол, другою покачивая в воздухе. — А вы что же, не играете в «бутылочку»?

В том, как он произнес это слово, Наташа сразу же уловила насмешку, и ей, непонятно отчего, сделалось стыдно.

— Мне показалось, что вам плохо, — сказала она.

— Кошмарно, кошмарно плохо! — все так же насмешливо помотал он головой, бросил сигарету на пол, встал с перил и растер ее каблуком. — Я уж подумал даже, хоть бы кто вышел, поддержал, когда стану падать.

«Господи, ужасно милый! Ужасно! — глядя на него и чувствуя, как в висках шумит кровь, подумала Наташа. — Удивительно, он совсем… ни на Маслова, ни на Столодарова… совсем другой».

— Но ведь это же так — в «бутылочку»… шутка, — сказала она. — Ведь они же все серьезные, уважаемые люди, Маслов — руководитель группы, Парамонов — кандидат наук…

— И носитель дивных брюк, — засмеявшись, перебил ее Савин, разломил оказавшееся вдруг у него в руках небольшое яблоко, с которым, видимо, и вышел из квартиры, подошел к Наташе и протянул половину. — Поможете, Наташа? Я хотел тихо и спокойно выкурить сигарету в одиночестве и заесть сладким плодом, но уж раз вышли — что ж, помогайте.

— А вы в Москве какой институт кончали? — спросила Наташа, беря яблоко и не кусая его, держа в руке.

— Энергомеханический. Это имеет какое-нибудь отношение к вашей обиде за «бутылочку»?

— Нет, просто я тоже хочу поехать в Москву учиться…

Савин стоял совсем рядом, она чувствовала тепло, исходящее от его большого, крупного тела. «Если он меня будет целовать, я ему разрешу», — немея пальцами рук, подумала она, и, словно услышав ее, Савин взял Наташу одной рукой за спину, другой за голову, уперев в затылок твердый, круглый бок яблока, притянул к себе и, обдав ее смешанным запахом вина и сигаретного дыма, стал целовать. «Господи, какой милый!..» — думала Наташа, с запрокинутой головой, упираясь руками в грубый, колючий свитер у него на груди, и все у нее в голове кружилось, и сама она будто падала куда-то, ей казалось, ее никто еще не целовал так.

Савин отпустил ее, и, когда отстранялся, Наташу на мгновение, снова обдало тем же смешанным запахом вина и дыма.

— А почему вы совсем не танцуете? — спросила она после молчания, избегая смотреть ему в глаза.

— А вы заметили? — Он с хрустом откусил от яблока и стал жевать, глядя на нее с улыбкой. — Спасибо.

Наташа наконец решилась взглянуть на него. И подняла наконец ко рту яблоко.

— Это вы еще не привыкли, — сказала она. — Это у вас оттого, что вы у Ириши впервые. Вы со всеми ними познакомитесь поближе — и тогда… Правда, у них всегда интересно. Это вы не привыкли просто.

— Не привык, ну конечно! — сказал он, доел свою долю яблока, протянул к Наташе ладонь за ее огрызком, она, стесняясь, отрицательно помотала головой, Савин, разжав ей пальцы, насильно взял огрызок у нее из руки, спустился к окну, открыл форточку и выбросил на улицу.

— Вы мне должны будете рассказать о Москве, — сказала Наташа, когда он стал подниматься к ней наверх.

— Рассказать о Москве? Что вы, Наташа!.. Ее видеть надо. Вот, коль решили, поедете — и увидите.

Савин поднялся, Наташа думала, они сейчас снова будут целоваться, но он раскрыл дверь и с порога позвал ее:

— Идете?

Наташа молча наклонила голову и вошла в квартиру.

На кухне, в дальнем от входа углу, за плитой, Парамонов целовался с женой Маслова, она обнимала его за шею, и правая рука Парамонова была под ее вытянутой из брюк кофточкой. В комнате крутила бутылку Оксана, а Маслов сидел на стуле вытянувшись, с застывшим, мертвым лицом, и смотрел на дверь комнаты.

Наташа прошла к проигрывателю, включила его, поставила пластинку и вывела ручку громкости на предел.

— Алик! — крикнула она Маслову. — Заберите у них бутылку, дамам хочется танцевать.