Звезда цесаревны. Борьба у престола
Шрифт:
— Ура, ура! — раздались крики. — Ура, самодержица всероссийская Анна! Ура! Ура!
— Нечего рассуждать, — воскликнул князь Трубецкой. — Императрица сама знает, как полегчить народу.
— Ей надо вернуть то, что у неё отнято, — её самодержавие, — сказал Кантемир.
— О, нет, — крикнул Юсупов, — мы не согласны!
— Не согласны!
— Не согласны! — крикнул Матюшкин и немногие другие.
Но их голоса были покрыты криками остальных:
— Самодержавие! Самодержавие!
Двери распахнулись, и ещё громче стали слышны неистовые крики гвардейцев. С обнажённым палашом в руке вбежал
— Кончайте совещание! — крикнул он. — Офицеры возмущены! Провозглашайте самодержавие, иначе сами ангелы не спасут вас!
— Мы уже решили, — ответил Черкасский. — Да здравствует самодержица всероссийская!
— Челобитная готова, — произнёс Кантемир, вынимая из кармана заготовленную ими челобитную о восстановлении самодержавия. — Подписывайте, господа представители шляхетства!
— Подписывайте, подписывайте, — повторяли Черкасский и Трубецкой.
Челобитная быстро покрывалась подписями.
— Бойсе! Как мы обмануты, — с отчаянием произнёс Матюшкин, обращаясь к Юсупову.
Юсупов весь дрожал, лицо его покрылось красными пятнами.
— Нас заманили в западню! Нас предали! Русь продали! — хрипло ответил он. — Кто же! Толпа преторианцев [53] !
За столом императрицы царило тягостное молчание. Из аудиенц-залы доносились крики офицеров, но вот эти крики стали расти, увеличиваться, сливаться в один яростно-восторженный гул.
53
Преторианцы — в Древнем Риме императорская гвардия, которая являлась крупной политической силой и играла большую роль в дворцовых переворотах; этим словом назывались также наёмные войска, служащие опорой власти, основанной на грубой силе.
Императрица встала; за ней поднялись и другие.
— Надо выйти, — сказала она. — О чём они так кричат?..
Едва императрица вышла в залу, как воцарилась мгновенная тишина. Но не успела она подняться по ступеням трона, как поднялась целая буря голосов.
— Ура! Да здравствует самодержица всероссийская!
— Долой верховников! Мы не хотим, чтобы императрице предписывались законы!
— Finis, — тихо произнёс Дмитрий Михайлович.
— Игра сыграна, — отозвался Василий Владимирович.
Обнажённые палаши сверкали в воздухе. Несколько офицеров упали на колени у ступеней трона и, поднимая кверху шпаги, кричали:
— Мы твои рабы! Мы готовы отдать тебе жизнь! Повели, и мы бросим к твоим ногам головы твоих злодеев!
Семён Андреевич Салтыков приблизился к трону и, сделав шпагой на караул, громко воскликнул:
— От лица твоей верной гвардии, всемилостивейшая государыня, приветствую тебя самодержавнейшей императрицей всероссийской, как были твои предки.
Его слова были снова покрыты криками «ура».
В это время в аудиенц-залу входили представители шляхетства во главе с фельдмаршалом Трубецким. Непосредственно за ним шёл Кантемир. Настало молчание.
— Дозвольте, ваше величество, — начал Трубецкой, — прочесть единодушно выраженные сейчас желания шляхетства и генералитета.
— Мы ждём, — ответила императрица.
Как
приговорённые к смерти, слушали верховники роковые слова:— «…для того, в знак нашего благодарства, всеподданнейше приносим и всепокорно просим всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные к вашему императорскому величеству от Верховного Совета пункты уничтожить…»
Ещё когда подписывали челобитную, князь Черкасский распорядился послать за Степановым, чтобы он немедленно приехал во дворец и привёз кондиции. Чтение продолжалось, но главное было уже сказано.
Императрица встала и громко произнесла:
— Моё постоянное намерение было управлять моими подданными мирно и справедливо, но так как я подписала известные пункты, то должна знать, согласны ли члены Верховного Совета, чтобы я приняла предлагаемое мне моим народом?
Последние слова были явной насмешкой. Она спрашивала согласия нескольких человек на принятие того, что предлагал ей, по её словам, весь народ!
Верховники молча наклонили головы.
В это время Степанов передал Дмитрию Михайловичу привезённые им кондиции, сказав, что ему, именем императрицы, было приказано посланным от Черкасского доставить их во дворец.
Бережно, с благоговением взял Дмитрий Михайлович в руки этот документ, хранивший все его надежды, и, медленным, торжественным шагом поднявшись на ступени трона, низко опустив голову, подал императрице кондиции.
Анна не могла совладать с собой и резким, хищным движением вырвала из рук князя, как драгоценную добычу, заветный документ.
Зимний день кончался. Но ясный свет зимнего яркого солнца, погасая, заменялся другим — странным, красным, зловещим светом.
В большие окна кремлёвского дворца врывался этот свет, сперва нежно-розовый, потом светло-красный и наконец кроваво-пурпуровый.
Обитые красным сукном ступени трона под этим светом блестели, переливались оттенками и казались кровавым водопадом. Золотые орлы на балдахине были словно залиты кровью, золотые ручки кресла, тёмные от тени балдахина, приобрели цвет запёкшейся крови.
Кровавое сияние лежало на полу.
Присутствующие с изумлением глядели в окна. Всё небо от запада до севера казалось залитым кровью. На лицах лежал странный оттенок. Солнце зашло, но в аудиенц-зале было светло. Словно вся комната представляла собой красный фонарь.
Тёмным пятном выделялось траурное платье Анны, но кровавыми огнями играла на её голове золотая корона.
Анна медленно развернула лист и в глубокой тишине, протянув вперёд руки и подняв их, резким движением разорвала кондиции сверху почти донизу, с угла на угол, слева направо.
Словно стон вырвался из груди Дмитрия Михайловича вместе с треском разрываемой толстой бумаги.
С лёгким шелестом упал разорванный лист к ногам императрицы.
Самодержица!
— Отныне, милостью Бога, — зазвенел её голос, — принимаю на себя самодержавство моих предков, согласно воле народа! От души желаю быть матерью отечества и изливать на моих подданных милости, доступные нам. Да будет первым словом нового бытия нашего — слово милости и правды. Всемилостивейше повелеваю освободить нашего графа Ягужинского из неправедного заточения и всех «согласников» его!