Звездная ночь

— Все чисто.

Мы торопливо вошли в комнату. Тут определенно кто-то побывал с тех пор, как я видела привидение. Вероятно, миссис Бетани. Все коробки и сундуки передвинули, и впервые на моей памяти здесь было убрано. Окна отмыли так, что стекла сделались невидимыми, и казалось, что горгулья может впрыгнуть внутрь в любую секунду. Из углов исчезла паутина.

— Так что мы ищем? — спросил Балтазар.

— Что-то, что поможет понять, почему люди вдруг стали учиться в академии «Вечная ночь». Лукасу необходимо это узнать. Если мы сначала расскажем ему об этом, нам будет легче объяснить про Черити и все остальное. Кроме того, разве тебе самому не хочется узнать?

— Я всегда думал, что миссис Бетани делает это ради денег. Люди на многое готовы пойти ради денег.

— Если бы ей требовались деньги, она могла бы начать принимать людей давным-давно. Как ты и сам говорил, миссис Бетани не любит менять правила, так с чего бы она вдруг решила изменить одно из них? И потом, если бы речь шла о наличных для академии «Вечная ночь», она не стала бы предлагать стипендии ученикам-людям, а она это делает. Ракель получает стипендию, и она не одна такая.

Балтазар кивнул, соглашаясь с моей мыслью, но похоже, ему не очень нравилась вся эта затея.

— В прошлый раз, когда ты сюда пришла, ты разбудила призрака.

— Если хочешь уйти...

— Я не оставлю тебя здесь одну, — сказал он так решительно, что я смутилась.

Глупая получилась шутка — разве он мог испугаться?

— Мне кажется, я уже трижды видела призраков. В трех разных местах — в большом зале, на лестнице и тут. Вряд ли это связано с определенным помещением.

Похоже, я не убедила Балтазара, но он произнес только:

— Ну, так что мы ищем?

— Какую-нибудь связь между учениками-вампирами и нынешними учениками-людьми.

— Это не особенно сужает поиски, Бьянка. — Это еще мягко сказано: комната была забита коробками и ящиками с документами двухсотлетней давности. — Думаю, лучше просто начать.

Мы открыли крышки и принялись перебирать старые пожелтевшие листки бумаги. От них летела пыль. Мне приходилось то и дело отряхивать платье — я не могла спуститься в зал вся грязная. Балтазар вслух называл имена, а я молча читала другие: Тобиас Эрн-шоу. Агата Браунинг. Дирам Патель. Ли Ксаотинг. Табита Айзеке. Нор Ал-Эйеф. Джонатан Донахью. Ски Кахуранги. Сумико Такахара. Это были выходцы из разных стран и столетий. Если между этими именами и имелось что-то общее, так это то, что они одинаково ни о чем нам не говорили. Академия «Вечная ночь» была сравнительно небольшой школой, поэтому мы с Балтазаром знали почти всех учеников-людей, но ни один из них никак не был связан с вампирами, имена которых мы тут отыскали.

— Вот тебе и идея, — простонала я, отряхивая пыль с ладоней.

— Мы не доказали твою теорию, но и не опровергли ее. Вся беда в том, что тут слишком много документов. Нам нужно более точно знать, что мы ищем. — Балтазар вытащил из жилета карманные часы и нахмурился. — Скоро придется возвращаться. Все заметят, что мы ушли, но если мы вернемся, они решат...

— Верно. — От мысли о том, что они решат, я сильно смутилась и не смогла посмотреть Балтазару в глаза.

— Мы будем и дальше искать, я обещаю.

— Спасибо.

Вниз по лестнице мы спустились незамеченными, и Балтазар с облегчением произнес:

— Отлично. Не хотелось бы портить тебе репутацию.

— Вампиров можно обесчестить?

— Ты должна об этом знать лучше других. — Он взял меня за руку и направился к танцполу. — Пойдем. Пусть начинают злословить.

