Звезда печали и любви
Шрифт:
Снегирев растерянно посмотрел на Олега.
— Ничего, он скоро придет в себя. Дай ему попить.
Обтерев окровавленные руки о свою гимнастерку, трясущимися руками он поднес фляжку к губам офицера. Вода потекла по его подбородку. А Снегирев все лил и лил воду.
— Эй, экономь воду! — остановил Олег. — Пока взводный без сознания, мочой промой ему рану.
— А где я мочу возьму?
— Ты что, дурак? Расстегни свою ширинку и в котелок. Можешь мой котелок взять.
Снегирев, промыв рану, перевязал ее. Давыдов не приходил в себя.
— Пульса нет! — испуганно произнес он.
Олег, взглянув на лицо взводною, успокоил его:
— Не бойся, жив. А теперь посмотри, что у меня.
Тот подвинулся к сержанту.
— Куда тебя ранило?
— В спину. Переверни.
Снегирев осторожно перевернул сержанта. На гимнастерке была кровь. Он задрал гимнастерку и осторожно снял бинт. Чуть выше ягодицы, поперек спины, проходила глубокая рана. В ране пузырьками хлюпала кровь.
— Что там?
— Глубокая рана шириной в палец.
— Пули не видать?
— Нет.
— Поищи! Может, найдешь?
Снегирев пальцем потрогал рану. Он наткнулся на кость.
— Ее не достать.
— А ты попробуй!
— Сейчас посмотрю.
Олег ждал, что ему будет больно, но, к своему удивлению, боли не чувствовал. Он решил, что Снегирев еще не притронулся к его ране, и нетерпеливо спросил:
— Ну что ты тянешь?
Снегирев удивленно посмотрел на сержанта. Полпальца просунул в рану, а тот даже не застонал.
— Ты разве не чувствуешь?
— Что именно?
— Я же в ране твоей уже копаюсь.
— Ничего не чувствую, — ответил Олег, и туг же страшная догадка пронзила мозг.
— Неужели позвоночник задело? — спросил он.
— Не знаю, — отозвался Снегирев.
— А ну сильнее придави.
Тот пальцами надавил на рану.
— Больно?
— Нет! Наверно, нервы перебиты. Ты поищи пулю.
— А ее здесь нет. Видно, срикошетила.
— Тогда перевязывай.
Снегирев осторожно перевязал Олега, положил его на. спину, перебрался на свое место. Олег, лежа с открытыми глазами, смотрел перед собой. Он понял, что у него перебит позвоночник, но отнесся к этому совершенно спокойно: живыми из бэтээра им уже все равно не выйти. В машине было тихо.
— Снегирев, — позвал Олег, но тот не отзывался.
Он прислушался. Стояла гробовая тишина. Незаметно для себя Олег впал в дремоту. Сквозь нее он слышал, что рядом кто-то плачет. «Наверно, по мне плачут», — подумал он, с большим трудом открыл глаза и увидел Снегирева. Тот, головой упираясь о пульт управления пулеметом, тихо скулил.
— Дима! — позвал он.
Снегирев, рукавом гимнастерки вытирая глаза, повернулся к сержанту.
— Ты что, плачешь?
— Нет.
— А мне показалось, что ты плачешь. У тебя девушка есть?
— Какая девушка?
— Ты что, не понял? Я спрашиваю: на гражданке у тебя девушка была?
Снегирев отрицательно покачал головой.
— А почему?
— Дружил с одной. Но как только меня забрали в армию, через полгода она вышла замуж.
— Ты
ее любил?— Вроде любил.
— Это хорошо, что вроде. Раз вроде, значит, не любил. Ничего, вернешься домой, по-настоящему полюбишь. Тебе сколько лет?
— В январе будет девятнадцать.
— А мне знаешь сколько?
Тот неопределенно пожал плечами и тут же ответил:
— Лет двадцать пять.
— Не угадал. На два года ты ошибся. А вот у меня есть девушка и, знаешь, с какого класса она меня любит? С пятого класса! Понял? Она сейчас заканчивает одиннадцатый класс.
— Она что, в школе еще учится? — удивленно спросил тот.
— Раз в одиннадцатом классе, значит, учится в школе, Ты слышал такую фамилию — Наумова?
— Нет.
— Ты в газетах про спорт читаешь?
— Редко.
— Ну и зря. А спортом на гражданке занимался?
— Занимался.
— И каким видом?
— В футбол играл.
— Где?
— Край на край.
— Не понял?
— У нас в станице, где я живу, есть два края: Буденновский и наш, Фрунзенский. Вот мы и играли друг против друга.
— Чудак ты, я тебя спрашиваю про настоящий спорт, а ты про свою дворовую команду рассказываешь. Так вот, моя девушка — чемпионка мира по спортивной гимнастике. Дошло?
— Не забудь меня на свадьбу пригласить, — неожиданно раздался голов Давыдова.
— Если останемся живы, обязательно приглашу.
Олег мечтательно улыбнулся. Он представил Иру в свадебном наряде. Она была необыкновенно красива. Рядом с ней увидел мать. Та, улыбаясь, ласково смотрела на него… Олег встряхнул головой. Он слышал, что перед смертью, как наяву, проходит вся жизнь. «Нет! — тихо прошептал он. — Я не хочу умирать!»
— Ты что-то сказал? — спросил Давыдов.
— Это я сам с собой.
— Олег, если останешься жив, прошу тебя не по службе, а по дружбе. Поезжай к моей жене и скажи, что я ее люблю. Поедешь?
— Нет, так не поеду. Я к тебе в гости приеду и ты в моем присутствии об этом ей скажешь. Договорились?
— Не успокаивай меня. Я знаю, что говорю. Веронике нравилось, когда я произносил эти слова, и она сама часто просила, чтобы я признавался ей в любви. Вот об этом и скажешь ей.
— Я вас, товарищ старший лейтенант, прекрасно понял. Но лучше вас никто эти слова ей не скажет. Я все забываю спросить, когда же вы станете отцом?
— Не знаю. По подсчетам жены, она ждет ребенка где-то в середине января или в конце.
— А кого вы бы хотели, девочку или мальчика?
— Честно говоря, для меня что девочка, что мальчик — одинаково, а жена хочет сына.
— Раз она этого хочет, значит, сын будет. Как вы его назовете?
— Если жив останусь, назову твоим именем.
— Спасибо. С меня причитается.
Они замолчали. Стало тихо. Только слышно было, как тяжело и прерывисто дышал Давыдов.
— А я зря в армию пошел, — неожиданно произнес Снегирев.
— А что, в армию по желанию призывают? — подколол Давыдов.