Звездные часы человечества

Вот так Нуньес де Бальбоа начинает новый побег в бессмертие; вторая его экспедиция, пожалуй, еще грандиознее первой, хотя и не стяжала большой славы в истории, которая всегда превозносит лишь удачливого. На сей раз Бальбоа пересекает перешеек не только со своими людьми, по его приказу тысячи туземцев тащат через горы дерево, доски, паруса, якоря, лебедки для четырех бригантин. Ведь, построив флот, он сможет завладеть всеми побережьями, завоевать Жемчужные острова и Перу, легендарное Перу. Однако на сей раз судьба настроена против дерзкого смельчака, он беспрестанно сталкивается с новыми и новыми препятствиями. На пути через влажные джунгли черви изгрызают древесину, на место доски прибывают гнилыми, использовать их невозможно. Не падая духом, Бальбоа приказывает рубить у Панамского залива новые стволы и заготавливать новые доски. Его энергия поистине творит чудеса – уже мнится, что все удалось, бригантины построены, первые на Тихом океане. Но тут внезапный торнадо чудовищно вздувает реки, где стоят готовые бригантины. Суда срывает с якоря, уносит в море и разбивает в щепки. В третий раз приходится начинать все сначала, и в конце концов удается построить две бригантины. Еще бы на две, на три побольше – и можно отправиться в путь, завоевывать страну, о которой он мечтает день и ночь, с тех пор как кацик простер тогда руку на юг и он впервые услышал чарующее слово «Бирy». Еще бы залучить сюда нескольких храбрых офицеров да доброе подкрепление из солдат – и можно основать собственную державу! Еще бы месяц-другой да немножко удачи вдобавок к собственной дерзости, и всемирная история назвала бы покорителем инков, завоевателем Перу не Писарро, а Нуньеса де Бальбоа.

Но даже к своим любимцам судьба никогда не бывает слишком щедра. Редко боги даруют смертному более одного бессмертного деяния.

Гибель

С непреклонной энергией Нуньес де Бальбоа готовил свое великое предприятие. Но как раз смелая удача грозит ему опасностью, ведь око подозрительного Педрариаса с тревогой следит за намерениями подчиненного. Быть может, вследствие предательства он проведал о честолюбивых мечтах Бальбоа о власти, а быть может, просто ревниво страшится нового успеха былого мятежника. Так или иначе, он неожиданно присылает Бальбоа весьма сердечное письмо, просит, чтобы тот, прежде чем выступить в завоевательный поход, воротился для совещания в Аклу, город неподалеку от Дарьена. Надеясь получить от Педрариаса дополнительную поддержку людьми, Бальбоа принимает приглашение и немедля возвращается. У городских ворот его встречает небольшой отряд солдат, очевидно высланный приветствовать его; он радостно спешит к ним, чтобы обнять их командира, своего многолетнего собрата по оружию, спутника во время открытия Южного моря, близкого друга – Франсиско Писарро.

Но Писарро кладет ему на плечо тяжелую руку и объявляет, что он арестован. Писарро тоже алчет бессмертия, тоже алчет покорить Золотую страну, а пожалуй, не прочь и убрать с дороги другого дерзкого лидера. Губернатор Педрариас возбуждает процесс якобы по поводу мятежа, суд скор и несправедлив. Через несколько дней Васко Нуньес де Бальбоа с самыми верными своими товарищами шагает на эшафот; сверкает меч палача – и в один миг в покатившейся голове навеки гаснет взор, впервые в истории человечества увидевший сразу оба океана, объемлющие нашу Землю.

Завоевание Византии. 29 мая 1453 г.

Понимание опасности

Пятого февраля 1451 года тайный посланец доставляет в Малую Азию старшему сыну султана Мурада ¹, девятнадцатилетнему Мехмеду ², весть, что его отец скончался. Не говоря ни слова своим министрам-советникам, столь же хитрый, сколь и энергичный султан-заде седлает лучшего из своих коней, без остановки гонит великолепного чистокровного скакуна сто двадцать миль до Босфора и сразу переправляется в Галлиполи, на европейский берег. Только там он сообщает вернейшим людям о кончине отца и, чтобы в зародыше задавить притязание любого другого претендента на престол, спешно собирает первостатейный отряд, а затем идет в Адрианополь, где его на самом деле беспрекословно признают владыкой Оттоманской империи. Первые же шаги нового правителя свидетельствуют о его совершенно беспощадной решительности. Чтобы заблаговременно устранить любого единокровного соперника, он приказывает утопить в бане несовершеннолетнего брата и вслед за убитым – что опять-таки доказывает его коварство и жестокость – немедля отправляет на тот свет убийцу, которого сам же и нанял.

Весть о том, что вместо достаточно осторожного Мурада турецким султаном стал молодой, горячий и честолюбивый Мехмед, наполняет Византию ужасом. Ведь благодаря сотне соглядатаев там знают, что он поклялся завладеть былой столицей мира, что, несмотря на молодость, день и ночь разрабатывает стратегию означенного жизненного плана; но в то же время отправители всех депеш в один голос твердят о незаурядных военных и дипломатических способностях нового падишаха. Мехмед одновременно благочестив и жесток, горяч и коварен, он человек ученый, любящий искусство, читающий Цезаря и биографии римлян на латыни, и одновременно варвар, проливающий кровь, как воду. Молодой мужчина с красивыми глазами, меланхоличным взором и носом острым, точно клюв попугая, являет себя и неутомимым тружеником, и дерзким солдатом, и ловким дипломатом, и все его опасные силы направлены на достижение одной задачи: значительно превзойти деяния деда, Баязета, и отца, Мурада, которые впервые продемонстрировали Европе военное превосходство молодой турецкой нации. И первой его целью – все это понимают, все чувствуют – станет Византия, последний дивный камень в императорском венце Константина и Юстиниана ³.

