Звезда цесаревны. Борьба у престола

— Герр Шрейбер, — обратился к нему Ариальд. — Господину камер-юнкеру надо написать несколько слов.

— О, сейчас, сейчас, — засуетился старик.

Он торопливо подал Сумарокову стул, подвинул бумагу, чернила и гусиное перо. Сумароков написал по-немецки:

«Высокородный господин, имею от графа Ягужинского словесные препоручения её величеству. Опасаюсь приезда князя Долгорукого. Что должен я делать? Ехать или ждать и где? Жду всемилостивейших повелений».

— Вот это передай господину Бирону, — сказал он, передавая Ариальду записку, — а я подожду здесь.

Ариальд кивнул головой и исчез в коридоре. Сумароков встал и с беспокойством заходил по комнате. Маленький старичок тихо подсел к столу и вновь углубился в свои занятия.

Было тихо. «Какая чудесная перемена судьбы, — думал Сумароков. — Герцогиня вчера — сегодня императрица». Он невольно вспомнил вопрос Ариальда, залы московских дворцов, роскошные празднества Петра II, брильянты, золото… Чувство горечи наполнило его душу. «И вот, — думал он, — за то, что я, рискуя головой, привёз ей весть о том, что всё это принадлежит ей, за то, что предупредил о кознях врагов, — за всё это брошен ею, и в смертельной тревоге жду министров, и никто не защитит меня от их гнева и мести…»

Тревога росла с каждой минутой.

Наконец Ариальд вернулся и передал ответ Бирона. Бирон просил Сумарокова подождать в указанном месте, куда его проводит Ариальд. Сумароков немного успокоился. Значит, он не совсем брошен.

Ариальд, очевидно, уяснил себе положение. Он понял, что всем здесь грозит опасность от каких-то министров, членов какого-то совета, которых ждут сюда. Что боится Бирон, боится Сумароков, боится Густав Левенвольде, сейчас скрывающийся в квартире Бирона, тревожится новая императрица. Смутно думал он, что если императрица дорожит Бироном и отчасти Густавом, то вовсе не дорожит этим русским офицером и что наибольшей опасности подвергается именно этот красивый и ласковый офицер. И, почуяв в себе рыцарскую кровь славного рода Тротта, мальчик решил всеми силами помогать этому гонцу; находившемуся, по его мнению, в опасном положении.

— Я готов, — сказал Сумароков.

— Тогда следуйте за мною, господин камер-юнкер, — отозвался Ариальд.

Сумароков любезно поклонился старичку и последовал за маленьким пажом.

В небольшом доме, дворце герцогини, тоже были свои тайны. И узкие коридоры, и винтовые лестницы, и подвалы, — целый лабиринт в миниатюре.

По узким, коротким, но извилистым коридорам вёл его Ариальд. После довольно продолжительного блужданья Ариальд привёл его в глубокий подвал, тёмный и сырой, слабо освещённый одинокой свечой. Сумарокову невольно стало жутко. Мрачные, нависшие своды, с которых гулко падала, капля за каплей, вода на каменные плиты пола. Убогая койка, деревянный стол и скамья передним.

У стола сидела странная фигура. Маленький карлик с двумя горбами. Густые, длинные, чёрные волосы в беспорядке лежали на спине горбуна и закрывали его лицо.

— Авессалом! — громко крикнул Ариальд. — Принимай гостя.

Карлик, не торопясь, откинул нависшие на лицо волосы, медленно поднялся с места и уставился неподвижным взглядом больших чёрных глаз на пришедших. Сумароков поклонился странной фигуре. Карлик кивнул головой.

— Так ждите здесь господина Бирона, — крикнул Ариальд, — а я бегу!

Он послал рукой привет Сумарокову и скрылся за дверью.

Сумароков сел на скамью. На лице горбуна было сосредоточенное, угрюмое выражение. Сумароков чувствовал себя неловко.

— Скажите, кто вы? — спросил он.

— Шут, — коротко ответил горбун.

— А ваше имя?

— Авессалом, — последовал короткий ответ.

— Я бы хотел знать ваше настоящее имя, — мягко заметил Сумароков.

— Я забыл его, — ответил горбун.

Разговор прервался. Маленький горбун полез в угол, стал на колени, долго копошился, наконец встал, дерзка в руках две бутылки и две серебряные чарки. Он молча поставил их на стол, потом опять полез в угол и достал оттуда ветчину и какое-то печенье. Всё это он поставил на стол.

— Вот, — коротко произнёс он, — ешьте.

Сумароков не ел целые сутки.

— Благодарю вас, — сказал он.

— Пейте же, — нетерпеливо повторил карлик, наливая чарки.

Сумароков с истинным наслаждением выпил за здоровье гостеприимного горбуна большую чарку крепкой настойки и приступил к еде. Горбун тоже пил и ел, но его лицо продолжало сохранять мрачное выражение. Чтобы начать разговор, Сумароков спросил:

— Вы давно здесь?

— С детства, — ответил горбун. — Скажите, — продолжал он, — ведь при русском дворе тоже есть шуты?

— Есть, — кивнул головой Сумароков.

— Я слышал про шута Балакирева, — угрюмо продолжал горбун.

— Пётр Великий очень любил его, — ответил Сумароков, — но потом разгневался на него. Его пытали, били батогами и сослали в Рогервик в крепостные работы.

Авессалом тихо покачал головой.

— Шуты часто кончали плахой, — произнёс он. — За что его сослали и где он теперь?

Сумароков всё более и более удивлялся странному тону и расспросам горбуна.

— Балакирев, — ответил он, — не был только шутом. Он исполнял некоторые поручения императрицы, которые не понравились её мужу — императору. Когда умер император, императрица вернула его и определила рядовым в Преображенский полк.

— Да, это вечная история шута. Угождать одним, угождать другим, — голос горбуна звучал глухо под сырыми низкими сводами его подвала, — прикрывать интриги, носить любовные записки, караулить влюблённых, играть своей головой, отвлекать внимание подозрительного мужа или жены и потом погибнуть от удара ножом или отравы за то, что слишком много знаешь. — Он налил себе вина и залпом выпил.

— А что, — продолжал он, — шутов у вас тоже бьют, как собак?

— Нет, — возразил Сумароков. — Пётр Первый разве под сердитую руку… да всем равно попадало от него, даже светлейшему… Покойный император не занимался шутами.

— Да, — произнёс горбун, вставая, — а у нас смотри, — визгливым голосом продолжал он. С этими словами он обнажил свои руки и показал Сумарокову сине — багровые рубцы. — Шут, шут… — визгливо кричал он с налившимися кровью глазами. — Это забава господина Бирона… Теперь она императрица всероссийская… А он!.. Ха-ха-ха, — он расхохотался диким смехом. — Так у вас не бьют шутов? А?

— Не бьют.

На лице горбуна выступили красные пятна.

В своём сером кафтане с широкими рукавами он походил на гигантскую летучую мышь. Густые, длинные, чёрные волосы, в беспорядке падавшие ему на лицо, придавали ему дикий и зловещий вид.

Странный, суеверный ужас мало-помалу овладевал Сумароковым. Что-то страшное чудилось ему за словами горбуна, как зловещее предсказание грядущих бедствий.

Но не успел он что-либо сказать, как шумно отворилась дверь, и на пороге с хлыстом в руках показался Бирон. При виде его горбун издал злобный хриплый вой и забрался в угол.

— Пошёл вон, шут! — крикнул Бирон, подымая хлыст.

— Господин Бирон! — воскликнул Сумароков, весь бледный, порывисто вставая с места.

Бирон опустил хлыст.