Звезда Парижа

–  Ваше сиятельство, слава Богу!
– воскликнул он и бросился вперед, пытаясь помочь Елене.

Но граф молча забрал у нее ребенка, предоставив дворецкому помогать маркизе выйти из экипажа.

–  Где спальня девочки?
– спросил он бледную кормилицу, выскочившую из коляски следом за хозяйкой, и, пропустив молодую женщину вперед, пошел за ней на второй этаж.

Чудесная светлая комната с белыми шторами, кремовым персидским ковром и светлой ореховой мебелью была обставлена с заботой и любовью. Везде на ковре лежали мягкие подушки, а на ларях вдоль стен сидели красивые куклы, шелковый розовый полог кроватки, перевязанный большими бантами, и такое же шелковое стеганое одеяльце делали комнату девочки похожей на игрушечный замок маленькой принцессы из сказки.

Александр осторожно уложил малышку поверх одеяла в кроватку и пощупал ее пульс, он был четкий и спокойный, а дыхание было ровным.

«Слава Богу!
– подумал он, - моя дочь цела и невредима».

Умиротворение разлилось в душе графа, он все еще переживал необыкновенное, острое ощущение счастья, нахлынувшее на него, когда он понял, что девочка - его родная кровь. Единственное, что омрачало сейчас настроение молодого человека, так это необходимость общаться с Еленой. Эту женщину он просто ненавидел - мало того, что дав слово и надев его кольцо, она предала его, но она еще осмелилась подарить его ребенка другому мужчине, а его даже не собиралась ставить в известность о том, что у него есть дочь!

«Пока дело с де Виларденом не закончено, я не скажу ей ни слова, - мысленно решил Александр, - а потом мы поговорим».

Граф шагнул из комнаты. Елена стояла в коридоре, вытянув руку и собираясь толкнуть дверь, из которой он стремительно вышел, и они столкнулись в дверном проеме. Александр инстинктивно подхватил молодую женщину за талию, не давая ей упасть, а она вцепилась в его плечи, прижавшись к нему с разбега всем телом. Графу показалось, что ему в макушку ударила молния - все его чувства мгновенно обострились, в ноздри ударил нежный цветочный аромат, исходивший от ее волос, каждой клеточкой своей кожи он ощущал упругую полноту ее груди и мягкую плоскость живота. Под его ладонями тонкая талия изящным изгибом переходила в точеные бедра, он сжал ее сильнее, а его руки судорожно скользнули ниже и сжали круглые ягодицы, теснее прижимая к себе податливое тело.

Испуганный вскрик - и огромные васильковые глаза, распахнутые ему навстречу, должны были отрезвить Василевского, но было уже поздно: все барьеры, которые он возвел между ними, рухнули. Граф остановился взглядом на приоткрытых губах Елены, и это было последней каплей. Он со стоном впился в них, сминая, вымещая всю свою ярость и страсть, мгновенно вспыхнувшую в нем. Воспоминание об избушке под Малоярославцем обрушилась на него, он помнил все до мельчайших подробностей - даже звуки и запахи, и душа требовала немедленно вернуть прежнее блаженство. Поцелуй все длился, сладостный, мучительный, взаимный, потому что Елена отвечала Александру с такой же страстью, так же не помня себя, не отдавая себе отчета, где они находятся.

Плач ребенка пробился к ним сквозь пелену желания, как покрывалом накрывшую обоих. Елена первая пришла в себя и, оттолкнув графа, вбежала в комнату и бросилась к дочери.

–  Зайчик мой, не плачь, мама с тобой, - лепетала она по-русски, стоя на коленях у кроватки.
– Все хорошо, моя милая, ты дома, здесь мама, Жизель, ты в безопасности.

Александр смотрел, как она подхватила девочку на руки и прижала к своей груди. Действительность требовательно напомнила о себе, тихо выругавшись - ведь дело было еще не окончено, он повернулся и пошел к выходу. Через десять минут граф входил в префектуру полиции, где, встретившись с перфектом, рассказал о событиях вчерашнего дня и ночи.