От решительного кулака эта драгоценность вправду не защищена и лежит совсем рядом. Imperium Byzantinum, Восточную Римскую империю, что некогда охватывала мир, простираясь от Персии до Альп и до пустынь Азии, мировую державу, которую невозможно было объехать за многие месяцы, теперь можно спокойно пересечь пешком за три часа: как ни прискорбно, от той Византийской империи не осталось ничего, кроме головы без тела, столицы без страны; Константинополь, город Константина, стародавний Византий, и даже от этого города императору, басилевсу, принадлежит лишь часть, нынешний Стамбул, тогда как Галата уже отошла генуэзцам, а все земли за городской стеной – туркам; размером с ладонь эта империя последнего императора, лишь церкви, дворцы да скопище домов внутри огромной кольцевой стены – вот что теперь называется Византией. Однажды уже начисто разграбленному крестоносцами, выкошенному чумой, измученному вечной обороной от кочевников, разрываемому национальными и религиозными распрями, этому городу недостанет ни людей, ни мужества, чтобы собственными силами защититься от врага, который будто щупальцами давно сжимает его со всех сторон; порфира последнего византийского императора, Константина Палеолога⁴ – плащ из ветра, венец его – игра судьбы. Но как раз оттого, что уже окружен турками, и оттого, что священен для всего западного мира благодаря общей тысячелетней культуре, для Европы этот древний город – символ чести, и только если христиане, объединившись, защитят этот последний и уже распадающийся оплот на востоке, Святая София и впредь останется базиликой веры, последним и прекраснейшим христианским собором в Восточной части Римской империи.

Константин тотчас осознает опасность. В понятном страхе, несмотря на все мирные речи Мехмеда, он шлет нарочных в Италию, нарочных к папе, нарочных в Венецию, в Геную, просит прислать галеры и солдат. Но Рим медлит, Венеция тоже. Ведь меж верой Востока и верой Запада по-прежнему зияет давняя богословская пропасть. Греческая церковь ненавидит римскую, и ее патриарх отказывается признать папу верховным пастырем. Тем не менее ввиду турецкой угрозы на двух соборах, в Ферраре и во Флоренции, давным-давно вынесено решение о воссоединении обеих церквей, а потому гарантирована помощь Византии против турок.

Однако, едва лишь опасность для Византии стала менее острой, греческие синоды отказались утвердить договор; только теперь, когда султаном стал Мехмед, православное упрямство меркнет перед необходимостью: одновременно с просьбой о безотлагательной помощи Византия шлет в Рим весть о своей готовности уступить. Теперь снаряжают галеры, грузят солдат и боеприпасы, и на одном из кораблей поплывет папский легат, дабы торжественно совершить примирение обеих церквей Запада и возвестить миру, что напавший на Византию бросит вызов всем христианам.

Литургия примирения

Грандиозное зрелище того декабрьского дня: великолепная базилика, чья тогдашняя роскошь, мраморно-мозаичная, мерцающая изысканными драгоценностями, в нынешней мечети едва угадывается, празднует великое торжество примирения. В окружении всех вельмож своей империи явился Константин, басилевс, дабы своей императорской короной высочайше засвидетельствовать и гарантировать вечное согласие. Огромное помещение, озаренное несчетными свечами, переполнено; у алтаря по-братски служат литургию легат римского престола Исидор и православный патриарх Григорий; впервые в этом храме вновь включено в молитву имя папы, впервые на латыни и на греческом одновременно взлетает ввысь, к сводам вековечного собора, благочестивое песнопение, меж тем как торжественная процессия умиротворенного духовенства проносит по храму мощи святого Спиридона. Восток и Запад, обе веры, кажется, соединены навеки, и наконец, после долгих лет преступных раздоров вновь восторжествовала идея Европы, смысл Запада.

В истории, однако, мгновенья разума и примирения коротки и эфемерны. Пока в церкви голоса благочестиво сливаются в общей молитве, вне ее стен, в одной из монастырских келий, ученый монах Геннадий уже рьяно негодует против латинян и предательства истинной веры; едва сплетенные разумом, мирные узы вновь разорваны фанатизмом, греческое духовенство даже не помышляет об истинной покорности, а друзья с другого конца Средиземного моря готовы забыть об обещанной помощи. Несколько галер, несколько сотен солдат, правда, посылают, но дальше город предоставляют его собственной судьбе.

Начинается война

Когда деспоты готовят войну, они всегда, покуда полностью не снарядятся, велеречиво разглагольствуют о мире. Вот и Мехмед, вступая на престол, особенно дружелюбными и успокоительными словами приветствует посланников императора Константина, прилюдно и торжественно клянется Богом и Его пророком, ангелами и Кораном, что намерен самым неукоснительным образом соблюдать договоры с басилевсом. Но в то же время коварный султан на три года заключает соглашение о взаимном нейтралитете с венграми и сербами – на те самые три года, в течение которых рассчитывает без помех завладеть городом. Так, после множества клятвенных обещаний мира, Мехмед преступно провоцирует войну.