Звезда в шоке
Шрифт:
После смерти бабушки я думал, что долго еще не будет потерь. Оказалось, недолго. Недавно у меня погиб самый мой любимый двоюродный брат. Он был самым младшим в нашей семье. Со старшим двоюродным братом мы общий язык не нашли. У нас большая разница в возрасте. С моим ровесником — средним двоюродным братом, с которым мы учились в школе вместе, — тоже особо не общаюсь. Мы очень разные. А вот младший брат двоюродный был как моя половина.
Он был нереально красивым, но не очень фотогеничным. У него были огромные глаза, худое лицо, худощавая фигура. Иногда огромные глаза — это не очень красиво, но у него были невозможно красивые глаза. Он очень располагал к себе. Он безумно любил меня. Помню наше детское расставание, когда я уезжал из деревни навсегда, мама меня забрала
У него была жена и три дочки. Помню, он рассказывал, что все хотел сына. Много детей, и, видно, ему тяжело было о них заботиться. Потом оказалось, что они почти как нищие жили. При жизни он все это скрывал, очень старался, работал на двух работах. Он не выдержал и повесился. Говорят, очень болел: язва желудка, перенес операцию.
Каждая смерть воспринималась мной все тяжелее и тяжелее. Ведь самое родное уходило, умирали самые нужные и дорогие люди. Например, смерть моей тети, тети Фаи, которая воспитывала и мою маму, и меня. Маму она с сестрой из детдома забрала. А когда мне было плохо, когда у меня было малокровие, она приехала, увидела меня, истощенного и изможденного, и увезла в деревню. Убедила маму, что мне нужно перейти на парное молоко, то есть просто не дала мне умереть. И ее смерть для меня была невозможной потерей. Жуткая трагедия. А смерть моей жены… Получилось так, что я остался один, раздавленный горем и с больным ребенком на руках. Я, переживая за жену, должен был бороться дальше, ведь мне сказали, что ребенок долго не проживет, надо было сделать все, что только возможно, чтобы этого не случилось.
После бабушки у меня осталось очень много воспоминаний. У нее было пять внуков: три внука от моего дяди и нас с Сашей двое. Но почему-то я был у нее самым любимым. Все вкусное и все лучшее всегда доставалось мне. Наверное, она понимала, что у моих двоюродных братьев есть отец, а у нас его нет, и поэтому относилась к нам помягче. Но если взять только нас с Сашей, то первая очередь всегда была моя. Для меня бабушка была чем-то святым и неземным, как и тетя. Нельзя было, чтоб она ушла. Но она умерла. И следом смерть младшего брата.
Сейчас у меня такой период, когда это все позади. Но у меня есть очень старенький дядя. И несмотря на то, что мы с ним в жизни никак не пересекаемся, и то, что внимания он мне особо не уделял, я все равно переживаю. Он и моя тетя, папина младшая сестра, остались одни из немногих, кто помнит моего отца. Не будет их, и у меня не останется никого, кто моего папу знал. По старым фотографиям, особенно по армейским, вижу, что я очень похож на своего отца. Хотя я и на маму похож сильно. В Сереге что-то есть от меня и от моей мамы. Особенно нос и челюсть. На меня очень похож. Он и моя мама сейчас часто ездят на Байкал, и я просто обалдеваю: он воспитывался в Москве, и непонятно, откуда у него такая тяга к деревне. Его тянет туда, как и меня.
Если просто взять мой творческий путь, то кажется, что все в жизни у меня хорошо: одни первые места, одни гран-при. Мало кто знает, как больно я падал. И хорошо. Не надо никому этого показывать, как больно ты упал. В моей профессии особенно, ведь ты приходишь на работу и обязан улыбаться. Клиенты не должны знать о проблемах. Они же совершенно ни при чем. Поэтому делаешь вид, что все круто, делаешь вид, что все хорошо.
У меня была подруга Овакова Катя. Я очень рад, что в ту трудную минуту, когда я терял жену, мы вместе работали, что она была со мной рядом, все знала и понимала, очень помогала мне.