На этот раз мы танцевали не только ради удовольствия. Балтазар привлек меня к себе ближе, чем раньше, ближе, чем меня когда-либо кто-либо прижимал, кроме Лукаса, конечно. Наши тела тесно соприкасались. Теперь мы с ним не были частью общего движения. Мы двигались медленнее остальных, словно в мире не осталось никого, кроме нас, словно мы были совершенно одни. Говоря по правде, сейчас я куда острее ощущала, что за нами наблюдают, ощущала веселое изумление наставников, интерес остальных ребят и злобную ревность Кортни.

Это все игра, повторяла я себе снова и снова. Это ничего не значит ни для меня, ни для Балтазара. Получать удовольствие от игры — нормально.

В какой-то момент Балтазар задел рукой платье одной из девушек и поморщился:

— Что за...

Мы выпали из танца и отошли к стене. Я взяла его за руку и увидела на указательном пальце красную каплю.

— Должно быть, у нее булавка в платье.

Балтазар покачал головой и вдруг замер. Он медленно поднес палец к моим губам, предлагая мне свою кровь.

Вампиры вокруг нас воспримут это как флирт. Пить кровь друг у друга — очень интимный для вампиров процесс. Тот, кто пьет, может почувствовать все потаенные желания и эмоции другого. Зачем Балтазар предложил мне свою кровь — только для того, чтобы дополнить иллюзию наших с ним отношений, или же он в самом деле хочет этого?

Так или иначе, но я не могла сказать «нет».

Мои губы сомкнулись на его пальце, я лизнула подушечку. Вкус оказался соленым. И хотя крови была всего лишь капля, мне хватило, чтобы мельком почувствовать то, что чувствовал он, увидеть стробоскопическую вспышку его мыслей: я танцую в темно-зеленом платье, мудрее, старше и в тысячу раз красивее, чем я есть на самом деле.

Я сглотнула, все вокруг как будто потемнело, а через мгновение осветилось снова.

— Гораздо лучше, — сказал Балтазар низким голосом и медленно вынул палец у меня изо рта.

До меня дошло, что я стою зажмурившись. Чувствуя себя словно одурманенной, я попыталась собраться с мыслями.

— Ладно. Хорошо. — Он улыбнулся, и мне показалось, что он собой гордится.

Повернув к танцполу, я чересчур беззаботно произнесла:

— Пойдем танцевать?

— Пойдем.

Пальцы Балтазара сомкнулись на моей руке, и, безупречно выбрав момент, он в одно мгновение увлек меня обратно на танцпол. Водоворот танцующих тут же захватил меня, словно я чувствовала ритм и темп музыки в биении собственного пульса. От вкуса крови и возбуждения кружилась голова. Больше никогда, думала я. Лукасу это не понравилось бы. Ни за что.

Я поскользнулась на чересчур гладком полу, начала извиняться — и тут же поскользнулась опять. Схватилась за плечи Балтазара, чтобы восстановить равновесие, он нахмурился, и тут я поняла, что он тоже с трудом удерживается на ногах. Мы одновременно глянули на пол и обнаружили, что стоим на льду.

Все забормотали, начали в смятении вскрикивать, а лед становился все толще, потрескивал, и вот уже под ногами прочная, неровная голубовато-белая поверхность. Несколько человек упали. Какая-то девушка пронзительно завопила. Я заметила на стене букет белых цветов, перевязанных лентой: каждый лепесток сверкал инеем и стал неподвижным, замерзшим, твердым...

Балтазар пробормотал:

— Это?..

— Да.

Холодный, вызывающий дрожь ветер, который я хорошо помнила, пронесся по залу, и свечи замигали, а некоторые потухли. Оркестр постепенно прекратил играть — сначала один инструмент, затем другой и наконец полная тишина. Учителя потащили учеников к дверям, но, хотя все были напуганы, никто не мог оторвать взгляда от происходящего. Голубоватый лед покрывал стены, заморозил все до единого окна; сосульки, толстые, как сталактиты, свисали с потолочных балок и с каждой секундой становились все больше. Вот они длиной два фута, пять футов, десять, и уже толще меня — и все это за какие-то мгновения. Я ощутила прикосновения холодных хлопьев, только сейчас они были не мягкими и снежными, как в прошлый раз. Они были острыми и колючими, как ледяная крупа.