Звезда Вавилона

– Нет… Все жутко запутанно.

– Надо было начинать с осмотра места убийства.

– Во-первых, кто бы меня туда пустил? А во-вторых, что ты предлагаешь? Лазать на четвереньках по полу в поисках пуговицы от рубашки злоумышленника?

– Или сережки, выпавшей из уха злоумышленницы…

– Ты прав. Нелли могла убить и женщина. Ее гибель – звено в цепочке событий, которую я пытаюсь отследить. И тянется цепочка издалека…

– Со смерти Лидии Ракитиной?

– Как минимум с древнего Вавилона…

– А как максимум?

Астра умела уходить от ответа. Вернее, ее ответы порождали уйму новых вопросов.

– Миром правят символы… – многозначительно произнесла она. – Их влияние на людей не поддается изучению. Слишком глубоко в подсознании залегают эти пласты. Вчера вечером, после разговора с женой профессора, я окончательно пришла к выводу: все упирается в магию вавилонских жрецов.

Матвей отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Слушать Астру без смеха порой было невозможно.

– Эти Ракитины – заложники какого-то колдовства! – как ни в чем не бывало продолжала она. – Они все чего-то боятся… Никто из них не осмеливается говорить о главном: ходят вокруг да около, петляют, как зайцы.

– Что же главное, по-твоему?

– Если бы я знала…

– Почему ты решила сначала поговорить с Синельниковой, а не с домработницей Ракитиных? Она – свой человек в доме, многое видит, слышит.

– Вот именно, свой. Вдруг домработница заодно с хозяевами?

– Ты внесла ее в список подозреваемых?

– Конечно. Нелли ее хорошо знала и могла впустить в квартиру. Не забывай, эта Александра Ивановна не первый год вхожа в семью Ракитиных…

– …и прониклась духом древних тайн! У нее проснулся жгучий интерес к вавилонским богам! У простой женщины, которая всю жизнь трудилась на чулочной фабрике.

Астра не обратила внимания на его сарказм, уже успела привыкнуть.

– Мы не знаем, где она трудилась. Зато в день убийства Александра Ивановна приехала к Ракитиным только к обеду. Мне Леонтий сообщил. Бьюсь об заклад, что у домработницы тоже нет алиби. Скажет, ходила по магазинам или на рынок ездила – за парным мясом для Никодима Петровича.

– Может, так и было.

– А если нет?

– С какой стати домработнице убивать Нелли?

– Не будем гадать на кофейной гуще. Едем к Синельниковой. Она знала Глафиру, а та, скорее всего, делилась с подругой личными переживаниями, советовалась. Поскольку ее уже нет в живых, хранить секреты давно минувших дней бессмысленно. Кстати, притормози у гастронома, купим человеку торт – как-никак в гости идем.

– Я пойду с тобой?

– К Синельниковой? Обязательно! Пустишь в ход мужское обаяние, станешь расточать комплименты, и она расскажет тебе гораздо больше, чем мне. Ее зовут Клавдия Прокофьевна, между прочим.

Матвей тоскливо вздохнул. Он решил не напоминать Астре о том, что торопится в свой офис. Вряд ли она забыла – просто сочла визит к подруге покойной Глафиры более важным, чем разбор завала в конструкторском бюро.

Из-за сильного снегопада они ехали дольше, чем рассчитывали. Пенсионерка Синельникова с нетерпением ждала гостей. Ее переполняла радость, – хоть кто-то ее навестит, хоть кому-то она понадобилась. С тех пор как умерла Глафира, она осталась одна-одинешенька.

Клавдия Прокофьевна передвигалась по квартире с палочкой и без особой нужды на улицу старалась не выходить. В прошлом году зимой она сломала руку, поскользнувшись на тротуаре, и теперь не собиралась подвергать себя такому риску. Раз в неделю ее навещала работница социальной службы, а по выходным заглядывала на пару минут соседка: спрашивала, не надо ли чего принести из магазина или аптеки. Обе женщины торопились, и Клавдия Прокофевна едва успевала переброситься с ними парой слов. Не будь телевизора, она бы совершенно одичала.

А тут к ней пришли двое молодых людей, поговорить о Глафире. Кто бы мог подумать, что она еще может оказаться полезной! Интересно, зачем им Глафира понадобилась?

– Мне торт нельзя, – смущенно улыбалась она, приглашая Астру и Матвея в запущенную гостиную, обставленную старой мебелью. – Я на диете. И так едва хожу, каждый лишний килограмм для меня вреден.

– Вы попробуете маленький кусочек, а я сама приготовлю чай, – запросто предложила гостья. – Вы позволите?

Она отправилась в кухню, а симпатичный молодой человек остался с хозяйкой. Он был прекрасно воспитан, что сейчас не часто встречается.

Женщина с трудом устроилась на диване, а он галантно придвинул ей скамеечку для опухшей ноги, которая не сгибалась и болела. Ради такого случая Клавдия Прокофьевна переоделась в новый халат с синими и красными полосками, повязала на голову яркую косынку. Ее фигура безобразно расплылась, а на лице не осталось и следов былой красоты.

– У вас есть альбом с фотографиями? – спросил Матвей. – Люблю смотреть черно-белые фото прошлых лет.

– Вон там, на полке… – с готовностью кивнула хозяйка. – Когда-то и я была молодой, резвой и здоровой. Вышла замуж, родила ребенка, потом развелась, воспитывала сына одна. Скучная история.

– Сын живет в Москве?

– В Архангельске. Служил в Северном флоте, прикипел к Белому морю, к снегам, к тайге. Женился там. Возвращаться пока не думает.

Она оживилась, показывая гостю фотографии сына, невестки и двоих внуков, себя в молодости. Синельникова уже тогда была склонна к полноте, а с годами эта склонность превратила ее в неповоротливую толстуху.

– А вот мы с Глафирой празднуем мой день рождения… Как раз сын приезжал в отпуск, щелкнул нас.

– Она уже была замужем за профессором Ракитиным?

– Да-а, только тогда он еще не был профессором. Глафира одинокая баба была, неприкаянная. Он на ней не по любви женился, ей-богу. Вместо домработницы ее взял и нянькой к своим детям, чтобы денег не платить. Поди найди дурочку вкалывать с утра до ночи и всякие издевательства терпеть! На такое одни жены способны. Вот он и сделал ее своей женой.

– А Глафира его любила?

– Без памяти. Она-то все за чистую монету принимала… Наивная. Это нынче девки ушлые, хитрые, норовят повыгоднее устроиться. Мы были другие. Глупые! Я ей говорила: заездит тебя, Глаша, это святое семейство. Так и вышло.

– Почему святое?

– Она их всех оправдывала, стояла за них горой. Никодим Петрович, мол, талантливый ученый, ему некогда ерундой заниматься. Без него будто бы культура зачахнет и наука придет в упадок! – усмехнулась Синельникова. – Детки его рано осиротели, без матери остались, оттого и капризничают, и вредничают! Они не виноваты, их жалеть надобно, а не ругать. Вот и дожалелась! Детки-то выросли эгоистами, будь здоров. Никакой тебе помощи, никакого уважения, одни каверзы. Глафира из-за них на тот свет и убралась.