С Катей Оваковой у меня были нереально близкие отношения. Я мог прийти
к ней даже с очень интимными вопросами. Что-то где-то вскочило, где-то что-то болит, где-то что-то кольнуло, где-то что-то чешется, так я сразу бежал к Кате и все подробно рассказывал. Она иногда возмущалась, говорила, что такие вещи женщинам не показывают и не рассказывают, для этого должны быть друзья-мужчины. Но потом успокаивалась и смотрела.Доходило до смешного: я мог наголо перед Катей раздеться и показать то, что у меня болит. И в этом не было ничего такого, ведь в ней я видел исключительно подругу.
Катя была косметологом-визажистом. Она умела хранить в себе то, что знала и что понимала. Например, она первая поняла, что я не проживу долго с моей первой супругой. Неудивительно, что она была единственным человеком, кому я мог рассказать о своем горе. Мне кажется, что она боль всю мою брала себе. Катя меня оберегала, хотя у нее сын был и с мужем какие-то нелады. Для меня она была свой, очень теплый и родной человек. Благодаря ей я хоть какие-то ошибки не совершал, потому что она мне многое подсказала, чего я не понимал и не знал. Даже такие элементарные вещи, как забрать жену и ребенка из роддома. Помню, она мне все время тогда говорила:
— Обязательно спроси лишний раз, как ее здоровье, как она себя чувствует, женщины это очень любят.
— Я не смогу, — говорю ей. — Я как ее лицо увижу, так и не смогу это спросить.
— Спрашивай как можно чаще — это будет ей очень приятно.
Как-то раз, когда я собирался в роддом, она подошла ко мне и спрашивает:
— Ты цветы купил?
— Какие цветы? — Не сразу понял, о чем она. Замотанный весь был: мне и за лекарством бежать надо, и надо фруктов купить. Совсем не до цветов.
— Идиот! Ну, ты же не понимаешь, что цветы для женщины — лучшее лекарство! В больницу только с цветами, это же твоя вторая половина! — Сказала это, потом пошла и принесла свой букет.
Катя за руку меня на рынок водила. Выбирала там все, что надо. Я был такой тормоз, все время в страхе, меня трясло. Но благодаря ей, мы все быстро-быстро покупали и везде успевали. Она подсказывала мне с лекарствами, показывала мне витамины, теплые вещи, что-то по женской части. Положит мне это в сумку и отправит, а моя жена потом удивлялась, откуда это я знаю, что ей все это нужно. То есть она чувствовала, что со мной была какая-то женщина. Но я ее успокаивал, говорил, что это Катя Овакова мне помогает.
И как только все стало налаживаться и я мог хоть как-то расслабиться, узнаю, что у моей Кати рак. Началось с того, что она всем говорила:
— Что-то у меня грудь болит, покалывание какое-то. Вот знаешь, Серега, особенно к погоде. Вот как погода, так я, как старая бабка, у меня тут же грудь прихватывает. Ноет, — но она это так сексуально произносила, с интонациями такими игривыми, что я и подумать ничего страшного не мог. Никто не придавал этому значение. В итоге оказалось, что у нее злокачественная опухоль.
Катю все вокруг обманывали, и она до последнего считала, что у нее доброкачественная опухоль. Но я-то чувствовал, что что-то не так. Я на тот момент это все прошел. Я просил Катю точно узнать свой диагноз, еще раз сдать анализы. Потом наступило резкое ухудшение, к ней меня уже не подпускали. И вдруг улучшение. Она приехала ко мне, сказала, что уезжает в кругосветное путешествие с мужем. Он делал все, чтоб ее отвлечь от болезни, и придумал кругосветное путешествие, отдых. Я очень обрадовался за нее. Говорил ей, как рад, что муж ее так любит, что она счастлива, что все так хорошо. Это был последний день, когда я ее видел. Потом мне сказали, что она умерла от рака тяжелой смертью и очень резко. Это была большая потеря, человек, с которым я мог всем поделиться, которому мог все показать и все рассказать. Когда в тяжелый момент жизни рядом родственников практически никого не было, Катя нереально помогала мне и стала очень своим, родным человеком. Все свободное время, какое у нас было и на работе, и вне работы, мы старались проводить вместе. Я, когда ложусь спать, всегда молюсь за усопших, Овакова Катя одна из первых, кого я называю. Светлая ей память.