Префект, забрав у Александра ключи, отправил отряд жандармов для ареста преступников, а сам поехал вместе графом в дом на улицу Гренель - произвести опрос потерпевших. Он долго и тщательно расспрашивал кормилицу Жизель и вторую женщину, Маргариту Роже, осматривал и фиксировал следы, оставленные веревками на руках и ногах женщин, а потом беседовал с маркизой де Сент-Этьен, детально расспрашивая ее о требованиях и планах де Вилардена. Он забрал письмо, присланное шантажистом, и письмо барона де Вилардена к Талейрану, которое Елена, на всякий случай, оставила себе, не отдав королю вместе с остальными бумагами.

Александр присутствовал на всех допросах, помогая женщинам вспомнить подробности о доме, где их держали, и только Елена не нуждалась в его помощи. Маркиза была собранна и спокойна, а когда она для сравнения почерка вынула письмо барона к Талейрану, граф не мог не восхититься ее умом и силой духа. Эта женщина вполне могла сама защитить свою семью, правда, от этого открытия Александру стало совсем грустно.

В дом Елены приехал командир жандармов и сообщил префекту, что злоумышленников они нашли привязанными там, где их оставил Александр. Оба сейчас находятся в камерах префектуры, и что итальянец еще на месте преступления во всем признался и обвиняет барона де Вилардена в попытке убить маркизу де Сент-Этьен, ее дочь и двух служанок. Префект полиции поблагодарил хозяйку дома и ее слуг за содействие и отправился допрашивать злоумышленников. Александр проводил его до экипажа и вернулся в гостиную. Теперь ему предстоял тяжелый разговор с женщиной, так запутавшей его жизнь.

Елена сидела там, где он ее оставил - в кресле у камина, и граф снова удивился ее какой-то необыкновенной собранности и силе. В белом муслиновом платье с высоким воротником и длинными рукавами она казалось не только прекрасной, но совсем юной и по-девичьи целомудренной. Невозможно было поверить, что еще два часа назад она отвечала на его страстные поцелуи, прижималась к нему всем телом и, как он чувствовал, плавилась от страсти в его объятиях. Но сейчас молодая женщина была непоколебимо спокойна и подняла на него ровный доброжелательный взгляд благородной маркизы, уверенной в своей независимости.

Александр рассматривал красавицу, гордо, с прямой спиной сидевшую напротив него, и не знал, с чего начать; все слова казались мелкими после того, что они пережили вместе сегодня ночью. Поэтому он просто развязал муслиновый галстук и снял с шеи миниатюру, которую с памятной поездки в Мариенбург с Алексеем Черкасским всегда носил с собой, суеверно считая талисманом. Подойдя к Елене, он вложил ей в ладонь маленький овальный портрет и молча смотрел на нее, ожидая реакции. Руки молодой женщины задрожали, и она подняла побледневшее лицо, глядя на него снизу вверх.

–  Откуда у тебя портрет Мари?
– прозвучал голос, который дрожал так же, как руки молодой женщины.

–  Это портрет Мари, но не той, о которой ты думаешь, это - портрет Мари Понятовской в возрасте одного года, а она была моей матерью.
– Александр, странно довольный тем, что ему удалось пробить броню спокойствия Елены, продолжил: - Видишь ли, у нас в семье очень сильное фамильное сходство, его невозможно ничем замаскировать. Мне только интересно, ты вообще собиралась мне сказать, что у меня родилась дочь?

Он нагнулся к Елене и заглянул в ее глаза. Как ни старалась, она так и не научилась лгать, и в глазах молодой женщины он прочел ответ: она ничего ему не собиралась говорить о дочери, и только случайность спутала все ее планы. Бешенство слепой волной накатило на Александра, накрыв его с головой, и он понял, как можно убить человека, которого когда-то любил. Неимоверным усилием воли он вынырнул из бушующего моря ярости, мысленно досчитал до десяти и тихо сказал:

–  Потрудитесь представить объяснения своему поведению.